Я.Э.Голосовкер. Сказания о 
Титанах


 В  книге собраны  древнегреческие сказания,  относящиеся к  
древнейшемумифотворческому  периоду:  сказание  о   титане  Атланте,  кентавре  
Хироне,
титаниде  Горгоне Медузе и Сыне Золотого  дождя, и др. Они отражают события,
происходившие,  согласно мифологии,  в  момент  перехода власти  от  
титановУранидов к обитателям Олимпа богам Кронидам.
     Рассчитана на широкий круг читателей.


     

     ОТ 
АВТОРА
     Древнеэллинские  сказания  о  мире   титанов,  титанических  народов  
ивеликанов  как  цельные,  законченные  фабулы  не дошли до  нас  ни  в 
формепоэтических произведений, ни  в  прозаическом изложении.  Однако у 
множествадревних  авторов --  поэтов  и  ученых -- на протяжении 
полуторатысячелетнейразработки  мифологических  сюжетов   в  античном  мире  
сохранилось  
немалоотрывочных упоминаний и намеков,  связанных с этими сказаниями, 
исчезнувшимиеще в эпоху расцвета Эллады.
     Издавна   занимали  меня   сюжетные   связи   этих  уцелевших  
осколковмифологического наследия древних эллинов  о мире титанов и приемы 
построенияантичных мифов, но только годы спустя созрел замысел восстановить и 
выразитьв литературно-художественной форме  утраченные  сказания,  отражающие  
самоераннее детство творческой мысли эллинов.
     Наивные, грандиозные  и даже, при всей своей чудовищности, 
трогательныеобразы  их  титанического  мира,  залитого  отсветом  мечты  о 
золотом  
векечеловечества, не могут не пленять воображение  не только юного, но  и  
болеезрелого поколения.
     Сказания  о  титанах служат  как  бы вступлением  ко  всему  
эпическомунаследию древнеэллинского мира с его  героической мифологией.  Самые 
великиемысли человечества, возникшие в  воображении поэта при первых лучах 
познанияприроды  и  взаимоотношения  людей,  самые  потрясающие  душу  чувства  
былизапечатлены в  этих сказаниях  с  такой необычайной мощью и образностью,  
накоторую  способно  только воображение  в эпоху самой  ранней  поэзии,  
когдавоображением  познают  и  когда  оно  в образах мифа  предвосхищает  идеи  
иоткрытия грядущей науки.
     Из  этого круга сказаний о титанах Эсхил извлек свой  образ Прометея 
--Зевсоборца.
     Воссоздавая  древние мифы, автор  не  стремился реставрировать  стиль 
иформу  исчезнувших эпических  сказаний.  Автором руководило желание 
передатьсамый дух и образы мифотворческой античной поэзии с наибольшей 
пластичностьюи внушить  читателям  любовь  к  этим  огромным,  титаническим  
людям  с  
ихстихийными чувствами и первыми большими, столь  человеческими печалями 
средирадостного олимпийского мира.
     Иногда от этих сказаний веет сказочными  трагедиями, как от 
большинствамифов,  но  их  трагизм  не  удручает читателя, а пленяет и  радует, 
подобнотрагизму грозовой тучи, разрешающемуся дождем и радостным вздохом 
природы  
илюдей.  Самое  темное  в  этом  сказочном  титаническом  мире   должно  
бытьпроникнуто полным  светом  жизни,  самое  уродливое  должно восхищать  
своейвозвышенностью.
     Сказочнику-реставратору  вряд ли  остается  другой путь для 
возрождениядавно утраченных старинных поведений.
     Фабула сказаний о  титанах  развивается главным образом на  фоне 
борьбыстаршего  поколения  богов   --  бессмертных  титанов   Уранидов  с  
младшимпоколением богов --  Кронидами.  Предание  объединило события  их 
длительнойборьбы в сказание о великой битве между богами и титанами в 
Титаномахию. 
Онавключалась  в  древние  стихотворные  космогонии  и  теогонии -- в 
эпическиепроизведения о происхождении мира космоса и  богов. От нее сохранился 
толькоперечень имен  титанов с краткими  и глухими упоминаниями о судьбе 
некоторыхиз них после победы богов Кронидов.
     Отдельные намеки  на  эпизоды  борьбы  богов  и  титанов  мы  находим 
вразличных  мифах,  связанных  с героями-полубогами,-- например,  с  Персеем,
Гераклом и др.
     Центральной фигурой, вокруг которой объединены титаны, является Крон.
     Центральной  фигурой круга  Кронидов является сын Крона -- 
молниевержецЗевс. Но в "Сказаниях о титанах", составляющих эту книгу, их 
взаимная 
борьбауже  позади. Крон низвергнут в тартар. Над всем и всеми-- владычество 
Зевса.
Однако  Зевс  здесь  еще не  гомеров  олимпиец,  отец  богов  и  людей.  
Егоодухотворение начнется позднее.  Пока  он  только  грозен и  страшен  и 
всехпревосходит мощью, ибо в его руке перун-молниемет.
     Наступило  господство  Олимпийского  пантеона.  Перед  нами 
открываютсягрозные  страницы  предания  об  участи побежденных титанов. В  
далекой 
мглепредания среди  смутной  для  нас  массы титанов выступают могучие  образы 
извучат безобразные  величественные имена. Они боги  в борьбе с богами. О 
нихпомнят, но дела  их  забыты. Их бессмертие становится столь  же смутным, 
каксмутны самые массы титанов. В их именах еще скрытно бушуют стихии. У иных 
изних страшные  облики -- необъемные, неизъяснимые. В них моря, пучины, бури 
ивихри,  грозовые  тучи, светила. В их ряды  ворвались ужасающие хтонические,
подземные, существа, все чудовищное недр земли, пропастей и дебрей.
     И  сами  титаны,  былые   боги,   превращаются   нередко   в  
сказочныхлюдоедов-драконов, полузверей-полуптиц-полузмей, порой с девичьими 
головами,
невиданной красоты и свирепости.
     И тут  же,  рядом с  титанами, возникают новые исполины, дети  Земли 
--змееногие человекообразные существа -- гиганты.
     Титаническое  и гигантическое переплетается, хотя  гиганты  смертны,  
атитаны  бессмертны. Они  вовлекают в  свой круг создания, рожденные  Ночью 
иХаосом: мрачные  образы подземных демонов наряду с иносказательными 
фигурамикосмоса --  и  весь  этот  чудовищный, кошмарный  мир фантазии  и  
умозренияприкрывается наименованием: дети  Земли,  титаны.  И мы уже  не знаем, 
что 
вэтом   фантастическом  мире  --  стихийное,  звериное,  и   что  --  благое,
человеческое: где перед нами действительно титаны.
     Длительное  поэтическое  существование  их  смутных  образов   и  имен,
исчезновение древнейших  сказаний о  титанах как о  богах,  и  
возникновениеновых   поэтических  сказаний,  связанных  уже  с  господством  
Олимпийскогопантеона, спутало и сместило  ранние и более поздние образы титанов 
 и 
смыслвсего титанического мира, изменившегося до неузнаваемости.
     Былые эпические  образы благих титанов исчезли -- они замещены  в 
мифахГомерова  эпоса образами уродливыми и ужасающими, сохранившими  порой 
толькоих  прежние имена. Древние эллины периода  господства Олимпийского  
пантеонаперестали  узнавать в этих  чудовищах --  Медузе, Ехидне,  Скилле, 
Ладоне 
--былых прекрасных титанов или  потомство титанов, до того позабыли в Элладе 
одревнем мире благих титанов -- богов, подобных  Прометею, и  об их 
печальнойсудьбе.
     Даже  поэты-трагики V века до новой  эры часто  не отличали титанов  
отгигантов.
     Титаны  перестали  быть  бессмертными.  Хотя  строгие  очертания  
боговОлимпа,  запечатленные поэзией  и ваянием, возвращают  впоследствии иным  
изтитанов утраченный ими прекрасный человеческий облик, столь же божественный,
как и  образ  самих  богов  Олимпа,  но  лишенный  определенного  характера,
титанизма,-- однако древний мифологический эпос все-таки шел своим путем: 
оттитанов-богов к титанам-чудовищам.
     Мир под властью олимпийцев надо было очистить от  чудовищ. И тогда 
богипорождают смертных героев-полубогов, чтобы уничтожить эти исчадия Земли, 
этиПелории-чудовища, остатки былого титанического мира.
     И  только  теперь, в сказке,  мы восстанавливаем  из осколков  
преданиябылое  титаническое  существование Уранидов, воссоздавая  их  
первоначальныйпрекрасный, человеческий, прометеев образ в отблеске 
представлений о 
золотомвеке на земле, и возвращаем им право на благородное наименование титаны.


     

     



ПРЕДВАРЕНИЕ
     Когда Гея-Земля  и  Уран-Небо  познали  друг друга,  Гея  родила 
сперваСторуких -- исполинов чудовищной  силы, но лишенных гармонии. Как у 
Вихрей 
иводных  Пучин, было у  каждого  из  них  по сто во все  стороны 
стремительновращающихся рук  и по пятьдесят голов. Устрашенный их  образом и 
мощью. 
Уранвверг их обратно в  недра матери-Земли, в ее многоплодное чрево. Они осели 
вглубинах морей и бездн тартара.
     Вслед   за    сторукими   родила   Гея-Земля   новых    исполинов    
--Одноглазов-Киклопов,  солнечных и громовых. Высоко в небе сверкал их 
круглыйогненный  глаз посреди  покатого  лба,  свой  подземный  огонь  
превращая  
внебесное сияние. Их руки опускались молотами, оглушая землю и небо, и  
тогдаколебались вершины гор и земля сотрясалась. Но и Киклопов вверг Уран 
обратнов  недра  матери-Земли,  устрашенный  их  мощью.  Тогда  горы, груди  
Земли,
выкормили  новое племя  --  Великанов.  Тяжкой каменной поступью зашагали 
поземле  Людогоры-великаны,  головами касаясь  облаков. Но порой не могли  
ониподнять тяжкую ступню и, оставаясь на месте, окаменевали.
     Гея-Земля  страдала от нескончаемых родовых мук и  от жестокости Урана,
ввергавшего рожденных от него детей обратно в материнскую утробу, потому 
чтознал Уран-Небо  от  вещей  Геи-Земли,  что будет  свергнут  одним  из  
своихсыновей. Наконец родила Гея счастливое племя -- Титанов.  По имени их  
отца,
Урана, предание именует перворожденных титанов Уранидами.
     Титаны,  дети Земли, были  бессмертны. Одни  из них  носились  бурями 
игрозами по воздуху или веяли ласковыми ветрами. Другие радовали землю и 
небосиянием своих солнечных, лунных  и звездных  лучей,  которые исходили  из 
ихогненной  крови. Третьи, водяные титаны,  владели морями, озерами, реками  
иключами. В лесах жили лесные титаны, в горах -- горные.
     Неистово-стихийно  проявлялись  изначально их чувства и воля.  Их 
образбыл человекоподобен и прекрасен, исполнен той дикой гармонии, какою 
поражаетнаш  взор  далекий  горный пейзаж  или  волнующееся  море. И  были 
среди 
нихмужи-титаны и жены-титаниды.
     Никто  не знает их  первоначального числа. Предание об этом умалчивает.
Но оно сохранило  имена  самых могучих  из  перворожденных  титанов, 
которыхстали именовать вождями,  когда у титанов появились враги -- боги 
Крониды  
икогда между титанами Уранидами и богами Кронидами вспыхнула борьба за 
властьнад миром.
     Всех  древнее титан Океан и  Тефида,  жена  Океана. Они жили в  
Мировойреке-океане, опоясывающей землю, и  остались ее владыками даже тогда,  
когдамир попал в руки богов.
     О  прочих  перворожденных титанах  наши  сведения  смутны и  скудны:  
оморских титанах Форкии и  Тазманте,  о пучине Кето,  о  горном Кое и  
горномКрии,  о  солнечном  Гиперионе  и  вольнолюбивом Япете.  Были  среди  них 
 
ититаниды:  все  помнящая  Мнемосина, сама справедливость Фемида, земная Рея,
небесная Тейа и яркая Феба.
     Всех человекоподобнее был вольнолюбивый титан Япет,  но и всех 
мятежнееи непримиримее в борьбе. Такими  были и его  три сына, япетиды: 
сверхмогучийМенэтий,   Прометей-Промыслитель,    знающий   тайны   Судеб-Мойр   
и   
думыматери-Земли, и Атлант.
     Стало множиться племя титанов. В Мировой реке-океане от титана Океана 
иТефиды  родились бессмертные красавицы океаниды. Сколько  валов видит глаз 
вдали  океана, столько было  и океанид. И любили их титаны и боги. В морях 
отправдолюбивого  титана  Нерея   родились  морские  девы   нереиды   --   
всесереброногие.  Сколько  их было, не счесть:  сто  -- не  сто,  десять  -- 
недесять,  а  как засеребрятся на море, досчитаешь до полета и рукой  
махнешь:море...
     Солнечный   Гиперион   породил   от  небесной   Тейи  Гелия-Солнце,   
иСелену-Луну, и Эос-Зарю. А титан горный Крий породил звездного Астрея. И 
ужеот Астрея Эос-Заря родила звездных титанов.
     Так размножились титаны, что уже появились на земле титанические 
благиенароды -- островные, лесные, горные,  степные,  порою  диковинные по 
образу,
одаренные от природы мудростью,  вольные  и правдолюбивые: блаженные феаки 
икентавры,  древолюди-лапиты и дриопы,  амазонки  и другие  народы  
титановойкрови.
     Из  всех  перворожденных  титанов  самым  младшим  был   Крон,  
любимецГеи-Земли. Не стерпела мать-Земля мук рождения и  тяжести ввергнутых  
Ураномобратно в ее чрево  рожденных ею исполинов, создала она тогда в недрах 
своихадамант -- металл пожелезнее железа и потверже алмаза, сделала из  него 
серпи взмолилась к своим сыновьям -- перворожденным титанам, чтобы освободили 
ееот свирепой власти Урана.
     И  внял ее  мольбе  титан Крон. Принял он от Геи  волшебный 
адамантовыйсерп и, подкравшись к Урану, лишил его ударом серпа деторождающей 
силы.
     Радостно вздохнула Гея. Вышли  снова  на свет из ее  материнского 
чреваСторукие и Киклопы. Главой мира и титанов стал Крон. Но и новый владыка 
мираустрашился  мощи Сторуких и Киклопов.  И  когда сковали Киклопы  
адамантовыецепи, наложил он эти цепи на самих Киклопов и на Сторуких и снова 
сверг их 
втартар.
     Говорит предание, будто  тогда, в царствование Крона, наступил на 
землезолотой век -- век блаженства детей Земли.
     Женой Крона была перворожденная титанида -- Рея.
     Стала Рея рождать детей  от Крона. Но, опасаясь участи  Урана -- 
утратывласти, ревниво следил Крон за  рождением детей и, как  только рождался 
юныйбог, сын или дочь, тотчас поглощал новорожденного. Но все в мире изменилось,
когда  Рея родила  третьего,  самого младшего  из  сыновей,  Зевса,  и 
тайновыпестовала его, обманув Крона.
     Говорит предание устами поклонников 
Олимпа:     Как крив был серп, так криводушен  был Крон. Кривыми путями пришел 
он 
квласти. Но Зевс был властительно-умен. И когда вырос в тайном убежище и 
сталмогуч, решил он овладеть миром и покорить титанов Уранидов. Но сперва дал 
онКрону волшебное  зелье,  и Крон  вырыгнул  проглоченных  им детей  --  
боговКронидов: братьев Зевса -- Посейдона и Аида -- и его сестер.
     По совету  Геи -- она всем мать и советчица -- первыми  вывел  Зевс  
изтартара Киклопов, подземных  ковачей,  и благодарные Киклопы  выковали 
Зевсугромовой перун-молниемет,  Посейдону -- трезубец, холодную молнию, и Аиду 
--шапку-невидимку.
     Стали сильны боги. И возгорелась  Титаномахия -- великая борьба 
титанови богов, Уранидов с Кронидами.
     Титаны  Ураниды боролись за свою  титанову  вольность и  свою  
титановуправду, Крониды -- за власть над миром.
     Долго длилась эта борьба, и не одолел бы Зевс титанов, если бы не 
вывелиз тартара Сторуких.
     Близ древней Фтии, в горной Фессалии, где протекает бурный Сперхей, 
межОфридским  хребтом  и Олимпом  разыгралась мировая  битва.  Титаны стали  
наотрогах Офриды, Крониды -- на многовершинном Олимпе.
     Бесхитростность  погубила  титанов.  Они поплатились за  свою  
простотучувств,  прямолинейную  честность и  гордость,  за веру в  прямую силу. 
 
