ие этого совпадения здесь и там, при 
совершенно ином характере религиозного чувства в гимнах древней Греции, я и 
поставил этот религиозный сентиментализм в счет не Каллимаху, а именно религии 
эллинизма. Не будем считать его преходящим явлением: мы найдем его в гимнах и 
размышлениях католической церкви, имеющих своим предметом страдания Спасителя и 
печали Богородицы. 
Мы могли это удостоверить для культа эллинистической Деметры и Адониса, так как 
нам случайно сохранились стихотворения Каллимаха и Феокрита; и, конечно, мы не 
сомневаемся в том, что нашли бы его и в гимнах в честь Аттиса и Сараписа – 
пеанах Деметрия Фалерского, например, – если бы они до нас дошли; явление это, 
таким образом, и всеобщее в нашу эпоху и, как доказывает только что приведенная 
справка, очень живучее. Сравним же на этой почве древний культ Деметры, хотя бы 
и эллинистической – с этими тремя новыми, хотя и эллинизованными; найдем ли мы 
разницу? 
Там Деметра тоскует по Коре; здесь Великая Мать – по Аттисе, Исида – по 
Осирисе-Сараписе, Афродита – по Адонисе: тоска – мотив общий, вызывающий 
симпатию участников празднества. Да, только там это была святая тоска матери по 
утраченной дочери – здесь тоска любовницы по том, с кем она делила сладкие, но 
слишком земные утехи чувственной любви. Элемент эротизма – законный где угодно, 
но только не в религиозном чувстве – совсем отсутствовавший в чистых мистериях 
Деметры, сильно расцветал в этих новых культах. Это не предположение; читатель 
сам мог прочесть свидетельство: 
Пух золотой на устах, молодое не колет лобзанье. 
Вот на какие мысли и чувства наводило поклонников созерцание блаженства 
божественной четы, предложенного их благоговейным взорам. 
Тут, правда, напрашивается одно возражение, и даже два. Во-первых, можно 
сказать, что и в исконно греческих мистериях этот элемент имелся налицо, если 
не в элевсинских, то в орфических: ведь и Орфея любовь к невесте, к Эвридике, 
заставила спуститься в преисподнюю. Это верно, и мы охотно пользуемся этим 
красивым мифом в подтверждение нашего догмата, что "любовь – привратница 
бессмертия". Но миф об Эвридике – не содержание орфических мистерий, а только 
рамка, и не тоска Орфея, а страдания первозданного Диониса предлагались 
симпатии верующих. 
А во-вторых, можно попытаться выделить хоть таинства Исиды из этого круга: она 
была, все-таки, не любовницей, а супругой убитого Осириса-Сараписа. И все же, 
отвечу, на практике эротизм не был исключен, и мистерии Исиды стали не менее 
соблазнительны, чем мистерии Кибелы и Аттиса. Овидий в своей легкомысленной 
"Науке любви" прямо рекомендует их искателям игривых приключений (I 77): 
Не забывай и святыни телицы в льняном облачении: 
Дев она делает тем, чем была Зевсу сама. 
Практика была очень красноречива; и мы имеем право утверждать, что религиозный 
эротизм вырос на почве именно этих эллинизованных восточных культов. Появилось 
полное соблазна мнение, противоположное тому, которое некогда создало 
религиозное скопчество (§14): мнение, что чувственный экстаз – лучший путь к 
религиозному экстазу... и все дальнейшее. 
Появилось ли? Ясное дело, что мы не можем проследить всего подповерхностного 
развития религиозных практик, да еще тайных. Мистерии Диониса в породившей их 
варварской стране сопровождались половым разгулом; это было понятно, так как 
они имели первоначально значение приворожения плодоносности к земле. Греция, 
приняв их, очистила их от этого нежелательного элемента; можем ли мы поручиться,
 что это ей удалось вполне? Но, во всяком случае, в самих мистериях, поскольку 
они были греческими, этот эротизм не находил почвы; теперь же, с перенесением в 
греческий мир этих восточных культов, он ее получил. Как религиозное скопчество,
 так и религиозная хлыстовщина выросла в соблазнительной укромности восточных 
таинств. Прошу сравнить нижеследующее надгробие нашей эпохи (I в. до Р. X.) в 
честь одной такой духовной особы, причастной к культу и Великой Матери, и 
Афродиты с Адонисом – надгробие, имеющее к тому же автором философа, хотя и 
эпикурейской школы – Филодема: 
Здесь шаловливое тело Тригонии нежной зарыто, 
Здесь упокоила персть цвет сабакейских (?) гетер. 
Были сродни ей беседка и шум вдохновенных кимвалов 
И беззаботный задор, Матери милый Богов. 
По сердцу женская служба была Афродите влюбленной; 
Чары Лаиды-красы* ей открывались одной. 
Почва святая, шипов не рождай над любимицей Вакха: 
Белым левкоем, прошу, камень ее увенчай. 
* Славнейшая из всех гетер, жившая в конце V века. 
Надо ли настаивать на том, что и здесь эллинский дух покрыл тлен восточной 
распущенности обычным белым левкоем своей неотъемлемой красоты? Он остался 
верен себе; и все же это была опасная, роковая приправа. Сами ревнители этих 
культов это поняли, и позднее, уже в эпоху империи, постарались их очистить от 
нее; насколько это им удалось, покажет пятый очерк, но принцип "развратом 
спасешься" так и не удалось вырвать из сознания людей. Он заразил и раннее 
христианство, и молодой церкви стоило немалого труда его искоренить – поскольку 
она его действительно искоренила. 
Глава VI
ДРЕВНИЙ ОЛИМП
§24
Все вышеописанные почти исключительно мистические культы восходят так или иначе 
к Деметре, богине таинств, и через нее к Матери-Земле; ими представлено 
хтоническое начало греческой религии. Но мы видели, что, вышедши из заветных 
недр Земли, они не удовольствовались той частью жизни верующих, которая 
запечатлена вторжением загробного мира и заботой о "лучшей участи" в нем: боги 
таинств взялись руководить человека и в его земной жизни с ее земными заботами, 
обеспечивая ему, например, безопасное плавание по бурным морям, а упомянутый 
девиз синопско-египетского пришельца "един Зевс-Сарапис", казалось, устраня