иношений и монет отлить большой винный сосуд, причем имена 
жертвователей должны быть записаны на каменной плите, и в образованную же для 
этого дела комиссию избрать двух ареопагитов, трех депутатов от народа и ex 
officio жреца, стратега по общественным работам и архитектора по священным 
постройкам; оропийцы – о таком же сплаве посвящений Амфиарая (М. 827); афиняне 
о поручении кефисийцу Диоклу, согласно его предложению, дарового ремонта храма 
Асклепия и Гигиеи с правом поместить об этом памятную надпись над дверьми "для 
того, чтобы и других приохотить к, подражанию" (М. 690); смирнейцы – о 
непричинении обид священным рыбам, "а буде кто таковую причинит, да погибнет он 
лютою гибелью, сам будучи съеден рыбами" (М. 728). 
Особенно часто имеет община суждение о надлежащем использовании доходов с 
пожертвованных разными лицами на те или другие культовые нужды капиталов; так 
дельфийцы – с приношения Аттала II, между прочим, на жертвы Аполлону, Артемиде 
и Латоне (М. 263), они же и с пожертвования некоего Алексиппа в честь того же 
Аполлона (Циен 78), итакийцы – с уступленной их Артемиде земли, причем 
оговорено: "если кто ослушается, то будет заботой богини" (Циен 83); ферейцы – 
с отказанной покойною Эпиктетой суммы на жертвоприношения 1) музам, 2) "героям" 
Фениксу (ее мужу) и Эпиктете и 3) "героям" Кратесилоху и Андрагору (ее 
сыновьям) (М. 1001); косцы – о порядке жертв Зевсу и Афине Спасителям из 
средств Пифокла (Циен 131); илионцы – об использовании пожертвования Гермия для 
праздника своих Панафиней (М. 731). 
Столь же часто встречаем мы и похвалу от имени общины тому или другому 
гражданину за его усердие в службе богу: граждане лаконского города Гифия 
награждают пожизненным жречеством своих сограждан Филемона и Феоксена за по 
стройку ими на свои средства храма Аполлона на площади (М. 185); самосцы в 
Миное аморгинской "венчают" Гегесарету ради ее благочестивого отношения к богам 
и дружелюбного – к ним самим (М. 713); афиняне венчают плющевым венком Зопира, 
пославшего свою дочь кошеносицей на праздник Паллады, "ради его благочестия и 
усердия в службе народу" (М. 688). 
И так далее; мы можем привести лишь часть из сохранившегося, а сохранилась, 
разумеется, лишь незначительная часть из того, что некогда было. Это во-первых; 
а затем еще раз подчеркиваю, что за каждым таким свидетельством скрывается 
целая община, дух которой таким образом в нем отражается. А вместе взятые эти 
общины составляют Элладу. 
Второй метод – изучение бесчисленных посвящений частных лиц тому или другому 
богу – здесь может быть только указан издали; так как за каждым из них 
скрывается только одно лицо, то образцы недоказательны, а для приведения серий 
здесь нет места. Ограничусь одним примером, дающим нам косвенное доказательство 
того, о чем идет речь. В Афинах постановляется принять меры к тому, "чтобы не 
затемнялся кумир бога (какого, неизвестно – сохранился лишь обломок надписи) 
множеством посвятительных дощечек; пусть же жрец перенесет их из храма на 
паперть, и пусть впредь никто ни одной посвятительной дощечки не ставит в храм 
без разрешения жреца". Циен, принявший эту надпись в свой сборник leges sacrae 
(№ 39), очень удачно сравнивает ее с объявлением, прочитанным им на одной 
католической часовне в деревне Арнсгаузен; его начало гласит так: "отныне 
запрещается ставить посвятительные картины и дары в обновленной часовне, им 
место на паперти". 
Нет, положительно: оскудения религиозного чувства не замечается, Эллада 
по-прежнему усердно служит своим богам. Оскудение сказывается в другой области, 
тоже затрагивающей культ, но не чувство – в области экономической. Если не 
считать выдвинувшегося, благодаря своему географическому положению, Родоса, то 
Греция вообще обеднела, общинам трудно было сводить концы с концами, и их 
гражданам тоже. Жрецы получали по обычаю отцов доходы с жертвоприношений; 
явилась мысль обложить их податью в пользу государства. Она была осуществлена в 
нашу эпоху кое-где по соседству с Азией введением азиатского обычая продажи 
жреческих должностей, которого цветущая Греция не знала. Свидетельствует ли это 
новшество об упадке религиозного чувства? Скорее, наоборот: оно доказывает 
доходность жреческих должностей, а стало быть – усердие частных лиц в службе 
богам. Наблюдается и другая перемена: если еще в III веке, в Афинах, отец, 
обрадованный, что его дочь Фила была удостоена чести быть "аррефорой" Паллады, 
посвящает богине ее изображение (М. 1041), то в следующем столетии, наоборот, в 
тех же Афинах народ венчает плющевым венком такого же отца, нарядившего свою 
дочь канефорой той же богини (М. 688). Эти венки и прочие награды, к слову 
сказать, не следует понимать в смысле ослабления религиозного усердия у 
награждаемых – без поощрения, мол, не согласились бы: приходилось превозмогать 
экономические трудности, а тот факт, что награда исходила от народа, 
неопровержимо доказывает, как уже было замечено, живость и силу религиозности у 
этого народа. 
§25
Сказанное относится ко всем вообще олимпийским богам. Проследить роль каждого 
из них в религиозной жизни Эллады эпохи эллинизма нет ни возможности, ни 
надобности; все же один из семьи олимпийцев заслуживает нашего особенного 
внимания, как тот, который как бы сосредоточил в себе все значение и обаяние 
явных культов Греции. Это тот, главный храм которого считался "общим очагом 
Эллады" – Аполлон дельфийский. Велико было его значение в раннюю эпоху 
греческой истории: он руководил колониальным движением, он благословлял и 
свергал властителей, он вдохновлял законодателей и поэтов, он указывал всем 
верующим пути их земной жизни. Но именно в эпоху расцвета это значение пошло на 
убыль, чему виною была с