Онипренебрегали  лукавством  ума   --  лукавство  претило   их  гордости.   
Онипренебрегали силой мысли,  овладевшей оружием. Коварство  было непонятно  
ихправде.
     Исход  битвы   решили  Сторукие  и   молнии  Киклопов.   Взвились  
тьмырук-вихрей. С такой быстротой устремились, будто само бегущее время 
помогалоКронидам.  Полетели  в титанов  тучи  исполинских  глыб и  жгучие  
молнии. 
Вглубины   тартара   были   свергнуты   самые   могучие   из   
перворожденныхтитанов-вождей, и рассказывает предание, будто дальновидный новый 
властительмира поставил  над  ними стражами Сторуких, чтобы избавить богов от  
опасноймощи своих союзников-исполинов.
     Над миром воцарились Олимпийцы.
     Но  не завершилась  борьба великой битвой. Еще долгие века все  новых 
иновых  не покорившихся Крониду  одиноких грозных титанов низвергали в 
тартармолнии  Зевса и солнечные стрелы его сына -- Солнцебога  Аполлона.  А 
другихотверженных титанов, утративших бессмертие, истребили полубоги-герои.
     Об их участи повествуют сказания этой книги.

     

     


     


 * ЧАСТЬ 1. СКАЗАНИЕ О ТИТАНЕ АТЛАНТЕ И О СЧАСТЛИВОЙ АРКАДИИ * 

     В  те далекие времена,  когда мудрость еще  не была седой, а была юной,
как раннее утро, жил могучей  жизнью  в Счастливой Аркадии титан-исполин  
--брат  Прометея  Атлант.  Было ему тысяча лет  или еще и еще тысяча, о том 
незнали ни боги, ни люди. Годы и века скользили по нем, словно мимо него, а 
оноставался в расцвете сил, бессмертный, как каменная гора.
     Опаленный молниями, пребывал во мраке тартара[1] низвергнутый туда  
егоотец, титан Япет.  И, как все сыновья Япета,  знал Атлант больше, чем 
другиетитаны, и больше, чем того желали победители Крониды, боги Олимпа.
     Но не любят боги тех, кто хочет быть мудрее богов.
     Высоки Аркадские горы. Каменной грядой опоясали они Счастливую Аркадию,
отделив ее от угрюмо-бурных морей и печальных долин. И всех выше 
поднималасьсреди Аркадских гор Чудо-гора. И впрямь, не гора, а 
чудо!     На  той  Чудо-горе  и  жили  титан-исполин  Атлант  и его  семь 
дочерейтитанид,  по  имени  их  матери, красавицы  Плеоны,  прозванных  
Плеядами 
--звездными девушками.
     Да и чем Плеяды не звездные девушки! Разве есть еще где-нибудь на 
землетакие  сияющие  девушки-титаниды,  как  на Чудо-горе,  под небом  
СчастливойАркадии! И пусть будут у них дети полубоги или боги, на небе или на 
земле,
--они все те же Плеяды, звездные девушки.
     Был счастлив титан  Атлант,  так счастлив,  что, бывало,  говорили  
межсобой пастухи далеко за хребтом 
Тайгета:     --  Есть на  Чудо-горе невиданный сад, не доступный для смертных. 
Передвходом в сад стоит великан, счастливый  Атлант,  и  на поднятых руках 
держитнебо.
     А  когда  в полдень чудно сверкали  каменные  горы,  говорили меж 
собой
пастухи:     -- Плеону встречает счастливый Атлант у небесной дороги.
     А когда  наступал  вечер и зажигались первые звезды, говорили меж 
собой
пастухи:     --  К счастливому  Атланту,  выйдя из моря,  прошла  через горы 
сияющаяАйфра.
     Такое прозвище дали Плеоне пастухи.
     Семь дочерей у Атланта,  семь Плеяд: шесть  веселых, а седьмая, Меропа,
невеселая.  Веселых любили  бессмертные боги  Олимпа, а  невеселая,  Меропа,
полюбила титана Сизифа.
     О,  и  сметлив же Сизиф! И смел умом. Не  то что  с богами --  с  
самойМойрой-Судьбой  мог бы поспорить. Сам  хотел быть ковачом своей судьбы. И 
засмелый ум полюбил Сизифа мудрый Атлант. Но и  Сизифа не любили боги  и 
таиликоварные замыслы. И,  как оно часто  бывает при борьбе  с  коварным  
врагом,
научился  и  Сизиф  коварству:  стал лукавейшим  из  лукавых.  Поэтому 
многонебылиц, как птицы на  ягоды, налетело на жизнь Сизифа и поклевало  правду 
онем.
     Говорила одна птица-небылица, будто был смертен Сизиф  и будто до  
тогостыдилась  Меропа своей любви к смертному, что,  бывало, чуть  станут 
игратьсестры Плеяды в мерцание  звездных огоньков,  перебегая по исполинским 
елям,
уходила Меропа  из  хоровода  сестер,  садилась  одна над  глубоким  
ущельемКиллены и окутывала лицо, словно шалью, туманом.
     Знал Сизиф о стыде Меропы, видел, как  тускнеет она от смущения, что 
онсмертен,  и  задумал Сизиф  перехитрить  Смерть.  И  когда  повстречался  
соСмертью,  обманул ее, хитрец, умудрившись прожить две жизни.  Вот  каков 
былСизиф! Уравнял себя с бессмертными богами.
     Долго  смеялся Атлант  в Счастливой  Аркадии над хитростью Сизифа.  
Ещедольше смеялись боги Олимпа и, смеясь, даровали Сизифу бессмертие, да 
тольконе в жизни живой, а в жизни мертвой[2] -- в тартаре: вечную казнь 
бесцельнымтрудом. По отвесному скату  катил  он в гору огромный камень -- не 
камень, 
асолнце,  не в  гору,  а  в  небо,  но у  самой  вершины  той  горы  до  
небакамень-солнце срывался и летел стремглав к подножию горы. И вновь катил  
егоСизиф в гору, будто солнце на купол неба.
     И осталась смутной плеяда Меропа, навсегда устыдившись мира.
     Так рассказывали века спустя о любви Меропы и Сизифа. Но бессмертен 
былтитан Сизиф. Потому-то и вечною казнью казнили его боги в тартаре.
     Был счастлив Атлант и так огромно-могуч,  что, бывало, поднимал он 
рукик небу,  мыл их в  облаках,  пуская облачные барашки, словно мыльную пену, 
иговорил, 
смеясь:     -- Руки мои, руки, руки титана, так бы вами я  все небо поднял над 
моейЧудо-горой и Аркадией!..
     Слышали слова  Атланта другие титаны и радовались. Но слышали их и 
богиКрониды. И лучше  всех услышала их богиня Гера с ее бурным титановым 
сердцем-- сердцем Уранидов.
     Самовластна  богиня.  Не  боролась  Гера с титанами.  Не участвовала  
ввеликих битвах Уранидов с Кронидами. На дне Мировой  реки, у праотца Океана,
укрывалась в дни свержения титанов. И хотя была из рода Кронидов, 
враждовалас Зевсом и ревнивым  глазом властительницы смотрела на его 
благосклонность 
кПлеядам.
     Зачем  хочет Кронид  иметь от  них сыновей? Что  таит от  нее?  
Неужелизадумал сделать Геру безвластной? Так пусть же безвластным станет он 
сам!     Знала Гера о том, что были у Атланта  еще пять других дочерей -- Гиады.
Прозывали их  Плачущими.  Не  жили Гиады на Чудо-горе  --  уходили  в 
страныдождей и туманов, чтобы вместе с дождями оплакивать юношу  Гиада. 
Растерзалоюношу чудовище. Так ли, не так ли, но исходили по нем сестры Гиады от 
печалислезами.
     -- Ох,  и доплачетесь вы! -- бурчали им старые тучи. Потому  и 
говорилаГера коварно 
богам:     -- Что  за дочери  у Атланта? Одни -- смеющиеся:  Плеяды,  а другие  
--плачущие: Гиады.  Смеющихся утешают  боги: от  них богам утеха.  Но никто 
избогов  не утешит плачущих. Или так оно у бессмертных? Вот у  смертных 
иначе:там смеху ни к чему  утешение -- утешают только печалящихся. 
Попробуйте-ка 
ивы, боги, утешать печалящихся.
     Говорила и сама усмехалась в душе, скосив глаза на Кронида.
     А Кронид  уже  на  Киллене, в Аркадии, любуется  веселой  игрой  Плеяд,
любуется Майей, Электрой,  Тайгетой... Что-то  слишком долго  любуется  
Зевсвеселыми титанидами с Чудо-горы.
     Да проведал ли об этом 
Атлант?     Знает Гера: отважен и непреклонен Атлант -- не примирился  он с 
Зевсом.
Прометея-Промыслителя, сына Япета, приковал Зевс к скале Кавказа.  
Потому-тои ушел Атлант из-под власти миродержателя на свою Чудо-гору.
     Как солнце, всевидящим мог бы быть Атлант. Но не захотел он все видеть.
Закрыл глаза на мир Кронидов и только видел свою Чудо-гору, да юных титанов,
да своих веселых Плеяд-титанид.
     Все видеть мог бы Атлант, но предвидеть, как Прометей, не мог.
     Говорила Плеона 
Атланту:     -- Опасно не видеть мира.
     И умел же Атлант ответить 
Плеоне:     -- Моя Чудо-гора и есть  мой  мир. Не хочу я иного мира. Нет конца 
чудужизни. Здесь, на Чудо-горе, открыты мне все чудеса. Все здесь узнает Атлант.
     Но не знал Атлант,  что замыслил Кронид приманить Плеяд в небо, 
поближек  жилищам  богов,  похитить  их  из  Счастливой  Аркадии.  А  что  
замыслитвсевластный бог, то он и выполнит.
     Уже гремит на  Олимпе грозное слово Кронида. А по правую  руку  
Кронидабогиня Дика-Правда сидит.
     -- Что задумал  Атлант-кознодей, Япетово семя! Всезнающим быть захотел,
мне --  соперником? Захотел глубину  моря  жизни познать и грядущее  
видеть?Криводушен Атлант, весь в  замыслах  темных.  Не Атлант ли поднял 
титанов 
наДиониса, бога-ребенка?  Растерзали бога-ребенка  титаны. Не Атлант ли 
держитзвездных  Плеяд в  плену на своей темнице-горе? Не  Атлант ли нарушил 
заветыбогов  -- рассказал титану Асопу, кто похитил его дочь, речную нимфу  
Эгину?Что задумал теперь горный  отшельник! На Кронида руки поднять? Будут 
бедра 
вплечах  у негоБудут руки  в  бедрах его! Станет он  Горой-Человеком.  
Придетгерой, окаменит тебя -- и будешь ты, Гора-Человек, 
камнем-горой!     Но не знал прямодушно-мудрый Атлант о своих винах  перед 
миром на 
своейЧудо-горе. Не знал, что жизнь прожить на Чудо-горе -- уже вина перед 
богами.
     Гремит  грозное  слово  Кронида.  А  по  правую   руку  Кронида  
богиняДика-Правда сидит.
     Услышала Гера грозное слово, унеслась с Олимпа, кличет  зовом 
титановымАтланта. Опустилась к нему на дремучей Горе Вепрей -- Эриманфе. 
Сказала:     -- Береги Плеяд,  Атлант! -- И ударила об  землю  рукой -- так 
ударила,
что  гул от удара докатился до  самого  тартара,  где под  стражей  
Сторукихтомились в оковах низверженные титаны Ураниды. Поклялась Уранидами Гера,
 
чтослова ее непреложны; их призвала в свидетели.
     Еще не было такого случая, чтобы Крониды клялись подземными Уранидами.
     Ничего  больше  не открыла Гера Атланту. Не  могут боги открывать 
тайныдругих богов. Но не внял Атлант голосу Геры.
     Что  ему.  Атланту,  оберегать  Плеяд!  От  кого?  Как сказать  
вольнымтитанидам.  "Не уходите  за Чудо-гору"? Да  и удержишь ли звездных  
девушек!Уйдут,  убегут...  Не  хочет Атлант темных тревог: не  залетают 
Керы-Беды 
наЧудо-гору.  На то она  и Чудо-гора. Не  покинет Атлант своей  Чудо-горы  
длятемных тревог.
     И все же закружились  Беды-тревоги вокруг Чудо-горы. Омрачилось 
счастьеАтланта.  Припомнил титан:  как-то  с  высокого  места  окликнул  он  
титанакоринфской горы  Эпопы, где живут солнечные титаны Гелиады, и видит:  
влечетЗевс-похититель кого-то к морю. Ударило молотом в сердце титана. Прянул 
он 
сЧудо-горы на Эпопу и узнал в добыче Кронида речную нимфу Асопиду  Эгину. 
Тутзабрел  к нему на Чудо-гору  престарелый водяной  Асоп спросить Атланта,  
невидал ли он где Эгину? Не пошел титан против титановой правды, открыл 
АтлантАсопу, кто похитил речную нимфу.
     Не забудет ему Кронид, похититель Эгины, этой правды.
     Был  у Геры,  некогда  аргосской владычицы, верный страж,  
тысячеглазыйАргус Панопт, из рода титанов.
     Как  узнала Гера, что плеяда Майя родила на Киллене Зевсу Гермия-бога 
ичто ночью похитит Зевс Плеяд-титанид, послала  тотчас к Атланту на 
Чудо-горутысячеглазого  Аргуса. Любому титану  доступна  Чудо-гора.  Не открыла 
 
