лю 
Бриаксиду (Bryaxis), деятельность которого относится к середине IV века; между 
тем, учреждение его культа в Александрии состоялось полустолетием позже. 
Сколько гипотез вызвало это мнимое противоречие! Допускались самые невероятные 
хронологические натяжки, оспаривалось авторство Бриаксида, измышлялся никому 
неизвестный Бриаксид Младший – между тем как древняя традиция никакого 
противоречия в себе не содержит. Бриаксид и не думал о Сараписе: он, главный в 
Анатолии художник, изваял для синопцев их Плутона, которого затем Птолемей 
перевез в Александрию. Самый вид александрийского Сараписа, известный нам по 
многочисленным копиям, не оставляет никакого сомнения в том, что его художник 
имел в виду чисто греческого Аида-Плутона. 
Итак, кумир – греческого, имя – египетского происхождения; этим обе нации были 
удовлетворены. Имя имело для египтян решающее значение: из него они путем 
этимологических хитросплетений выводили свои богословские построения, им они 
пользовались для своих магических практик; от имени они бы никогда не 
отказались. Напротив, особенностью греков было именно то, что они видели в 
имени лишь безразличную, меняющуюся ризу божественного естества. Пусть им 
предложат поклоняться богу с негреческим именем Сараписа: они не затруднятся 
это сделать, видя в нем своего родного бога Плутона. 
Так Птолемей разрешил религиозную проблему, поставленную ему его призванием на 
обновленный эллинизмом престол фараонов; решение было блистательным. Это 
доказала, во-первых, поразительная живучесть нового культа, культа Исиды и 
Сараписа: он пережил все остальные культы в Египте и был истреблен лишь 
императором Юстинианом в VI в., да и то только по видимости. Это доказала его 
еще более поразительная притягательная сила, проявленная в прозелитизме, его 
быстрое распространение по греко-восточному, греческому, греко-римскому и 
римскому миру. Это доказало, наконец, его обаяние среди чутких к мистическим 
восприятиям умов новой Европы; ведь не египетская богиня о непроизносимом имени,
 сопрестольница Себека, Птаха, Хатхор и др., заворожила эти умы, создавая "жриц 
Изиды" вплоть до последних времен, а богиня эллинистическая, Исида Тимофея, 
эллинистическое претворение Деметры элевсинской. 
§18
Было бы, однако, ошибочно утверждать, что Исида до этого претворения была 
совершенно чужда внеегипетскому и специально греческому миру. Морские гавани, 
места прихода и ухода иностранных судов, были естественными местами оседлости 
также и для иностранных "колоний" в нашем смысле слова. Как в египетской 
Навкратиде была эллинская колония, Hellenion, отгороженная довольно прочной 
стеной от остального египетского мира, так, наоборот, в афинском Пирее жила 
колония египтян. Разница, правда, состояла в том, что Навкратида была 
самоуправляющейся общиной, имевшей, естественно, и свои собственные культы, 
между тем как египетская колония в Пирее жила среди прочих жителей этого города.
 Но таким иностранным поселенцам предоставлялось при соблюдении известных 
условий образовать корпорации, thiasoi, которые были общинами в общине. И вот 
мы читаем в одной, случайно сохранившейся надписи, относящейся к 333 г. – как 
раз накануне основания Александрии: 
"по предложению (оратора) Ликурга, сына Ликофрона, из рода Бутадов и вследствие 
признанного законным прошения китайских (на Кипре) купцов, чтобы им было 
разрешено приобретение участка земли для постройки храма Афродите, 
постановляется: разрешить китийским купцам приобретение участка земли для 
постройки храма Афродите на тех же основаниях, на каких и египтяне построили 
храм Исиде". 
Итак, египетская "колония" в Пирее еще до птолемеевской эллинизации имела храм 
своей излюбленной богини; не следует, однако, преувеличивать значение этого 
факта. Современная ему афинская литература, очень живо откликнувшаяся на 
введенные частным образом чужеземные культы Адониса, Сабазия, Котитто, 
совершенно молчит об Исиде; очевидно, внутри своей специально египетской общины 
поклонников, при их строгой отчужденности от "варваров", эта богиня не имела 
той жажды и силы прозелетизма, которую приобрела после реформы Тимофея. Зная 
отношения эллинов, и специально афинян, к чужеземным культам, и египтян к 
неегиптянам, мы наверное можем утверждать, что пирейский храм Исиды, – вероятно,
 наглухо замаскированный гражданскими пристройками, – ничем не возбуждал 
внимания посторонних; египетского кумира с его непривычными скульптурными 
формами и не видел афинский глаз, как никакое афинское ухо не слышало 
литургических причитаний в ее честь. А если и слышало, то ничего не понимало: 
причитания были на египетском языке. 
Теперь все изменилось: в Александрии, гостеприимном греческом городе, в 
роскошном "Сарапее" рядом с кумиром бога, изваянным рукою эллина Бриаксида, 
стояла его супруга Исида, в которой каждый эллин должен был признать свою 
Деметру – действительно, чтобы это дополнить, раскопки на Делосе доказали нам, 
что Исида Тимофея первоначально изображалась в виде Деметры, пока для нее не 
нашли специально греко-египетской формы – что и неудивительно. Вся литургия 
была на греческом языке – для египтян был выстроен особый Сарапей в Мемфисе, 
более приноровленный к их религиозным нуждам – и вперемежку с переделанными по 
египетским образцам молитвами слышались пеаны – да, именно пеаны Деметрия 
Фалерского, ученика Аристотеля и бывшего правителя Афин, ныне советника царя 
Птолемея; пеаны, сочиненные им в честь новых богов в благодарность за исцеление 
от болезни глаз. Эта Исида, конечно, уже иначе действовала на религиозное 
чувство. Первым делом она привилась среди греческого населения самой 
Александрии: следовать примеру великого афинянина Деметрия ни для кого не было 
зазорно. А затем – мы уже видели, что Птолемеи поддерживали морские сношения с 
собственной Грецией, их флот разъезжал по Архипелагу – Исида получила новое 
значение как охраняющая на море богиня, значение, какого за ней не знали 
боявшиеся моря египтяне. Операц