|
а хотел приподняться Телем и
сказал: -- Я стану у входа.
Но вторично усадил его учитель героев
словами: -- Хирон уже ранен стрелой Геракла, и Кронидам не к чему снова
безумитьГеракла. Тяжкий шаг стих подле пещеры.
-- Мне входить, Хирон? -- спросил голос. И ответил
Хирон: -- Входи, друг.
И вошел Геракл, безоружный, со склоненной головой. У входа бросил
ондубину и шкуру. Но при виде киклопа замер грозный полубог у порога:
передним кто-то невиданный. С таким Геракл еще не боролся: не бог, не
чудовище,
не смертный. Спросил
Геракл: -- Кто ты, бессмертный? Услышал в
ответ: -- Я Телем -- киклоп.
Озирали они друг друга, как друг друга озирают Гора и Утес.
-- Если ты пришел из недр земли, я скоро спущусь к тебе в недра и
будутам твоим гостем, Телем. Так чту я гостя Хирона.
И Геракл-полубог сел возле Телема-киклопа. Только тогда взглянул он
наХирона и вскочил с исступленным криком, ухватившись руками за голову,--
онувидел рану на ноге и страшное тело
кентавра: -- Это я, мои руки свершили! О, Геракл, ты -- убийца
Хирона! И услышал
голос: -- Нет, не ты.
Не с неба -- с земли прозвучал этот голос. Не принял Хирон
винуГеракла.
И тогда, глядя исподлобья на гостя-великана, чуть пригнув, словно
дляпрыжка, плечи, Геракл глухо
спросил: -- Это он? Ответил
Хирон: -- Это Крониды.
Словно окаменелый стоял сын Зевса, Геракл, близ киклопа Телема и
Хирона-- он, безумный убийца поневоле лучшего среди всех, кто живет на земле.
Пришла ночь. Заглянула мглистым взглядом в пещеру и смущенно
подаласьназад. В пещере был свет, хотя огонь в ней не горел. Грустным
солнечнымзакатным светом освещал ее глаз Телема.
Не было слов. Только три сердца стучали: только три колокола
жизнибудили тишину.
И были удары одного колокола гулки и бурны, словно беспощадный
вихрьударял в набат и, угрюмо грозя, взывал о пощаде.
И были удары другого колокола печальны, как прощание звезды
снебосклоном, но без жалобы миру.
-- Тебе холодно в моей пещере, Телем,-- сказал Хирон.-- Зажги очаг.
-- Мне тепло,-- ответил Телем.-- При мне солнечный глаз. Да и
жартвоего бессмертного тела сейчас высок. Я слышу кипенье в твоей крови.
Онапобеждает смертельный яд, непрерывно обновляясь в нескончаемой борьбе с ним.
А он, побеждаемый, пожирает ее и тоже, как она, обновляется. В
неустаннойборьбе с мертвой жизнью будет жить твоя жизнь живая. И так навеки.
-- Навеки,-- повторил голос Хирона.
И услышав это "навеки", как зверь в клетке застонала сила Геракла.
Вдиком порыве возвел он к небу Кронидов напряженные мышцы рук с
сжатымикулаками. Но упали тотчас руки обратно, и сник Геракл: нет там, на
небе,
уГеракла противника -- не с кем ему там бороться: ведь Геракл,
Истребительтитанов,-- сын Зевса-Кронида.
Сказание о ночной беседе в пещере на Малое кентавра Хирона,
киклопаТелема, Геракла, прозревшего Феникса-полубога и
Силена
Еще новый гость вошел в пещеру: ослепленный и прозревший Феникс,
которому Хирон подарил глаза. И не удивился Феникс, увидя сидящих
рядомкиклопа и Геракла.
Эта была та последняя ночь, когда страдающий Хирон еще беседовал
сдрузьями, превозмогая страдание.
В сторонке спал пьяный Силен.
Сказал
Феникс: -- Ты учил нас, Хирон, что, стоя над бездной, надо
бесстрашнозаглядывать в ее глубь и приветствовать жизнь, что жизнь -- это
радостьподвига. Ты учил нас, что когда ходишь над самой черной бездной по
самомукраю, надо смотреть в лазурь. Теперь и ты, Хирон, бессмертный, стоишь,
как
имы, герои, на краю бездны. Куда же ты
смотришь? И ответил
Хирон: -- Я бессмертен, но подвержен страданию смертных. Когда чаша
страданийтак переполнена, что перетекает через край и в ней тонет мысль, тогда
отдаютэту чашу обратно жизни. Всякому страданию дано переходить в радость.
Однимстраданием не живут.
Смутили слова Хирона его друзей, но никто еще не понял, что
задумалмудрый кентавр. Ведь он был все-таки бессмертен.
-- Скажи, что ты знаешь об этом, Геракл? -- спросил Феникс полубога,
сына Зевса. Ответил
Геракл: -- Я не умею знать -- я делаю. Я не заглядываю в бездну -- я
спускаюсьв нее, чтобы вынести оттуда Ужас бездны на свет дня. Я не умею ни
перед
чемотступать и хожу по любому краю.
Сказал тихо
Хирон: -- Ты найдешь свой край, Геракл. Но слова твои меня ра
|
|