ГераАргусу всей своей думы. Только 
сказала:     -- Возмути, Аргус, сердце Атланта. Замани его глазами на небо.
     Знала Гера:  чуть взойдет Атлант на Олимп и увидят друг друга  титан  
иКронид, вспыхнет тотчас нежданная битва.  Одолеет Зевса титан --  быть 
тогдаГере владычицей  мира. Не  возьмет верх,-- ну  что  ж!  -- полюбуется 
богинябитвой.
     Объявился тысячеглазый Аргус на Чудо-горе. Там, на Чудо-горе, Аргус 
какдома. Взглянул на Атланта  тысячами глаз -- так взглянул, будто все 
звездноенебо заглянуло в душу Атланта и замерцало в ней чудно. А глаза все 
глядят 
даглядят на титана, входят в него лучами, завораживают, манят... И такую 
тоскупо звездам заронили в Атланте, и такую отвагу,  что рванулось сердце  
титана-- взбежать ка небо, сорвать с него  цветы-звезды и усеять ими Чудо-гору, 
 
ируки, и грудь, и ноги...
     Не для одних же богов цветы-звезды 
небесные!     И забыл Атлант, что звезды тоже боги. И забыл  Атлант, что на 
Чудо-горев звезды играют Плеяды  и что  все  звездное  небо сверкает  над 
Чудо-горою.
Заворожил  Аргус Атланта.  А  раз  что  захотелось титану, так уж  ничем  
неудержишь -- добудет титан звезды с неба.
     Но не даст ему Кронид унести небесные  звезды на Чудо-гору.  Оставит 
ихКронид миру богов. Задумался титан...
     И шепнул тут Атланту 
Аргус:     -- Береги Плеяд. Похитит их в эту ночь Всевластный Похититель.
     Тогда поднял Атлант руки  к  небу, кликнул  клич, созывая юных 
титанов:пусть кинутся с ним на Олимп.
     К Мировой реке-океану, в мир мертвой жизни ушли древние могучие титаны.
Туда их изгнали Крониды.  Не  осталось  их в  жизни  живой.  Но в 
СчастливойАркадии и вокруг -- на горе Тайгете и Эпопе -- еще жили их дети: не 
драконы,
не  звери-чудовища,  а создания,  как боги, прекрасные и  сильные  
титановойправдой[3].
     Вышли на  клич Атланта титаны гор, и титаны рек, и титаны лесов один 
задругим.  И  стало их трое, и  стало их  пятеро, и стало  их десятеро. 
Десятьтитанов!  Чего   только  не  свершат  в  мире  десять  титанов!  
Устремилисьюноши-титаны вслед за Атлантом на Олимп, чтобы с Олимпа взбежать на 
небо.
     Но уже ждал их взгремевший Кронид с перуном в руке. И на самых 
вершинахОлимпа, где  богиня облаков Нефела  пасла стада  облачных коров, 
встретилисьбог и титан.
     Один  на  один  вышли  в  бой  Атлант  и Зевс.  А  другие  
юноши-титаныстолкнулись с другими богами у стремнин и отрогов Олимпа.
     Рванулись руки Атланта к  Крониду, хотят обхватить его мощь, с громами,
с  огнями-трезубцами, с  грозовой  главой,  с  эгидой-страшилищем,  как 
тучикосматой.  Обхватят его титановы  руки  -- не  выпустят:  зажмут, как  
стеныущелья  зажимают  Вихрь-Ураган.  Тогда  бесись  не  бесись,   завывай,  
рви,
разворачивай глыбы, раскалывай скалы огнями-копьями, взрывай  воздух  --  
невырваться: задохнется в ущелье Вихрь-Ураган.
     Метнул Зевс  молнии из огнемета-перуна. Ловит  Атлант  их  тройные 
жаларуками.  Что ему  молнии!  Мало  ли плясуний-зарниц  ловил  титан  в  
юностивеселыми  руками,  играя  ими, как играют бликами дети.  Но  не зарницы 
злыемолнии Зевса -- жгут они и пронзают, опалили ладони и пальцы титана.
     Молнию   за   молнией  мечет  Зевс.   Позади   Зевса  Пегас,   
крылатыйконь-молниевик. Сбросит конь-молниевик груз молний и летит на 
крыльях-вихряхк Лемносу, в подземную кузницу Киклопов, за  новым запасом 
раскаленных  жал.
Куют кузнецы-Киклопы молнии Зевсу.
     Молнию за молнией, злые трезубцы мечет в противника Зевс. Уже от  
плечадо запястья в сквозных ранах  руки  Атланта, будто  не руки они,  а соты  
наполнеба, ограбленные огненными осами.
     Уже  пронзают  те  осы  плечи  и  грудь титана.  Впиваются  в  бедра, 
вбессмертные мышцы  черными  язвами.  И у каждой  мышцы  свой  голос,  живой.
Стонет, кричит мышца от боли, просит у титана пощады: "Мне больно, 
Атлант!"     Но  не  сдастся, не отступит титан, весь в огне и  дыму. Ухватить 
хочетЗевса руками. Да руки ли это?..
     Обуглилось  тело Атланта.  Уже не покорны  жилы отваге  титана,  и 
однотолько упрямое сердце ведет битву -- сердце, крепкое правдой, как адамант.
     Ослепленный сверканьем перуна,  оглушенный громами, ухватился Атлант 
состоном за одну из вершин Олимпа. Отломить ее силится и всей тяжестью 
броситьв бога.
     Много их, вершин, на Олимпе! Еще не кончилась битва.
     Где же вы, братья-титаны? Где вы, 
юноши-исполины?     И видит  Атлант, как один за другим летят они  с воплем,  
вниз головой,
корчась, в бездны,  с  неба  на  землю, титан за титаном  -- все десять... 
Изолотые стрелы-лучи Аполлона дрожат в их пронзенных телах.
     Обхватив левой рукой  вершину Олимпа, повис Атлант над почвой земли[4].
А  внизу свирепо  рычит,  обезумев, весь в  пене Сперхей, вздымая  волну  
заволной на помощь титану.
     Но высок Олимп.
     Сечет, хлещет Зевс Атланта молниями.
     И тут  всей яростной  мощью  рванул  Атлант  скалу. Обломилась  
вершинаОлимпа, уступая мышцам исполина.
     Скользит, свергаясь,  огромное  тело Атланта под бичами-огнями Кронида.
Все быстрее  паденье.  И свергаются  вслед за  титаном  с гулом  и  
грохотомкамни-громады, стволы-великаны и чудовища-змеи.  А над ними в 
дымно-багровыхклубах туч, нещадно хлеща и бичуя,-- сам Кронид-грозовик.
     И боги за ним любопытной толпой, так жестоко ликуя...
     Не  помнил обожженный  Атлант,  как  ударились его пяты о почву  земли.
Только  сжал   он   дымящимися  локтями  поникшую  голову,  прикрываясь   
отмолний-бичей  и  гонимый разъяренным врагом, в  синем  блеске небесных 
стрелкуда-то бежал слепыми прыжками, бежал впервые за свою титанову жизнь.
     Что  под ним? Горы? Ущелья? Реки? Пустыни? О том не знают ноги  
Атланта-- бегут, скачут и падают, встанут -- и вновь бегут...
     Уже самим огнеметом-перуном бичует Атланта Кронид и гонит,  и  гонит...
Куда? По путям? Без путей?..
     Где твое счастье, 
Атлант?     Истлевали травы,  чернели пески  и камни  под тяжко-огромной  
опаленнойстопой титана. Обугливалась листва и кора деревьев.  И, мгновенно 
испаряясь,
иссякала в ключах вода под жарким вихрем безумного бега Атланта.
     Сорвалась  богиня  облаков  Нефела с  Олимпа.  Хочет  
влажно-прохладнымоблаком окутать Атланта, охладить жар его горящей головы.
     Но отбросил свирепо Зевс  облако, разорвал, как шкуру  овечью, 
разметалклочья по  воздуху. И  бледным призраком укрылась Нефела от гнева 
Кронида 
заспиной Геры в черных тучах.
     Так  до  самого края земли гнал Атланта  к океану  победитель Кронид. 
Игромы повторяли раскатами голос 
Кронида:     --  Горе, горе тебе, Гора-Человек! Будут ноги в плечах у тебяБудут 
рукив бедрах 
твоих!     Высоки берега Мировой реки-океана. Как огромные  зубцы 
гребня-великана,
поднимаются они отвесно, уступами, над темными водами. Между зубцами гребня,
извиваясь глубокими прорывами, тянутся к океану голые ущелья, но у самых 
водстелются устья ущелий пурпуром песков.
     Ночь.  Стихла  битва. Зияя  черными  ранами, лежало иссеченное 
огромноетело  Атланта  у вод  океана,  на  высоком гребне, все  в рубцах, 
словно 
ктописьменами-исполинами  испещрил его  по  обугленной  коже. Одна  рука 
титанасвисала недвижно над пурпуром песков, другая тонула во мгле ущелья.
     Что за пир  вокруг тела титана?  Кто вы,  гости  ночные?  Не птицы,  
незвери,  не  нетопыри.  Без  крыльев  реют и  вьются --  легче  воздуха, 
духажизни... Это  Тени-скиталицы  непогребенных,  те, что  блуждают  над  
почвойземли. Закрыты для них врата аида.
     Жадной стаей приникли Тени к телу титана.  Как псы, лижут раны Атланта,
выпивают по капле жизнь --  его бессмертную кровь, отгоняя друг друга. И 
надними, ныряя, взлетая,  с  воем кружатся в полудреме стаи отверженных  
Теней:отогнали их Счастливые Тени. И сколько их! Борются,  бьются за кровь. 
Толькоб  каплю  испить...[5]  И  вот оживут -- на  мгновенье.  О,  как дорого  
этомгновенье! Сколько в нем!.. Не века -- мириады веков.
     -- Дай припасть! Дай мне выпить... Еще каплю... одну... Дай ожить...
     Но жестоко отгоняют  молящих новые толпы  Теней, отрывая их  рот от 
ранАтланта. Кружатся, реют Тени -- кружатся, реют и 
молят:     -- О, еще бы мгновенье!..
     И поют, засыпая, Тени прощальную песнь -- песнь 
Времени-Хроносу:
     О, кто знает, как мерится 
Время?     В нем часы -- не часы.
     Вы спросите звезду. Она 
скажет:     Век? -- Он краток, как миг.
     Миг? -- Он долог, как век.
     Только там, где кончается Время,
     Поднимается Чудо-гора.
     Дольше долгого сна 
титана     Для Теней мгновение жизни,
     Если нет во сне 
Сновидений     Близ реки Мировой, океана,
     Где багряный берег заката.

