оих, так называемых, "эксегетов", т.е. толкователей; засвидетельствовано это, 
правда, только для Афин. но при скудости наших сведений об организации 
сакрального дела в других эллинских общинах, заключение по аналогии здесь 
позволительно. Какова была роль такого эксегета, это нам показывает колебание 
отца платоновского Эвтифрона. Один его клиент на острове Наксосе в пьяном виде 
убивает его раба; так вот, хозяин, прежде чем отплатить ему равным, отправляет 
в Афины доверенное лицо, чтобы узнать от эксегета, как ему поступить. Мы 
понимаем его колебание: ведь если бы он без соизволения эксегета его казнил – 
он, как убийца, был бы исключен из участия в таинствах. Отсюда видно, что 
греческие эксегеты выработали особую систему сакрального права; это их сближает 
с понтификами в Риме. И те, и другие были не судьями, а скорее экспертами, но 
это не умаляет их значения: и здесь, и там суд не мог не считаться с их 
экспертизой. 
§6
Имея свой прочный центр в Элевсине, религия Деметры представляет нам две 
особенности, важные для ее дальнейшего развития. Первая – это та легкость, с 
которой она могла принимать в себя культы других богов и в известной мере 
амальгамироваться с ними; вторая – это энергия, с которой она, путем основания 
подворий, распространялась по прочему греческому миру. Первая обусловливала 
вторую – в этом состоит характерная черта, отличающая терпимый эллинский 
прозелитизм от нетерпимого иудейского. 
Нам необходимо бросить беглый взгляд на этот прозелитизм: как читатель увидит в 
дальнейшем, он был действенным началом в возникновении религии эллинизма. 
Древнейшую, достижимую для нашего знания, ступень элевсинского культа 
представляет для нас сохраненный в Московской рукописи "Гомеровский" гимн 
Деметре; согласно ему, содержание священной драмы будет следующее. 
С разрешения Зевса его брат Аид похищает Кору, дочь Деметры, в то время как она 
играла с девами-океанидами на цветистом лугу. Содействовала похищению сама 
Земля, произведя чудесный нарцисс; Кора его срывает и этим отдает себя во 
власть похитителя. Никто не слышит ее отчаянного крика, кроме "нежнодушной" 
Гекаты и Гелия. Но когда она, уже увлекаемая в глубь земли, крикнула вторично, 
ее услышала и мать. Она бросилась ее искать; девять дней она ее искала, не зная 
ни пищи, ни сна; на десятый с ней встретилась Геката и рассказала, что могла – 
что кто-то похитил Кору, но кто именно, этого и она не знает. С ней вместе 
Деметра отправилась к Гелию и от него, всевидящего бога, узнала всю правду. 
Разгневавшись на Зевса, она отказалась от общения с олимпийскими богами и, 
превратившись в старушку, села у Девичьей криницы в Элевсине близ дворца Келея. 
Там ее нашли четыре дочери Келея; им она назвалась Дотой критянкой и рассказаг заменить Керика, – этого мы сказать не можем. Но и этого установления 
достаточно, чтобы понять дальнейший шаг в победном шествии элевсинской религии. 

§8
В последние дни героической борьбы мессенцев со спартанцами за свою 
независимость прорицатель Феокл, узнав по известным приметам, что их гибель 
неминуема, счел за лучшее открыть божью волю также и народному вождю Аристомену.
 Дело в том, что у последнего имелся талисман, "уничтожение которого навеки 
похоронило бы Мессению, между тем как его сохранение, согласно оракулу 
Пандионова сына Лика (родоначальника Ликомидов, замечу между скобок), было 
залогом ее возрождения в далеком будущем". Аристомен внял голосу прорицателя: 
прокравшись на вершину Итомы, родной горы мессенцев, бывшей тогда уже во власти 
врагов, он зарыл талисман, помолившись Зевсу Итомату и прочим богам, чтобы они 
сохранили доверенный им клад и не дозволили спартанцам уничтожить единственную 
надежду мессенцев на освобождение. 
Это случилось около середины седьмого века. Вскоре затем последний оплот 
мессенцев пал; наступили для ее жителей три столетия порабощения. Но вот, около 
середины четвертого века, и звезда спартанцев померкла, к мессенцам явился 
освободитель в лице Эпаминонда. Была основана новая столица освобожденной 
страны, Мессена; а вождю, которому было поручено Эпаминондом восстановление 
мессенского государства – это был Эпитель, родом аргосец, – явился во сне 
незнакомый муж, предложивший ему отправиться на Итому и, найдя растущие рядом 
тис и мирт, разрыть землю между ними. Эпитель повиновался и принес Эпаминонду 
найденную на указанном месте старинную гидрию; вскрыв ее, они нашли в ней 
записанный на оловянных дощечках устав таинств Великих Богинь. – Это и был 
талисман Аристомена. 
Я воспроизвел местами буквально сохраненную Павсанием легенду о возрождении 
мессенских таинств; полагаю, что мне нечего учить моих читателей как следует 
обращаться с сакральной легендой вообще и с легендами о "найденной книге" в 
частности. Но то, о чем придется говорить теперь, уже не легенда, а история. 
Древнейшей столицей Мессении до ее порабощения была Андания; здесь, значит, и 
следовало учредить возрожденные таинства, причем можно было поставить этот 
оскудевший городок в такие же отношения к новой столице Мессене, в каких 
Элевсин находился к Афинам. Само же возобновление таинств надлежало поручить 
сведущему человеку – конечно, из жреческой коллегии элевсинского культа. 
Такового нашли в лице некоего Мефапа (Methapos), родом Ликомида – опять, прошу 
заметить, Ликомида. Это была интересная во многих отношениях личность, 
настоящий апостол мистических культов. Как Ликомид, он был руководителем своего 
родного культа Великой Богини-Земли; но в то же время он был также чем-то вроде 
дадуха в элевсинских таинствах. Как опытный в мистических культах богослов, он 
был приглашен фиванцами в эпоху Эпаминонда руководить реформой их культа 
Кабиров в связи с перестройкой посвященного этим божествам загородного храма. 
Несколько слов об этом культе, о котором у нас до сих пор не было речи. 
Основанный некогда финикийскими пловцами на острове Лемносе, он перекинулся на 
соседние острова и нашел со времен