     Ночь закрывала ворота. Из-за гор океана бледно тянулся сумрак.
     Кончен пир. Улетели испуганные Тени.
     Видел   рассвет,   видел   Утренник-Пирфорос  на  крылатом  алом  коне,
предвестник Эос-Зари, как все еще дымилось  почерневшее тело  титана и 
зиялина нем по-прежнему раны меж багровых борозд от молний-бичей.
     Вздохнул океан.
     И вышли из вод  океана на берег сестры-океаниды. Волосами  отерли  
телотитана  --  золотыми,   зелеными.  Обласкали  раны  губами.  И  запели  
Гимнисцеления.
     Знали титаниды  океана: нет  лекарства  целительнее,  чем песня. И  
подпесню заживали раны Атланта. Повелели волшебницы 
вод:     -- Встань, 
Атлант!     Но недвижным оставалось бессмертное тело титана... И вздохнули 
печально
сестры-океаниды:     -- Мы бессильны! Пусть Атланта пробудит отец Океан.
     И вот  вынырнул по пояс  из черных  вод  праотец богов,  древний  
титанОкеан.  Подплыл  к  берегу.  Словно  мхи водяные в  игре  перламутра, 
словноагатов-сапфиров сияние, так диковинно-чудно мерцала сила Отца потоков и 
рек.
     Положил титан Океан руки на тело Атланта. 
Повелел:     -- Встань, 
Атлант!     Но  безгласно,  мертвой громадой  оставалось  лежать  бессмертное  
телотитана.
     Удивился  отец Океан. Уже  давно тому,  годы-века,  как ушел он  на 
дноМировой реки  от живой жизни земли  и от горя  земного.  И  покинула  
Океанавласть над силой живой. Не повинуется ему, древнему, жизнь тела.
     -- Я  бессилен! -- вздохнул  Океан.-- Не поднять мне гору  горя титана.
Пусть сильнейший или тот, кто древнее меня, Океана, поднимет Атланта.
     Погрузился седой Океан в глубину вод мировых.
     И пришел не сильнейший, а мальчик.
     И задорно же крикнул 
мальчик:     -- Пойте,  пойте, сестры-океаниды,  колыбельную песню  титану  
Атланту!Новорожденный встанет. Пойте, пойте, океаниды! Я люблю колыбельные 
песни.
     Подбежал мальчик к телу Атланта. 
Говорит:     -- Я -- сын Майи-плеяды,  Гермий,  твой  внук. Дед богов, что 
лежишь  
имолчишь? Я пришел  поиграть с  тобой в  небо  и землю. Удержал бы ты небо 
на
руках?     Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.
     А хитрец Гермий твердит 
свое:     -- Говорила мне мать,  Майя-плеяда, будто нет на земле у прабабушки 
Геиникого,  кто был бы  так  могуч,  как Атлант. Если правда, что ты так могуч,
подними-ка небо руками, оторви его от 
земли!     Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.
     Не  знал  Атлант,  что  Кронид-бичеватель  дальновиден:  речью  
ребенкаискушает его титанову силу. Не знал Атлант, что перед ним 
дитя-искуситель.
     Лежал  тогда край неба у края земли на каменных хребтах берега и 
скатомпадал в Красные моря. Омывали небоскат морские  волны, и тот, кто 
выплывал 
воткрытое  море, видел всегда впереди, как моют небоскат волны моря.  И 
хочетдоплыть до него, до этого  небесного ската,-- плывет,  плывет,  но не 
может:все впереди тот небесный скат.
     А хитрец Гермий все твердит 
свое:     -- Разве есть кто сильней тебя? Сам Кронид не поднял бы  неба. 
Подними,
я помогу тебе, дед. Или титаны Япетиды не сильнее 
Кронидов?     В третий раз открыл  глаза Атлант, посмотрел на  мальчика-бога. И 
сновазакрыл их.
     А хитрец Гермий все твердит 
свое:     -- Встань, Атлант! Подними небо на плечи титановой силой,  встряхни 
егокрепко. Пусть попляшут на нем боги Крониды, пусть попрыгают с неба на землю.
А мы будем смеяться  и бить  в  ладоши. Ох, какие же у тебя большие  
ладони!Хлопнешь ими -- и загремят они громче громов Кронида. Потряси небо, 
дедДавайиграть вместе в небо и землю: ты да я. Встань, 
Атлант!     И услышал Атлант это "встань". Охватила Атланта радость. Поднял он 
своетело  с  земли,  шагнул  через гребень  и  вырос  над  берегом  Горою  
передмальчиком-богом. И вот уже взялся он руками за край неба -- и приподнял.
     Тяжко небо. Ушли ноги титана под тяжестью неба глубоко в почву земли 
--так глубоко, как уходит подошва горы. Упер он изогнутые ладони в край свода,
стиснул его пальцами, поднимает небо  все выше. Уже до  поясницы поднял 
небоАтлант, а мальчик-бог ему задорно 
кричит:     -- Выше,  дед, выше! Поиграем  в землю  и  небо! Еще выше поднял 
Атлантнебо, до самой груди донес. А мальчик-бог не 
унимается:     -- Еще,  еще  выше!  Подними выше головы,  чтобы видел Кронид 
нашу 
мощьтитанов.
     И  выше   головы  поднял  небо  Атлант.  Вдавился  в  ладони  и  
пальцыхрустальный край. Ниже склонил титан голову и опустил небо на плечи... И 
вотхотел  было он подбросить небо всей титановой мощью вверх, чтобы грохнуть 
имоземь, но не отнять  ему рук от края небосвода. Будто припаялись к небу 
рукиладонями, будто вросли в него. Не разогнуть,  не оторвать. Стали руки 
словнокаменные. И сам Атлант словно окаменел.  Хочет приподнять склоненную 
голову,
хочет развернуть плечи -- и не может титан.
     Тут забил мальчик-бог, искуситель, в 
ладоши:     -- Что  же  ты не потрясешь  небо. Атлант? Что не  сбросишь его  с 
плечобратно на землю? Вот стоишь ты теперь предо мною Горой-Человеком. А 
Кронидыне прыгают с неба на землю. Быть может, только смеются.
     И засмеялся 
Гермий-обманщик:     -- Кто же теперь сильнее: ты --  титан, или я --  бог из 
рода 
Кронидов?Ты,   прикованный  руками   к  небу,   или  я,   житель   неба   и   
вестник
богов-победителей?     И вторично засмеялся 
Гермий-обманщик:     --   Вот   и   поиграли  мы   с  тобою  в  землю  и   
небо!   Стой  же,
Атлант-Небодержатель,  небесным  столпом  Заката.  Перекликайся  с  титаном,
прикованным на  другом  краю  земли,--  со  столпом  Восхода,  с  Прометеем.
Перекликайтесь, Япетиды! А боги сядут за пир. Не услышат  ни боги,  ни  
людивашего голоса из-за граней земли.
     Ничего  не ответил обманутый титан,  только  выдохнул разом  воздух  
изгрудных мехов,  как из горна.  Дунул  --  и нет  Гермия: унесло Гермия-бога,
словно пушинку.
     С той поры  стал Гермий пустым и легким,  вечным  прислужником богов  
иводителем Теней -- таким пустым и легким, будто продул его Атлант насквозь 
ивыдул  из  него  и огонь  титанов  и уранову небесную гордость. Все  хитрил,
изворачивался,  ловчился Гермий и  из всех  кривых  путей знал  наикривой 
--такой, до которого и Кривда не додумалась.
     Час, век или века стоял Атлант  столпом  неба на крайней грани земли  
впределах Атлантовых,-- кто знает. Но вот он однажды 
вздохнул:     -- Где же ты, моя  Чудо-гора? Как-то, помню, говорил  я  тебе: 
"Пока 
тыстоишь  в Счастливой Аркадии, до  тех пор ни громы,  ни молнии не 
низвергнутАтланта в тартар. И нет  для него ни  оков,  ни цепей,  ни молотов. 
БессиленКронид перед Чудо-горой. Теперь небо в руках Атланта. Еще придет мой 
титановчас. Еще  стоит моя Чудо-гора  в  Счастливой  Аркадии.  И  нет  такой 
другойЧудо-горы на свете.
     Но  совершилось невиданное дело. Пришлось  земле и  прежде  не 
виданноеувидеть. Не стало вдруг Чудо-горы в Счастливой Аркадии.
     Слетелись к Чудо-горе со всех четырех сторон света стоустые сестры. И 
укаждой сестры  одно и то же имя: Молва. Все слетелись, какие ни есть. И еще,
и еще летят,  несутся на всех земных ветрах, и такая их тьма, что от края 
докрая заполнили небо над Счастливой Аркадией. Облакам и  тем некуда выбежать.
Куда  ни  взглянешь  --  кругом  Молва   да  Молва,  да  Молва...  Налетели,
заторопились,  заговорили  все  разом, замахали  все  разом крыльями, 
задуливсеми ветрами, накинулись на  Чудо-гору,  подняли ее  --  и унесли под 
такуютысячеголосицу  за  край земли, туда,  куда Ветер-Борей  стужи не занесет: 
вдальнюю Гиперборею, за сад Гесперид.
     Так не стало в  Счастливой Аркадии ни Чудо-горы,  ни Плеоны, сходящей 
снеба,  ни титана Атланта. А на том месте, где возвышалась Чудо-гора, 
осталсямеж горных хребтов пустой котел, и в нем варились туманы.
     Не  дошла весть  об исчезновении Чудо-горы до Атланта.  Не знал он, 
чтоуже  нет в  Аркадии Чудо-горы. Но как-то  поглядел Атлант  одним  глазом  
заокеан.
     И увидел  он  вдруг  за  океаном свою  родную Чудо-гору -- увидел  и 
неузнал.
     Не ласкались к ней  ветерки,  не звенели на ней ключи и листва, не 
пелиптицы, не  рыскали звери, не шелестели травы. Безмолвно, недвижимо стояли 
ееголые леса, и бестравные луга, и застывшие воды. Только туманы клубились, 
тоскрывая  ее от глаз, то вновь  открывая,-- словно она не Чудо-гора, а 
могилаАтланта.
     И вспомнил Атлант, как прорицала ему некогда 
Гея-Земля:     "Будет могуч Атлант. Но Атлант не сильнее Ананки-Неотвратимости".
     -- Так вот какова ты, 
Ананка!     Когда Атлант  жил  в Счастливой Аркадии, был он мудрой душой  
доверчивопрост, и часто говорил ему дремуче-угрюмый Тайгет: "Берегись, Атлант, 
самогосебя. Страшнее Сторуких тартара каждый  сам себе. Слишком  широко  ты 
открылглаза перед миром, распахнул ворота  души. Вынесут из них воры твою 
титановусилу. Мудр  ты, да прям.  А кто прям, тот упрям,  знать не хочет, что  
частокривые  пути короче прямых.  Взгляни  на  меня:  весь  я  в  рогатках  да  
вщелях-теснинах;   прищурился,  ощетинился.   Подступи-ка  ко   мне   --   
непорадуешься! А зато  внутри  у меня, в  местах потаенных,  пастбища вольные,
ковры на лугах: нежься! А у тебя, куда ни взглянешь, все исполины, словно 
напоказ: и кедры, и воды, и кручи, и скалы...  Ка-ак рухнут! Берегись, Атлант,
своей мощи".
     Склонив  голову под  тяжестью  неба,  чуть покачивается  Гора-Человек 
игрезит в  дреме. Что  теперь  осталось ему,  титану? Думы  и  сны. И  
грезитАтлант, Гора-Человек,  и  думает  думы. Погружает  он  думы на дно  
морское.
Возносит их до  звезд. И понял Атлант, что думу можно любить  и что  с 
думойникто не  одинок. И, полюбив думу, полюбил он и звезды, и глубь морей. И 
чемглубже понимал, тем глубже любил.
     Так постиг Атлант, что  дума  есть тоже жизнь, и такая большая, как  
онсам --  Гора-Человек.  Но нужны для  дум голоса живой жизни. В мертвой 
жизнидумы  мертвеют.  Станут, как  камни,  тяжелыми.  И сам  
Атлант-Небодержательокаменеет.
     И, озирая мертвый мир, грезил тогда Атлант о былой жизни.
     Снилась  ему в сумраке дней  далекая  Аркадия, снилась река  Ладон и 
ееюный титан --  тоже  Ладон, сын древнего  морского  титана Форкия. Бывало, 
ввеселое  половодье, когда высоко  вздымалась  река и юный  Ладон,  выйдя  
поколено  из  вод,  садился рядом  с  Атлантом,  прислонясь  спиной  к  
склонуЧудо-горы, и обнимал широко распахнутыми руками дубы  и буки-великаны,-- 
каксмеялись тогда оба титана. Атлант и Ладон, под небом Счастливой 
Аркадии!     Говорил Атлант 
Ладону:     "Ты многоводен, Форкид, и, как тартар, глубок. Моешь в тартаре 
ноги".
     И отвечал Ладон 
Атланту:     "Так, Япетид: я, Ладон, глубок, как тартар. Мою в тартаре ноги".
     И  смеялись  оба  титана  над  шуткой.  Разве  может  быть  тартар  
подСчастливой 
Аркадией!     А  в звездные  ночи думал  Атлант  над  черными водами  океана о  
своихдочерях, о звездных девушках -- веселых Плеядах.
     Любовался, бывало,  ими  Атлант,  как они девичьей  гурьбой носились 
погорным тропам, по  краю.  ущелий, вперегонки с золоторогой подругой -- 
ланьюАртемиды, как перескакивали через пропасти, с вершины на вершину, со 
звонкимпризывом:  "О-е-го!  О-е-го!"  Где только не бывали  они! В какой 
дубраве, 
вкакой чаще... От каких зверей уходили! За какими гонялись!..
     Но  раз  погнался за  Плеядами  Истребитель зверей  --  великан  Орион,
прозванный Звездным  Охотником, беспощадный  красавец.  Только  звезды  
ночиравны красотой Ориону. Ему бы и гоняться за звездами.
     Не рука ли  Кронида направила его?  Побежали Плеяды, все семь.  
Несутсячто есть силы, все быстрее и быстрее  бегут.  А Охотник за ними, все 
ближе 
иближе... Так бегут, что  только видно мерцание над землей в летучем воздухе,
а девушек нет. И сверкает вслед за мерцанием беспощадной красотой Орион.
     Что  за  бег по  Чудо-горе?  Стояла  еще  тогда  Чудо-гора  в  Аркадии.
Пронеслись  Плеяды  через  каменный  кряж,  понеслись  по  волнам  моря,  
полибийским  пескам, все  мимо да мимо, все дальше и дальше, и  вот уж  
некудадальше -- впереди океан. Добежали  Плеяды до края земли, где столпы 
небесныев клубах тумана. Задержаться нельзя: позади уже гудит на бегу медной 
палицейОрион, кружит ее  колесом. Уж хотели сестры-Плеяды кинуться в океан и 
канутьнавеки. Но вдруг  разошлись перед ними, как завесы, вправо и влево,  
туманы.
Открылась гора впереди, и не просто гора, а Гора-Человек.
     Стоит  Гора, и смотрят  на них с  вершины Горы,  из-под косматых  
седыхутесов-бровей, отчим взором  глаза. Только одни такие глаза есть на земле 
--у Атланта.
     Взметнулись  сестры-Плеяды,  поднял их  вздохом  к  себе  отец  Атлант.
Ударились  они  о  его каменную  грудь,  обернулись в голубок и  уселись  
насединах груди, по мшистому покрову сердца.
     А безумный  Охотник уже  метит медной  палицей  в  голубок,  вертит  
ееколесом, и, как звезды, горят глаза безумца.
     Тогда   глухо    заговорил    Гора-Человек:   "Что   преследуешь   
моихдочерей-титанид,  Истребитель?  Стонет  Гея  --  праматерь  Земля  от  
твоихбезумных убийств. Уже  камни  горят  у  тебя под ногами. Ненавидит тебя  
всеживое. Отступи от меня, Орион, или обрушу на тебя небосвод".
     Узнал великан Орион древнего титана Небодержателя. Но не умел 
отступатьОрион,  не  умел сдержать  медной  палицы.  Вырвалась  она  с гулом  
из  
рукЗвездного  Охотника, но не  в грудь угодила Атланту,  а понеслась  к  
раннейзвезде на небе.  В испуге вспорхнули голубки и  всей стаей полетели вслед 
запалицей красавца Ориона, замерцали над небесной дорогой. А за ними  в 
погоню-- Орион.
     Выполнил  Кронид,  что  замыслил:  стали  Плеяды,  звездные  девушки  
сЧудо-горы, звездными девушками неба близ жилищ богов.

     


     


        ЧАСТЬ II. СКАЗАНИЕ О  ГЕРАКЛЕ,  О ТИТАНЕ ДРАКОНЕ ЛАДОНЕ  И  О  
ЗОЛОТЫХЯБЛОКАХ 
ГЕСПЕРИД
     --  Добудь мне  три  золотых яблока из  сада Гесперид,-- приказал  
царьЭврисфей.
     Ничего  не ответил  Геракл.  Повернулся  и  вышел молча из  Тиринфа  
накаменистую дорогу.
     Легок Ветер-Зефир и  скор. Но тяжким  грузом лежала  на  крыльях  
Ветравесть о  добровольной  смерти кентавра Хирона,  подарившего  свое 
бессмертиеПрометею.
     Гнулись крылья Ветра под тяжестью вести, и медлен был скорбный путь. 
Отгоры к горе нес седому Океану Ветер горькую весть. И, услыша сквозь 
каменныйсон ту весть, каждая гора по пути просыпалась вся потрясенная, 
колеблясь  
отподножия к вершине, и долго еще так печально качалась в облаках  ее 
лесистаямакушка.  А  в глубоких недрах  ее каменной  души рождались  алмазы  
слез  
изолотые и  серебряные безмолвные слова о мудром кентавре, застывая золотой 
исеребряной думой-рудой на века и тысячелетия.
     Стонали, сжимаясь от  боли, ущелья, катились камни по руслам усохших 
отгоря  горных  рек,  пески  рассыпались в прах, и в горячих ключах  
застывалиподземные струи.
     До края земли донес Ветер  весть о смерти Хирона и опустил ее на 
сердце
Горы-Человека:     -- Умер 
Хирон!     Дрогнула  сила титана, пригнулись плечи, подогнулись ноги, и 
пошатнулсяАтлант. И вместе с ним закачалось небо, закачалось  впервые за свою 
небеснуюуранову  жизнь.  И  закачались  на  небе  золотые   дома  
богов-победителей,
опрокинулись амфоры и кубки на божественном пировальном столе, и пролился 
наземлю кипящим огнем напиток бессмертия.
     Смутились  боги.  Привстали  в  тревоге  с  золотых   сидений:  их  
мирзакачался.
     И  уже понеслась,  втайне ликуя,  по  радужным  мостам вестница  богов,
титанида Ирида,  на край  света, к  Атланту. Разостлала перед глазами 
титанасвои цветные одежды, словно сшитые из всех радостей мира, легла посреди  
нихи 
сказала:     -- Титан, не хмурь брови,  не  гляди так  гневно на  Ириду.  Я -- 
голосбогов.  Но  я все та же  гелиада Ирида,  дитя титанов.  Ты колеблешь не 
небобогов, а  небо мира  живого.  Оно рухнет, и  погибнет  земная  живая  жизнь.
Останется только мертвая -- за океаном. Пожалей, Атлант, все 
живое!     И в ответ упали два 
слова:     -- Умер Хирон.
     Прикрыла  Ирида  лицо  одеждой.  Только  краски  складок одежды, играя,
переливались у самых глаз титана. Сказал 
Атлант:     --  Кто виновен  в живой  смерти бессмертных[6]?  Кто  виновен в 
смертиХирона? Кто  к скале Кавказа  приковал  Прометея? Не примирится сын  
Япета 
сЗевсом. Но без пищи бессмертия ослабел титан, терзаемый тысячелетия 
коршуномтартара, прилетающим теперь с неба богов. Кто вызвал  коршуна из 
преисподнейна небо? Рассказал мне Ветер-Зефир: стрелой  Геракла,  напоенной  
лернейскимядом, ранен в ногу кентавр  Хирон. Обрекла рана  бессмертное  тело на 
вечнуюмуку. И подарил Хирон свое бессмертие прикованному Прометею, чтобы  
умножитьмощь титана, укрепить его силу, ослабевшую от страданий за тысячи лет, 
чтобызабилось усталое сердце титана с силой двойною.
     Дать бы вкусить Прометею золотое яблоко Геи, яблоко  молодости из  
садаГесперид!  Возродились  бы тогда силы титана. Но не может зашагать Атлант  
ксыну Япета из конца в конец Земли с яблоком молодости в руке. Ирида, 
отнеслабы ты это яблоко Гесперид Прометею! Дадут его тебе Геспериды, вечерние 
нимфызаката.  Ни боги,  ни люди не в  силах вкусить это  яблоко.  Для  них оно 
--игрушка  из золота.  Только вкусят его опаленные  молниями  или  
прикованныетитаны. У  губ титана нальется оно золотой  молодостью  и  
целительной 
силойвечной жизни. Отнеси, титанида Ирида, яблоко  титану  Прометею. Возроди  
егосилу юностью.
     И в ответ прозвучал в воздухе голос, словно заговорил сон 
лучей:     -- Я сияю ему нежнее, чем богам и смертным, его радуя радугами. Не 
могуя принести Прометею яблоко молодости: запрещен  мне вход в сад  Геспирид. 
Небывает  там,  за океаном,  ни дождей, ни радуг.  Нерушимой  клятвой  
Стиксомсвязана я пред богами у  колыбели малютки Эрота.  Не нарушу  запрет. Не 
однаАфродита --  мать любви.  Я  ведь тоже  мать Эрота, бога-младенца, мотылька,
рожденного  от  Ветра-Зефира. И любовь-мотылек  нужна миру[7].  Велика  
твоямысль вернуть мир живой жизни снова титанам. Велик твой  гнев на  богов. Но,
прости, не  могу я  покинуть небо для  тартара, не могу  оставить землю  
безпорханья любви, без ее первого вздоха. Покарает Кронид.
     И  вспомнил  Атлант  о ярости биченосца Кронида. Гнев, застывший рудой,
расплавился в печени и груди титана. И грозно ответил Атлант 
Ириде:     --   Что  мне  небо  богов!  Умер  бессмертный  Хирон,  тот,   кто  
былсправедливее всякого бога. Что мне мир живой жизни, где нет  Хирона! Что 
мнетвои мотыльки, когда Прометей в 
оковах!     И неистовый, в слепом гневе от скорби  по другу, потряс он плечами 
крайнеба, чтобы мир богов пошатнулся.
     Заходило небо ходуном. Покатились по небу сами собой грома -- не грома,
а колеса небесных телег, соскочившие с осей мировых,-- и не просто колеса, 
амолоты: что  ни  спица -- то  молот, что ни обод --  то  молот, что  ни 
самоколесо -- то молот. Ох, и молоты в 
небе!     Только над Чудо-горой не гремят эти молоты. Да где ты, 
Чудо-гора!     Обрушил  бы небо богов Небодержатель от горя по утрате друга. Но 
не 
могАтлант оторвать рук от небосвода. Держит небо его  руки,-- словно припаяны 
кнему.
     Так остался мир богов нерушимым. И живая жизнь не погибла.
     Тогда тяжко застонал огромно-могучий 
титан:     -- Вы, бессильные руки титана! Обманула меня моя мощь.
     И  повисла  в  углу  его глаза,  на  реснице, сожженной  зноем,  слеза.
Покатилась  по  каменным складкам  щеки и упала на землю каплей-морем у  
ногАтланта.  Уступила слезе почва земли,  углубилась  гранитной чашей,  и 
сталаслеза Атланта озером.
     Пока скорбная весть о смерти Хирона летела через горы и моря к Атланту,
шел от гор  Кавказа,  от столпа Востока,  к  пределам Атлантовым,  к  
столпуЗаката, за золотыми яблоками -- Геракл.
     Что так  низко опустился над  либийской пустыней Солнце-Гелий, 
замедляябег-полет солнечных коней, когда Геракл шагал по раскаленным пескам 
пустыни?Зачем  наклонился, почти выпал из возка-колесницы  древний  
титан-солнцебог?Изо рта его  -- зной. Из ноздрей его коней -- зной. Под 
копытами конскими 
--зной. Выпит воздух полуднем.
     Изнемог  Геракл. Боль высверливала  обожженные  стопы.  А бог  сеет  
попустыне лучи-глаза. В каждой песчинке -- солнечный глаз. Жгуч 
он!     И вот  снял Гелий  с головы  венец солнца  и, опустив руку  с  венцом 
кземле, держит его над самым теменем Геракла. Будто плавится череп, 
сжигаетсямысль... Шары огненные перед глазами...
     Не вынес герой. Сорвал с плеча лук, наложил на  тетиву стрелу с 
кипящимот жара ядом лернейским и прицелился в 
бога-титана:     --  Отступи  от  Геракла,  Гелий!  Поднимись  на  высоты неба, 
к  
своейпроезжей  дороге.  Не знакома мне помощь богов и не  жду награды за  труд  
иподвиг. Что  же ты угнетаешь меня? Отступи от Геракла, Гелий, или спущу  я 
втебя с тетивы 
стрелу!     Изумился Гелий отваге героя. Смертный поднял руку на СолнцеДаже 
боги 
недерзали на это.
     Не хотел титан солнца допустить Геракла к саду  Гесперид. Знал: 
оборветИстребитель яблоки  Геи,  надежду  титанов, убьет  стража  яблони -- 
драконаЛадона, повергнет в горе Вечерних нимф-девоптиц.
     Изумился  Гелий  каждым  глазом-лучом.  Не  страшат его стрелы Геракла.
Далеко  им  до  Солнца, станут  пеплом  в  пути. Пострашнее есть стрелы  
дляглаз-лучей Солнца -- золотые лучи-стрелы юного Аполлона.
     Но почтил Гелий по правде  титановой мужество героя  Геракла.  
Взвилиськрылатые кони. Унеслась ввысь колесница-возок. Дохнул Воздух.
     Но лука грозящего не опустил герой-полубог.
     -- Стой! -- воскликнул Геракл.-- Не скачи так,  сияющий  бог!  Еще 
надоГераклу  переплыть океан.  Дай  мне твою  чашу-челн  золотой, на котором  
тыплывешь от заката к Красным морям -- на  восход.  По волнам  океана нет 
путичелну смертного.
     И ответил  Гераклу  из  дали небес в изумлении  перед  смертным 
древний
титан:     -- У Тартессы, в Гиперборее.
     У Тартессы, в граде, где спят Чудеса всего мира, пока им не придет 
срокродиться и выйти к смертным на землю,--  там, в дальней Гиперборее, у 
берегаокеана  ждала  Геракла чаша-челн золотой. И выплыл Геракл в океан к 
пределамАтлантовым, к саду Гесперид.
     Встревожили сестры-океаниды отца 
Океана:     -- К саду Гесперид Геракл плывет. Взял у Солнца челн золотой. К 
Атлантудержит он  путь.  Испытай  его думы  и  силу, отец. Не расхитит ли  
титановы
яблоки?
     Пошли волны по реке-океану,
     Закружили, закачали золотую чашу,
     Перебрасывают ее, словно чурку, с бока на бок,
     Наклоняют, чтобы вверх дном поставить.
     А под каждой волной -- океанида.
     А под самым дном чаши -- сам отец Океан.
     Не показываются 
Гераклу:     Под водами подняли бурю.
     Налегает герой на золотое 
весло:     Кружится на месте чаша,
     Будто кто ее на пальце вертит.
     Глубока челн-чаша золотая,
     А воды в ней все больше и больше.
     Не придет на выручку 
Гераклу     Ни бог, ни титан, ни смертный.
     Кружит чашу сам отец 
Океан     Меж пределами живой жизни и мертвой.
     Вдруг презлая поднялась 
волна:     Как тряхнуло золотую чашу,
     Поставило ее на ребро боком,
     Покатило колесом по 
воде     Обратно к чудо-городу 
Тартессе!     Тут дубинка и лук 
Геракла     Упали на дно океана.
     Полна воды чаша золотая,
     Сидит по шею в воде герой.
     Ухватился за борт рукою,
     Ногою в другой борт уперся,
     Подвел золотое весло под борт чаши,
     Хочет опрокинуть чашу на днище.
     И видит, держит ее под водой на 
ладони     Сам отец океанид -- Океан.
     Тут неистовый герой в 
гневе     Поднял весло на 
титана:     -- Опусти ладонь, титан Океан,
     Или отобью ее от чаши золотым 
веслом!     Не препятствуй пути Геракла,
--     Еще никто на земле -- ни бог, ни титан 
--     Не поднимал руку на праотца Океана,
     Не было на свете 
такого:     Он вне битв и борьбы.
     Изумился древний седой Океан,
     Изумился еще сильнее, чем Гелий,
     И, как Гелий, по закону титановой правды,
     Почтил отвагу героя.
     Ушли волны в глубь Мировой реки.
     Словно выгладило реку небом.
     И вынесли 
океаниды     Дубинку и лук героя,
     Упавшие на дно океана.
     И ступил на берег Геракл.

     Снова  шел он  пустыней в зной, по  раскаленным  пескам, упорно  
ступаяобожженными пятами, и дошел до Горы-Человека.
     Здесь пределы Атлантовы.
     Перед Атлантом  стоял  Геракл.  Ничего  не сказали друг  другу титан  
игерой.  Еще  никогда не  встречал взор  Атланта пред собою героя.  Видел  
онтитанов, богов,  великанов, но героя видел впервые.  И не знал  Атлант,  
ктопришелец. А Геракл встречал и титанов, и богов, и великанов во всех 
обличияхжизни. И  боролся Геракл  со  всеми,  и  всех  поборол: великанов,  
богов  
ититанов. Труден был путь к саду Гесперид.
     Посмотрел  себе  на ноги  Геракл:  обожженные,  в  язвах, с  
запекшейсякровью.  И увидел у  ног своих озеро -- голубое, чистое, как  слеза. 
Сбросилназемь с плеча  герой львиную шкуру, дубинку и лук, присел к озеру, 
погрузилв его соленую воду ноги и омыл их в слезах Атланта.
     А титан Атлант смотрел.
     Легче стало герою от чудесной воды.
     -- Прими гостя, титан,-- сказал пришелец.-- Я -- к тебе.
     И услышал Геракл голос 
Горы-Человека:     -- Я  не знаю тебя. Не видал тебя в  мире  титанов. Не 
встречал в  
миребогов. Кто ты, 
гость?     -- Геракл.
     И, как раненый лев,  разорвавший себе грудь  когтями, у  которого 
вдруготкрылось огромное человеческое сердце, застонал 
Атлант:     --  Ты! Убийца Хирона? О праматерь Гея-Земля, отпусти на мгновение 
ногиАтланта!  Не  просил  я у  тебя никогда  ничего. О Уран, праотец,  оторви 
намгновение мои руки от свода! Предо мною убийца Хирона.
     И напряг Атлант всю свою титанову силу,  чтобы оторвать от неба ладони.
Но не сдвинулись окаменевшие до локтя руки. Хотел вырвать ноги  из земли. 
Ноне сдвинулись окаменевшие ступни.
     Видел Геракл муку титана и сказал ему с суровой 
грустью:     -- Ты страдаешь,  Прикованный. Но  и раскованный ты был бы  не  
страшенГераклу.  Я сражал и богов[8]. Посейдон уступил моей  силе у Пилоса, 
Аполлон-- у Дельф, отступил предо мной и подземный Аид. Усмири свою ярость, 
Атлант.
Невиновен я в  смерти Хирона.  Чтил его, как и ты.  Наступил  Хирон ногой 
настрелу с лернейским ядом. Так боги хотели. Ты у них спроси. Не стерпел 
Хироннескончаемых мук на земле.
     Но угрюмо ответил 
Атлант:     -- Я слыхал о тебе. Истребитель титанов, сын Зевса. Как  и я, был 
Хиронтитаном.
     -- Ты не прав,  Гора-Человек.-- И  уже гнев закипал в груди сына Зевса,
пришельца.--  Я  не знаю старинных  титанов и в тартаре не был. Не 
спускалсяниже аида.  Да, ты прав: я -- истребитель, но только чудовищ. Кто их 
предок?кем  они  были?  какой  образ  скрыт  под  их кожей?  -- я  не спрашиваю.
  
Яистребляю. Мы, полубоги-герои, очищаем  мир и дороги на  почве земли,  
чтобыстала вся земля для  смертных открытой. Если б были чудовища на  небе, я б 
инебо очистил.  Нет чудовищам места в мире жизни живой --  пусть живут в 
миремертвых. Здесь, в  пределах Атлантовых, где-то сад Гесперид. Дракон 
охраняеттот сад. Его имя -- Ладон. Он -- чудовище.
     -- О, Ладон! -- Горесть и  радость переполнили голос Атланта, и 
излилсяего голос, как водопад. Но Геракл не 
шелохнулся:     -- Ты знаешь дорогу в сад Гесперид. Я иду к тебе от горы 
Кавказа. 
Укажимне дорогу к Саду.
     Ему хмуро ответил титан, и голос титана 
прерывался:     -- Я  не знаю дороги в сад Гесперид. Так впервые за  всю свою  
титановубессмертную жизнь солгал правдолюбивый Атлант.
     -- Я пришел к тебе от Прометея. Я убил птицу-дракона, коршуна  тартара,
пожиравшего печень титана. Прометей свободен  от мук. Вот стрела, 
пронзившаякоршуна-змея. Вот перо из горла его. Укажи мне дорогу к Саду.
     -- Я не знаю дороги к Саду.
     Так вторично солгал Гераклу правдолюбивый Атлант.
     --  Мне  нужны  три  золотых  яблока  из  сада  Гесперид.  Их  
сторожитстоголовое  чудовище.  Оно  -- зло земли.  Кто бы  там ни таился  под  
кожейдракона: титан или гигант, или неведомо кто,-- для меня он дракон. Не 
титана-- я Змея убью и добуду яблоки Геи. Укажи мне дорогу к саду Гесперид.
     -- Я не знаю дороги к Саду.
     Так в третий раз солгал Гераклу правдолюбивый Атлант.
     Умолкли бессмертный титан и  смертный Геракл. Стояли друг против друга,
словно позабыв друг о друге.
     Склонив  голову, опершись рукой о дубинку,  о чем-то  думал Геракл, 
сынЗевса.  Будто спрашивал свое сердце  героя. Долго,  долго он думал.  
Наконец
сказал:     -- Прощай. Сам найду я дорогу к Саду. Я нашел и в аид дорогу и 
обратныйпуть из аида, не спросясь у владык преисподней. Не почтил  ты  гостя, 
титан.
Не  почтил труд Геракла, освободителя  Прометея  от  мук. Я  не  враг  тебе,
древний Небодержатель,.  Я сменил на земле Прометея. Я -- преемник дела его.
Труден мой путь по земле. Он не легче, чем тебе держать небо. Я иду. Атлант.
     Как  печаль горных лугов в предзимнюю пору,  обогретых  поздним 
осеннимлучом, прозвучало с вершины 
Горы:     --  Не уходи. Я не слышал еще  Прометеево  слово. Что сказал тебе 
брат?Перескажи  мне его  слово,  Геракл. Не один  Кронид читает мысли  других.  
ИПрометей их читает.
     Снова  стояли смертный герой и  бессмертный  титан  друг  против друга.
Снова задумался  Геракл, склонив голову.  И на этот раз думал еще дольше.  
Ивот, не таясь, 
сказал:     -- Не  крив  путь  Геракла,  Атлант. Дал  совет Прометей, чтобы  ты 
мнепринес  три  золотых  яблока  из сада  Гесперид, чтобы  я в Сад  не вступал.
Принеси. Подожду тебя здесь.
     Вот когда изумился Атлант. Слышит правду титанову в слове  Геракла.  
Нопонять самой правды  не  может. Не  постигнет  слов  Прометея.  Загадал  
емутитан-промыслитель загадку.
     
Сказал:     --  Как пойду  я  и брошу небо?  Я -- Небодержатель. Сам ты видишь: 
моируки прикованы  к  небосводу. Мои ноги в землю вросли.  Их  не сдвинуть. 
Какшагну? Кто же будет держать это 
небо?     И ответил 
Геракл:     -- Я.
     -- Ты? Ты?.. Смертный?..
     Еще  сильнее изумился  Гора-Человек, изумился сильнее, чем седой Океан,
отваге героя. Разве шутят с 
Горой-Человеком?     -- Ты? Небо удержишь? Не бог? Не титан? Только смертный? 
Разве 
смертныйудержит  небо?  И дохнул Атлант на  Геракла.  Но  герой даже  не 
шелохнулся.
Только строго 
сказал:     -- Я умел побеждать и Смерть. Титан, что ты дышишь так 
слабо?     Смолкли  оба,  титан  и  герой,  и  молчали  немало.  Только 
сдвинулисьброви-утесы Атланта, и тяжелая мысль легла складками между бровей. 
Сказал:     -- Неотвратимые  Силы  приковали меня  к  небосводу и здесь  держат.
 
Нехозяин я моих рук и ног. Лишь для мысли воля свободна. Где есть сила 
сильнееэтих 
Сил?     --  Я --  та сила.--  И Геракл поднял руку.-- Принеси  мне  три 
золотыхяблока из сада Гесперид и  отдай мне свою ношу. Я сегодня подержу небо и 
егоудержу. Освобожу твои руки и ноги. Ты шагнешь, Атлант, по земле. Принеси 
мнетри золотых яблока из Сада.
     И прочь отбросил герой далеко от себя дубину и лук.
     Была воля Геракла  могуча,  как сама жизнь земли.  Словно тысячи 
жизнейвлились в нее со всеми  лучами мира, сжались в ней, сплавились,  чтобы 
моглаэта воля бесконечно себя излучать, чтобы могла она выполнять и 
невыполнимое,
осиливать и непосильное -- даже небо поднять.
     Еще не встречал смертный  Геракл соперника,  равного себе  по  силе. И,
увидев Небодержателя,  захотел испытать себя. Осилить то, что осилил 
Атлант:поднять небо.
     Взял Геракл  в  обе руки руку Атланта -- оторвал ладонь  титана от 
краянеба, оторвал другую ладонь и подставил свое плечо под небесный свод.
     Налег телом Геракл на Атланта. Сдвинул титана с места и 
сказал:     -- 
Иди!     Медленно вытащил  Атлант подошву  ноги из почвы земли. Медленно 
вытянулдругую ногу  --  и  шагнул. Тысячелетия не шагал Атлант  по земле. 
Обернулсятитан к герою, 
сказал:     -- Ты -- Сила, Геракл.
     И посмотрел, как тот держит небо: на одном плече держит.
     Такой силы Атлант не  встречал.  Без молний, без грома, один? И ведь 
он--  не Гора-Человек.  Как ему,  титану Атланту, высказать то,  что смущало 
итомило его титанову 
душу?     --  Смертен  ты,  но  сильнее Ананки-Неотвратимости.  Смертей ты  -- 
носильнее бессмертного. И все же ты,  Сила, умрешь. Не  постигну я этой 
правдыиной -- не земной, не небесной. Почему же ты не 
бессмертен?     -- Да,  я  -- Сила,-- ответил  Геракл.-- И служу моей силе. Она 
говоритмне: "Ты должен"  -- и Геракл поднимает небо. Разве ты, титан, не такой  
же?Укажи мне, где 
живет     Бессмертие,  и  Геракл  дойдет до  Бессмертия,  и оно уступит  
Гераклу.
Принеси  мне три золотых  яблока из сада  Гесперид. Сегодня Небодержатель 
--Геракл: не ты.
     И Геракл крепче  уперся ногами в  вал меж глубоких  впадин, 
выдавленныхстопами Горы-Человека. Тяжко было небо с богами для плеча 
полубога-героя, 
ноГеракл держал небо.
     Вздохнул 
Гора-Человек:     --  Я играл  моей силой, как  вольный титан.  Ты  -- слуга 
своей силы 
ивожатый. Я -- игра. Ты -- подвиг и  труд[9].  Здесь, у предела  жизни новой,
прикованный  к небу,  я познал  то,  чего не  знают на Чудо-горе --  
страшновпасть в руки своей мощи. Я 
иду!     Протянув вперед согнутые, окаменевшие до локтей руки каменными 
ладонямикверху. Атлант шагал.  И почва  земли  выгибалась  под тяжко-огромной 
стопойГоры-Человека.
     Пробежали, как дети, века-бегуны. Никто не считал их. Никто не мерил 
ихбег. Пели музы 
Олимпа:     -- В день священного брака Зевса  и Геры  мать-Земля Гея  подарила 
Геречудесное дерево  с  золотыми яблоками. Оно выросло вдруг из  глубин  земли 
вдальней Гиперборее,  в  пределах  Небодержателя -- опального титана Атланта.
Там,  близ  океана, бог солнца Гелий,  сойдя с золотой колесницы, 
распрягаетсолнечных  коней  и на золотой чаше-челне  плывет вместе с ними  по  
Мировойреке-океану, на  восток,  к блаженной  Эфиопии,  и  к  граду Аэйя, где 
стоитзолотой чертог солнца.
     До  заката  сторожил  чудесное  дерево  бессмертный стоголовый  дракон,
глубоко, до самой преисподней, погруженный в землю кольцами змеиного тела. 
Ав пору вечерней звезды золотые плоды  чудесного дерева охраняли Геспериды 
--вечерние нимфы, певчие стражи Заката. И тут же, у подножия дерева, питая 
егокорни,  бил  из  недр  земли  амброзийный  ключ  -- ключ  живой  воды,  
водыбессмертия...
     Щебетали птицы, звенели листвою дриады, говорили в горах пастухи, 
будтоздесь,  в тайном  убежище, укрывались  Зевс и Гера, празднуя день 
священногобрака. И ни боги, ни смертные не имели доступа к чудесному саду.
     Так пели музы Олимпа.
     Но при Атланте Сирены,  опальные музы титанов, пели  за океаном иное. 
Ииное пели Геспериды в волшебном саду.
     Они 
пели:     --  Не сходят  небожители  в  пределах Атлантовых  на почву  земли.  
Невстречали олимпийцев Геспериды в этом саду. Не будет дракон  Ладон 
сторожитьдевоптиц, лелея их  сладкий покой.  Не будут девоптицы  с вечера  до 
восходаденницы  охранять плоды  чудесного  дерева  для  забавы  владыки  Олимпа.
  
ИАглая-Сияющая не усядется, вся  в  сверкающих перьях,  на ветвях 
чудотворнойяблони. И Эрифия  не раскроет багряных крыльев, чтобы  перелетать с 
ветки 
наветку.  И  Гесперия,  мерцающая,  как звездный юноша  Геспер, не взлетит  
намакушку чудо-дерева, чтобы оттуда озирать тихий сад. И нимфа ключа, Аретуза,
не омочит в струе своих губ,  не разбрызгает благоухание амброзийных  
капельпо цветам, листьям и травам сада невиданной красоты...
     Так пели вечерние нимфы.
     Кто же вы, 
девоптицы?     Говорили цветы, просыпающиеся только  к вечеру, что Геспериды -- 
дочериВечерней Звезды. А  цветы,  которые изливали свой аромат ночью, шептали 
другдругу,  что Геспериды  -- дочери Ночи. А те,  которые  протирали глаза 
росойпоутру,  говорили, что Геспериды --  сестры Сирен, что и они -- музы 
древнихопальных титанов, воспевавшие некогда Крона и Рею в золотой век.
     Только нимфа Гесперия,  в гроте близ сада, молчала,  вышивая  по  
тканилугов образ  Атланта, державшего небо, и у ног его -- озеро  слез, и 
четырехГесперид в колыбели.
     Днем Геспериды дремали, укрывшись в гуще листвы. Тогда неусыпно 
бродилипо саду слух  и глаза дракона  Ладона, стража сада, и  сверкали у яблони 
Геикрасота его чешуи и опасные чары змеиных глаз.
     Жестока  и скользка змеиная красота. Зачарует взор,  а сердце оледенит.
Породит мечту  и сама  же убьет мечту. Подумаешь: вот  оно, чудо-создание! 
Апред  тобой чудовище-гад. Станешь искать в ее  красоте живую воду, а 
найдешьтолько мертвую воду. И в самой близи та красота далека. И чем ближе она, 
темдальше: будто в ней все не свое, а чужое -- только кожа надетая. Но такие 
натой  коже краски, какие  только море выдумает и спрячет для нереид  в 
рыбьемцарстве, у себя на  дне,  как диво морское.  А попробуй  вытянуть  это  
дивоморское на берег: что за гадкий червь 
земляной!     Но иным был Ладон.
     Вместе  с  Атлантом  устремился  Ладон на Олимп, чтобы  сорвать  с 
небазвезды. Но, низверженный  с Олимпа,  упал  похититель звезд  в воды Сперхея.
Принял тело титана Сперхей, унес  на  дно.  Оплел  его водорослями,  
завалилкамнями.  Утаил от глаз  богов. Долго лежал  Ладон  на  дне реки, под  
коройледяной  Сперхея, пока  Солнце-Гелий  не  посеял  на льду  лучи-глаза  и  
невырвались воды в буйном росте наружу.
     Тогда  вышел титан из  вод на  землю. Уже кожа его покрылась вся 
чешуейпод камнями и травами, и был он видом дивен и страшен.
     Так обрел низверженный титан  Счастливой Аркадии образ дракона. 
Прикрылстрашным обличием  свою титанову  правду. Не  нашел он Чудо-горы  в  
некогдаСчастливой Аркадии. Не нашел ни Атланта, ни веселых  Плеяд.  А  увидел 
их 
нанебе. Увидел -- и расправил Ладон крылья  дракона,  полетел на закат,  туда,
где сверкали сестры Плеяды. Ночь летел. Ночью не бродят боги Олимпа по миру.
Опустился  в  саду  Гесперид.  И  сделала его Гера,  по  желанию матери Геи,
Стражем золотых яблок. Приняла в свои недра Земля кольца тела Змея-великана.
И от Геи-Земли вошла в титана Ладона змеиная мудрость.
     Но крылья отпали.
     Многими голосами говорил Ладон  с миром -- звериными и птичьими. И 
былоу него сто голов: так многоголов был дракон. Одна голова -- большая, 
змеиная--  поднималась от  змеиного тела,  как  пестик цветка-исполина,  а  
другие,
малые,  качались,  как  тычинки,  хороводами  вокруг нее,  и каждая  пела  
иговорила по-своему, как птицы в роще.
     Поэтому  днем  тысячи голосов  звучали  в волшебном  саду.  Но к 
вечеруголоса умолкали,  и разносилось по саду только  пение  Гесперид-девоптиц. 
Назакате вечером Геспериды усыпляли дракона.
     Они пели и 
спрашивали:     -- Ты спишь, Ладон? -- И Змей сквозь дрему 
отвечал:     -- Сплю.-- Они снова пели и 
спрашивали:     -- Ты спишь, Ладон? -- И Змей сквозь дрему снова 
отвечал:     -- Сплю.
     Завесой  сна окружало пение сад  Гесперид. Засыпал дракон, но  тот, 
ктодерзнул  бы  подойти  к  волшебному  саду,  уснул  бы у  подступов  к  нему,
зачарованный пением Вечерних нимф, стражей сада.
     Только  перед Атлантом  бессильны чары сна.  В пределах  Атлантовых 
былАтлант, титан с Чудо-горы, хозяин.
     Светел день в Гиперборее.
     Дремала тучка на каменных валунах седых волос Горы-Человека, века 
назадеще  таких  золотых. И  не  пробудилась  тучка,  когда Атлант вступил  в 
садГесперид и услышал, как неведомые  птицы поют забытые песни титанов. Не 
зналАтлант,  что  те  песни  поет  разом  на  сто голосов  Ладон.  Далеко 
позадиГоры-Человека,  за садом,  зияли на каменном грунте шаг за  шагом  следы 
егоног. Но здесь, в саду, не вдавливалась земля, и цветы  и травы, 
пригнувшиесяпод пятой титана,  выпрямлялись,  как будто  не Гора,  а  воздушной 
поступьюпрошел по ним Ветерок.
     Не пошевельнулся дракон. Не прикрыл ключа Бессмертия броней своей  шеи.
Только пурпур колец его  чешуи, обвивавших  ствол  яблони, заиграл живее, 
товспыхивая багряно, то багрово темнея, и поднялись полуопущенные  веки, 
чтобызаглянуть змеиным глазом под утесы бровей Горы-Человека.
     -- Это ты, Форкид? -- спросила Гора.
     -- Это я, Атлант,-- ответил Змей. И титан смотрел на титана. Они оба 
изСчастливой Аркадии.
     -- Теперь  ты  червь,-- сказал Атлант. .-- Теперь... я червь,--  
сказалЛадон. И титан смотрел на титана.
     -- Как будто снег на твоих волосах. Атлант.  И  темная  тучка  спит  
наснегу.
     -- Пусть спит моя дочь. У  Атланта нет других дочерей.  Плеяды у богов,
на небе. И титан смотрел на титана.
     -- Сторожишь, 
Ладон?     -- Сторожу.
     Небо было лазурно и трава изумрудна, как всегда.
     -- Дай  мне  три  золотых  яблока,--  сказал Атлант.  И  его  каменные,
сложенные ребром друг к другу ладони протянулись ближе к стволу.
     Заиграло  все  тело  дракона  мириадами  красок,  словно дождь  
радостибрызнул рубинами по всей чешуе; и глаза, как два горна,-- огнем.
     --  О Атлант, почему же ты молчал!  Тартар поднялся? Вернулись  
титаны?Ураниды жаждут яблок Геи? Я сберег их, титан. Пришел 
час?     Но Гора-Человек покачал печально 
головой:     -- Пришел ли час? Не знаю. Геракл пришел. Дай мне три золотых 
яблока. 
Яза ними к тебе.
     Оторвалась от дерева шея великана Змея, разом грозно взвилась, 
раздулсягребень надо лбом, и валами пошли, вздымаясь, разворачиваясь из глуби 
земли,
громады-кольца змеиного тела.
     -- Атлант, Атлант, Атлант! --  трижды прохрипел  угрожающе Змей.--  
Ктопослал тебя в сад Гесперид? От богов  ты, Небодержатель?  Ты с Кронидами?  
Сними? Отойди от дерева, Гора.
     Но Гора-Человек остался стоять. Лишь 
сказал:     -- Не буди мою тучку. Не с богами Атлант. Я -- титан. Усмирись и  
смирисвои кольца. Хочешь ты уберечь этот сад? Что ж, будь Стражем! Только дай 
мнетри золотых яблока с дерева.
     Потускнели  рубины на сверкающем теле Стража яблони. Посерел он весь 
--и осел.
     Была у яблони ветвь,  и  не ветвь, а дарящая рука,  серебром 
протянутаядалеко от ствола. И висело на ее  самом маленьком пальце три яблока 
на 
однойножке.
     На эту ветвь положил опущенную голову Змей.
     --  Почему  же не рухнуло  небо, Атлант?  --  спросил  титана  
печальноЛадон.-- Ведь ты здесь? Кто же держит 
небо?     -- Геракл держит небо.
     Все умолкло  в саду Гесперид. Будто листья, цветы, и травы, и  пески 
--все  живое  потеряло свой голос.  И, как вздох из подземного мира, 
прозвучалшепот 
Ладона:     -- Это ты сказал о Геракле, 
Атлант?     -- Я.
     -- Кто же он? От кого? Он от Зевса? Новый бог? Или больше чем 
бог?     -- Он? Он сам  от себя, как ты, как я.-- И титан посмотрел на титана.
--Он  -- сын Зевса. Но нет от богов ему помощи. Я  пришел, чтобы он не пришел.
Так хотел Прометей.  Он не знает пути к Саду, но он найдет. Ладон, перед 
нимотступают и боги. Сам Аид отступил.
     -- Он 
бессмертен?     -- Он смертен.
     И тогда показалось Ладону, будто стал Атлант ниже ростом, будто 
сутулеестали его  плечи,  и  глубже морщины, и  круче склонилась голова, и 
будто  
вмудрых глазах титана не могла чего-то понять его большая мудрость.
     И тогда  показалось Атланту,  будто меньше стал Змей-великан, и  уже  
имельче стали  извивы колец его тела, и слабее обхват  их,  и  будто багрец 
ипурпур,  пролитые  на Змея Зарей  и Закатом, стали  странно землисты, 
словночервь  пожирал  в  нем  титана. И  еще показалось Атланту, будто он 
читает 
вмудрых глазах Змея, что не может чего-то разрешить и его змеиная мудрость.
     И вот прозвучал голос 
Змея:     -- Смертный держит небо с богами. Что же тогда 
титаны?     И 
услышал:     -- Мы  не  нужны. Не восстанут больше титаны никогда. Мир их 
кончен. 
Наодном плече держит он небо.
     -- Только боги нужны? 
Крониды?     -- Не нужны и боги. Он и богов побеждает. Неприкованный держит он 
небо,
потому что он -- Сила. И угрюмо прохрипел 
Змей:     -- Да, теперь я знаю Геракла,-- и снизу посмотрел на Гору-Человека.
     Посмотрел Змей и подумал: "Не нужна ты миру, Гора".
     И то же подумал о  титане-драконе Атлант, кинув  взгляд на него 
сверху:"Не нужен ты Саду, Страж яблок. И яблоки -- только золотые игрушки богов.
 
Неживой, а мертвой водой поит яблоню ключ преисподней".
     Умолкли титаны. Так глубоко молчали, будто их голос утонул в океане.
     -- Ты стар, Атлант,-- сказал Ладон.
     -- Теперь время оседает на мне. Не  скользит, как бывало,  мимо... 
Тебеснится Аркадия, 
Ладон?     -- Снится.
     --  Она  -- сновидение. Разве прежде  слетали к титанам  сновидения  
изНочи? И ответил 
Ладон:     -- Не  слетали.  Только нимфы речные...  А теперь и  мне снятся 
Обманы,
вылетающие  из преисподней. Помню,  когда-то прилетали  ко мне,  как лебеди,
Бури. Да, теперь  я знаю Геракла.  Он -- Неотступный... Помнишь,  Атлант, 
тузлаторогую лань Артемиды, подругу Плеяд? Рядом с ней задыхался Ветер от 
бегаи  держался, ухватившись  за  ее рога  золотые, чтобы  укрыть свой позор. 
Нистрела,  ни копье не  могли догнать эту лань.  И была она сильнее 
Немейскогольва. Но за нею погнался Геракл, из Аркадии выгнал. День за днем, за 
неделейнеделю, за месяцем месяц гнал ее неустанно: от реки к реке, от горы  к 
горе,
от ущелья в ущелье, от бора в  бор. Не давал  ей нагнуться к  траве, на 
бегусрезать зубом лист над  тропинкой. Только  воду не  смог он отнять!  Плыла 
ипила. Он -- за нею.  Так он гнал золоторогую лань,  Неотступный,  без 
помощибога. Обогнули они вдвоем всю землю и  вернулись к  Аркадии. Уже  не было 
 
улани сил -- только  кости бежали и тень. И подумала лань:  "Есть спасенье 
наЧудо-горе.  Там поток, там Ладон". И  к  Ладону  направила  лань свои 
слабыеноги. Только где  же Чудо-гора?  Где  поток?  Один берег нашла в  
котловине.
Кругом  воды чужие в  котле туманов. А другого  берега не  было:  лишь 
стенавдали перед нею. Тогда воззвала  ко мне гонимая лань: "Дай спасенье, 
Ладон!"Но  ответом  ей было безмолвие.  Здесь  настиг  лань  Геракл.  Поплыла  
она,
закружилась в  чужих водах. А Геракл  встал на  берегу.  Лук в  руке. Ждет 
исмотрит.  Берег  только один. И  ей некуда...  Не  спеша пронзила  стрела...
Рассказал мне об  этом Тайгет после битвы Атланта с Кронидом.  Снова 
умолклититаны: Гора-Человек и Змей-исполин.
     Тих был голос 
Атланта:     -- Скоро выпорхнут на небесную  дорогу  Плеяды. Я  люблю  их  
гурьбу  
иалмазное веселье.
     И  хотел  Атлант,  как бывало  в  Аркадии, запрокинуть назад  голову  
ивглядеться в небо. Но не  откинулась назад поникшая  под  тяжестью 
небосводаголова. Не разогнулась шея, окаменевшая над горбами плеч.
     -- Что  ты  ищешь, Атлант,  звездных девушек на  небе?-- спросил  Змей,
опуская  веки.--  Еще не  выбежали  Плеяды.  К их  восходу поют Геспериды  
инавевают мне сон.
     -- Где теперь вечерние 
девоптицы?     -- Дремлют.
     И  опять  умолкли титаны:  и  Гора-Человек  и  Змей-великан.  Будто 
всерассказали  друг другу, о  чем думали тысячу лет. Но осталось  еще 
последнееслово, и оно 
прозвучало:     -- Дай мне три золотых яблока для Геракла, Ладон.
     -- Возьми, пока дремлют Геспериды. И закрыл дракон, страж сада, 
змеиныевеки и замер. Бережно протянул титан каменные ладони к трем яблокам, 
висящимна  самом  маленьком  пальце  могучей ветви-руки.  Тусклым золотом  
отливалиплоды. Бережно коснулся титан их ножки. Бережно отломил  ее ногтем. И 
тотчасна  то  место,   где  от  ветви  отломилась  ножка   яблок-сестер,  
набежалаамброзийная капля. Затянуло  ранку  серебром.  И уже новый росток  
выпрыснулнежной почкой из засеребренного места.
     На каменных ладонях Атланта, как на выгнутом блюде, лежали три  
золотыхяблока из сада Гесперид.
     Всходил  Вечер,  звездный юноша  Геспер, звездою  в Гиперборее. В 
такойвечер гранатовое небо заката словно давит на воды океана.
     -- Я иду, Форкид,--  сказал Атлант.-- Мне пора.  Атлант  обещал 
Гераклувернуться, когда Геспер взойдет.
     -- Иди,-- ответил Змей; но веки не поднял.
     И шагнул Гора-Человек.
     Уже второй шаг хотел  сделать Атлант, выйдя из сада, когда раздался 
емувдогонку шипящий, пронзительный крик 
Змея:     --  Атлант,  Атлант,  пусть  он  держит  небо  --  не  ты! В  
изумленииостановился титан. Обернулся плечами  и лицом  в сторону,  откуда  
доносилсякрик.
     Торжество и коварство звучало в  голосе  Змея.  Не  таким  знал  
АтлантЛадона, вечного титана Чудо-горы. 
Спросил:     -- Тебя я слышу, 
Ладон?     И еще громче, и резче, и злораднее повторил голос 
Змея:     -- Пусть о н держит небо -- не т ы 
!     С протянутыми  перед собою  каменными ладонями,  на которых лежали  
тризолотых  яблока,  стоял Небодержатель и  медленнно вдумывался в слова  Змея,
повторяя их мыслью, как эхо: "Пусть о н держит небо -- не т ы !".
     Медленно, жерновом титановой правды, крепкой, как адамант,  
перемалывалАтлант в своем сердце слова Змея, что не он, Атлант, будет 
Небодержателем, 
аГеракл. Какие-то древние  глыбы нерушимых заветов  переворачивались в 
сердцетитана, и под седым мхом высоко вздымалась полуокаменевшая грудь.
     "Пусть о н держит 
небо!"     И, сам еще  не постигая, что говорит его  титановой мысли голос 
сердца,
словно  разрывая невидимые цепи, вдруг высоко  поднял Атлант вольные руки  
кнебу,  роняя  из  разведенных  ладоней  золотые  яблоки  наземь,  и,  ликуя,

воскликнул:     -- Так пусть же о н держит 
небо!     Не   опуская  рук,  изогнув  в   пояснице  века  не  сгибавшееся  
назадгранитоподобное  тело, смотрел  Атлант  с  запрокинутой  головой  на 
далекуюпомеркшую дорогу  Солнца,  над которой замерцали Плеяды, и  рассмеялся,  
какюноша.
     Ни Небо-Уран, ни праматерь  Гея-Земля тысячелетия уже не слыхали, 
чтобывновь на земле так юно смеялся древний титан.
     Не знала мысль мудрого Атланта от века хитрости.  Прям  был Атлант. 
Какомфалос, пуп земли, было крепко и  верно  его слово. И не  знал  он, что 
межкорней всего сущего, свисающих под тартаром  в  великую Бездну Вихрей, 
живетЭрида-Распря.
     Но  вдруг  постигла  его  титанова мысль, что он,  титан Небодержатель,
свободен  и вернется в  Счастливую Аркадию. И забыл  Атлант, что уже нет 
тамего Чудо-горы, что  на  месте Чудо-горы  в глубоком котле кипят туманы.  
Обовсем позабыл счастливый Атлант.
     И тогда спросила правда титанова сердца титанову 
мысль:     --  Где,  Атлант, твое  слово  Гераклу?  Кто  твои  ладони  оторвал  
отнебосвода?  Кто  хотя  бы на день,  на  час освободил  тебя, раба  богов, 
оттяжести неба с богами? Обмануть  хочет  титан героя-освободителя? Чем же  
тылучше богов? Такова ли правда 
титанов?     И ответила сердцу мысль Атланта, 
Горы-Человека:     -- Не прикованы  руки Геракла к  небу. Могут сбросить на  
землю  небо 
сбогами и разбить само небо. Свободен смертный Геракл.
     И тогда-то донесся опять из сада Гесперид голос 
Змея:     -- Не щади убийцу титанов, титан! Он -- Истребитель.
     На земле, у ног  Атланта,  лежали три золотых яблока. Посмотрел  на 
нихАтлант, посмотрел на небо и увидел, что высоко на небо взошел звездный 
юношаГеспер. Потянулся за яблоками титан, но пригнулся и поднять их не мог. Так 
истоял над ними Атлант с каменными, протянутыми вперед ладонями.
     И  увидел  Атлант,  как принялась, врастая  в почву, упавшая  веточка 
стремя  яблоками.  Стала  расти  и  расти, сначала  тонкой былинкой, а  
затемдеревом с тремя золотыми яблоками на серебряной ножке. Видел, как все выше 
ивыше растет дерево, как оно  доросло до каменных ладоней титана, 
наклонилосьнад ними. Сами плоды легли ему на руки.
     Тогда зашагал Гора-Человек туда, к краю земли -- к Гераклу.
     Пробудились Геспериды-девоптицы в волшебном саду.
     Оглядели золотые плоды -- трех яблок недосчитались. В тревоге 
захлопаликрыльями: стряслась беда, упустила яблоки стража.  Не петь больше в  
саду 
ниим, ни Ладону. Станут немы Вечерние нимфы и стоголосый дракон. Нерушим 
законправды чудес: кто не выполнит предназначения, тот утратит волшебную силу.
     И  заплакали Геспериды в волшебном  саду: почему молчит Змей? Чья 
вина?Где 
похититель?     Тогда послышался голос 
Стража-дракона:     -- Небодержатель Атлант унес три яблока для Геракла из Сада.
     Удивились  Геспериды.  Поднялись.  Полетели   за  хозяином-похитителем,
долетели до окраины сада. Видят: след Горы-Человека уходит от них к океану.
     Вернулись  Геспериды, вечерние стражи, к яблоне Геи  и запели печально,
усыпляя дракона Ладона.
     Но беззвучен был голос Вечерних нимф, и открытыми оставались в 
вечернеммгле глаза дракона Ладона.
     Не Геракл стоит у края  земли в пределах Атлантовых,  -- небодержатель.
Склонив голову, держит небо, как прежде, Атлант.
     Через  горы  и долы  шагает к Тиринфу Геракл.  За плечами героя  лук  
иколчан; треплет ветер львиную шкуру. Дубинка в правой руке. В  левой --  
трияблока золотых.
     Что сказали друг  другу  при встрече и разлуке титан и герой?. Но не 
обэтом поют Геспериды в волшебном саду. Поют они о скитаниях похищенных яблок.
     Молча подал Геракл три золотых яблока  царю  Тиринфа Эврисфею. Только 
всаду  Гесперид, в далекой Гиперборее,  созревали такие яблоки. Совершил 
свойподвиг  Геракл.  Отшатнулся в испуге  царь Эврисфей от подарка  Геракла.  
Некоснулся рукою яблок.
     -- Унеси! Нет, оставь их себе,-- сказал властитель Тиринфа.-- Ты 
принесмне запретный  плод.  Кто коснется этих  яблок или вкусит их, тот отрешен 
отмира- -- жизни  живой.  Это  яблоки смерти. Что ты сделал,  отважный  герой,
слуга Эврисфея! Заслужил себе бессмертную смерть[10].
     Усмехнулся зло царь Эврисфей.
     Ничего  не ответил Геракл.  Вышел снова молча  из  Тиринфа на  
каменнуюдорогу.  И  в  руке его чудно  сияли  три золотых яблока.  Так дошел  
он  
доперепутья. Здесь предстала перед Гераклом Гера. Испытующе-грозно  
посмотрелабогиня в глаза герою. И ей протянул Геракл золотые яблоки Гесперид.
     -- Не  для смертных  эти золотые  плоды,-- сказал богине  герой.--  
Этояблоки  из Сада богов. Верно, дарят они вкусившим вечную  юность. Прими их 
вдар. Отнеси на Олимп.
     Отвела свою руку Гера. Отступила на шаг от Геракла. 
Сказала:     -- Плод запретный яблоки Геи и для бессмертных. Какой бог небес  
противволи Геи-Земли  их  коснется  или вкусит,  тот  навеки подвластен  Аиду.  
Невернется  он  к  небожителям в  мир живой  жизни.  Будет царствовать в  
миремертвой жизни. Отнеси их обратно Гесперидам.-- И исчезла в лазури.
     Не любила Гера сына Зевса, Геракла, разрушителя мира титанов.
     Остался у перепутья герой и не знал, что ему делать с золотыми 
яблокамисада Гесперид, за которыми он шел на край света. Не нужны они живой 
жизни. 
Аведь труден путь к саду Гесперид.
     Хотел отдать Геракл золотые яблоки морю.
     Но выплыл из моря Нерей, и сказал бог-титан морской 
герою:     --  Не бросай  эти яблоки  в море. Бросишь  в море  -- и уйдут 
навсегданереиды на дно морское. Не  будут волны  играть и  петь.  И  не будет в 
мореморских  див. Унеси, Геракл, эти золотые яблоки на Чудо-гору.  Положи их  
наЧудо-горе и сам уйди.
     И ушел Нерей в свое море.
     Но не знал Геракл, где на свете та Чудо-гора.
     Хотел Геракл отдать  золотые  яблоки Гелию-Солнцу. Взошел он на 
высокуюгору и крикнул Титану в 
небо:     -- Возьми, Гелий, от  меня золотые яблоки Солнца! Золотые они, как  
ты.
Увези их на чаше-челне в солнечный град -- в Азию.
     Но ответил титан Гелий 
Гераклу:     --  Были некогда они солнечными  яблоками. Вкусивших одаряли они 
вечнойюностью. Назывались они тогда молодильными. Но теперь они  -- яблоки 
смерти.
Не хочу, чтобы мои крылатые кони сбились с небесной дороги и зажгли пожар 
навесь мир.  Не  хочу я тонуть в  водах  озера Эридан: глубиною оно  до 
самоготартара. Не хочу,  чтобы юный Аполлон взошел на мою колесницу.  Не 
коснусь 
язапретных  плодов.  Для  титанов,  низвергнутых в  тартар,  предназначила 
ихпраматерь Гея, чтобы, вкусив, могли они вернуть себе юность, войти  
радостнов живую жизнь. Отнеси эти яблоки в тартар.
     И полетели кони Солнца, поскакали дальше по небесной дороге.
     Решил  Геракл  отдать  золотые  яблоки  обратно  Гее-Земле.  
Находиласьнедалеко от перепутья древняя-предревняя  пещера, где спящие  слышат 
во  
снеголос Земли. И собрался было герой идти,  как стал позади Геракла 
Сон-ГипносЗашептал Сон-Гипнос 
Гераклу:     -- Подожди здесь до ночи, Геракл. Положи эти яблоки  рядом с собою.
 
Ляги усни.
     Лег герой и уснул.
     И  приснились  ему три Геспериды-девоптицы: прилетели они  к Гераклу 
восне из Гипербореи. Взяла  каждая  по золотому яблоку,  засмеялась -- и 
вновьулетели Геспериды в пределы Атлантовы. Унесли с собой три золотых яблока.
     Проснулся Геракл,  смотрит: нет рядом с ним золотых яблок. Сон унес 
их?Или Геспериды? Кто знает.
     Но  держал их в  руках  Геракл.  Держал Геракл и  небо на одном  плече.
Доходил до столпов Заката. Переплывал океан на  чаше-челне Гелия. Не 
забудуттеперь герои дорогу в пределы Атлантовы -- туда, где сад Гесперид.
     Без помощи богов и награды совершил Геракл свой подвиг.
     Пойте снова в саду Гесперид, Вечерние нимфы! Вернулись золотые яблоки 
вдревнюю Гиперборею. Кончилась служба Геракла.
     И герой зашагал к Артосу.

     


     

     


СКАЗКА О МИРЕ МЕРТВОЙ ЖИЗНИ ЗА 
ОКЕАНОМ


ПРОЛОГ
     На  трех  столпах  небо.  Глубоко  в  преисподней подножия  столпов. 
Навостоке небесный столп -- Кавказ. К скале  Кавказа  прикован титан Прометей.
Срединный столп -- гора Этна. На глубине тартара, придавленный Этной,  
лежитстоголовый Тифоей. На  западе столп --  титан Атлант.  На  плечах Атланта 
--скат неба.
     За небесными  столпами крайняя  грань  земли.  За  ней океан -- 
Мироваярека,  обтекающая  землю.  Здесь  пределы  Атлантовы.  Здесь  мгла. К 
океануспускается по небесной  дороге титан солнца Гелий, распрягает коней,  
купаетих в водах и плывет  с  ними в  золотой  чаше-челне на восток,  к 
солнечномуграду Аэйе. У восточной грани земли обитает Эос-Заря.
     Позади небесных столпов, где  пределы Атлантовы, там  и  поля Горгон 
--убежище Медузы и ее двух сестер. С ними и три Грайи-Старухи.
     За океаном лежат острова.  Там пурпурный  остров Заката  -- Эрифия, 
гдецарит трехтелый великан Герион. Его пурпурных коров сторожит гигант 
Эвритиони двуглавый пес, бескрылый Орф.
     Герион -- титановой крови. Порожден Хрисаором, сыном Горгоны Медузы.
     Там  остров Огйгия,  где  в  изгнании  живет  титанида,  дочь 
мятежногоАтланта, кознодейка Калипсо. Ни боги Олимпа, ни люди не общаются с нею.
 
Когосудьба занесет к Калипсо, для того нет возврата.
     Там  остров Эйя.  Кто на этот остров попал, тот не знает, где  восток 
игде  запад.  На  острове  Эйя  живет  титанида-волшебница,  солнечная  
нимфаКирка-Цирцея, обращающая людей в Животных. Титан солнечный Гелий Кирке 
отец.
Океанида  Перса  ей  мать.  Братом  ей приходится  Аэт,  царь Азии,  в  
чьихвладениях солнечный дракон  охранял  в  роще золотое  руно.  Все,  что было,
случилось,  знает  Кирка.  Может  даже   стать  невидимкой,  как  
властительпреисподней Аид.
     Некогда  в  другой,  радостной  Огигии,  где  огигийские Фивы,  
обиталаКалипсо, белокурая титанида.  Некогда на  Авзонском  море, в Фессалии,  
жиласолнечная Кирка.  Но  изгнали  боги-олимпийцы  Калипсо  и  Кирку, 
непокорныхтитанид,  из Огигии и Авзонии на  край  земли, к  океану, за пределы 
богов 
илюдей.
     Там, близ острова Эйи, сад Гесперид. Говорят, будто сперва к 
Гесперидампривез сестру, солнечную Кирку, Аэт. Но не приняли солнечную нимфу  
Вечерниенимфы Заката. И достался ей остров Эйя в океане.
     Там, на океане, лежит голый  остров -- остров  Сирен.  Была  матерью 
имтитанида  Мнемосина-Память  и  отцом  --  старейший титан,  бог рек, 
рогатыйАхелой. Были некогда  Сирены музами. Прославляли мир титанов и владык 
его 
--Крона и Рею.
     Но   когда  пали  древние   титаны,  новых  муз   родила  Мнемосина  
отЗевса-Кронида.  Покорилась она новому властителю мира. Удалились тогда 
былыемузы   титанов  в   море   Крона,  на   остров   Благоухающих  Цветов.  
БлизТринакрии-Сицилии,  где  Блуждающие  Скалы,  лежит тот остров. Было  их,  
попреданию,  четыре: Тельксиона  --  с авлом-гобоем  в  руках,  Пейсиноя --  
скифарой струнной, Аглоопа -- певунья и Мольпэ, что поет, играет и пляшет.
     Провинились древние музы. Видели, но не пришли они на помощь юной Коре,
дочери  Деметры,  когда  черный похититель, бог Аид, уносил  ее  в 
подземноецарство. И в гневе обратила их богиня Деметра в Сирен:  в дев до пояса,
 а 
отпояса -- в  крылатых  птиц.  Но остался у Сирен голос муз,  и неодолимы 
быличары их пения.
     Исчезли тогда былые музы титанов из мира живой жизни. Удалились по 
волебогов к океану. Там на  каменный остров, на голую скалу Аполлона, 
опустилисьопальные музы -- Сирены.
     Но не так рассказывали об их исчезновении полубоги-герои.
     Плыли Аргонавты, герои, по морю  Крона, и, когда  очутился их 
говорящийкорабль  Арго  близ  острова  Благоухающих  Цветов,  стал на  носу 
корабля 
скифарой в  руках  певец Орфей и  запел,  состязаясь в пении с  Сиренами: он,
Орфей,-- певец Аполлона, они, Сирены -- древние музы титанов.
     Знали  герои-аргонавты, что неодолимыми чарами своего пения 
приманиваютСирены к острову проезжающих  мимо них мореходов и погружают их в 
вечный 
сон-- в прекрасную смерть, эвтанасию.
     Но  по миру живой жизни разнеслась  молва,  будто  девоптицы Сирены  
--людоеды, будто, погрузив  в сон мореходов, они их обгладывают до  костей 
подласковые звуки кифары и будто белеют грудами кости на берегу острова Сирен.
     Пел  Орфей. Пели Сирены. И слушали аргонавты, герои-полубоги, их пение.
Боролись песня с  песней,  струны  со струнами, и заглушила  волшебная 
песняОрфея  обольстительные  голоса  Сирен. Не Сирен-девоптиц,  а  певца 
Аполлоназаслушались Аргонавты. Проплыл корабль Арго мимо острова Благоухающих 
Цветовна виду  у Сирен, и никто  из героев не  бросился с корабля в море на 
призывбылых  муз, красавиц-чародеек. Не бывало еще им такого поношения, чтобы 
мимоСирен без жертв проплыл корабль.
     Суров и  неумолим закон правды чудес:  кто из чудо-созданий мира  
живойжизни не выполнит хотя бы раз свое предназначение, тот  обречен миру 
мертвойжизни.
     Ни  один  корабль  не должен пройти мимо острова Сирен без  жертвы.  
Нокорабль  Аргонавтов прошел.  Нарушили  Сирены  завет  правды чудес.  И 
тогдакинулись  все четыре  Сирены в море и канули навеки. Но  не  забыл о них 
мирживой жизни.
     Там, где пурпурный  остров  Заката,--  там  мертвая  жизнь. В  
пределахАтланта,  на  полях  Горгон, на островах Эйи,  Огигии, Сирен  не живут 
живойжизнью, как боги и люди. Не  доносятся туда голоса живой жизни. Разве 
толькоотвага или беда занесет туда героя. Или бога пошлет вестником бог.
     Есть глубокие пещеры на крайней  грани земли. Одни  глубиною доходят 
довод Ахерона. Другие пещеры зияют над самым океаном, высоко в скалах.
     За  пурпурным  островом Заката  -- за страной забвения -- глубины аида.
Под  аидом -- тартар. Под тартаром  -- Великая  Бездна,  где корни  земли  
иморской пучины, и звездного неба -- все концы и начала вселенной. Там 
бушуюти мечутся свирепые Вихри в вечной свалке друг с другом. Там жилища 
сумрачнойНочи  в  черном тумане.  Там ужасом веет. Даже  боги трепещут  перед 
ВеликойБездной Вихрей.
     Меж корней, свисающих в Великую Бездну, живет Эрида-Распря.

     


     


ЧАСТЬ I . СКАЗАНИЕ О ТИТАНИДЕ ГОРГОНЕ 
МЕДУЗЕ
     Жили некогда в земном мире дети Геи-Земли и Урана-Неба,  могучие 
титаныи  титаниды. И среди них, могучих, были особенно могучи морской титан 
Форкийи морская титанида Кето.
     Форкий  ведал  седым морем и прозывался Морским  Стариком,  Кето 
ведаламорской пучиной и прозывалась просто Пучиной.
     И родились от могучей Пучины и могучего Морского Старика шесть дочерей.
Три  красавицы, лебединые девы,  родились  с  серебряно-седыми, как  
морскаяпена, волосами, и назвали одну из них  Пемфредо, другую Энио и  третью 
Дино.
На лебедей походили они.
     Но  от  имени их  отца, Форкия, именовали  их титаны Форкидами,  а 
богипрозвали их Грайями-Старухами.
     Красив наряд у Пемфредо. В шафранном пеплосе,  как харита, Энио. 
Такимиих еще помнят поэты[11].
     Три другие  дочери родились  с золотыми  крыльями, и  носились  они  
повоздуху, как  морские ветры. И прозвали одну  из  них Сфенно -- Сильной,  
засилу ее, другую Евриалой -- Далеко прыгающей, третью же, что всех краше 
былаи отважнее.  Медузой  --  Властительной.  И были бы на зависть  всем  
волосыМедузы, если бы умели титаниды завидовать.
     Но в народе сохранилось за сестрами грозное имя -- Горгоны: молниеокие.
     Бессмертны, вечно  юны и  прекрасны были и Грайи  и  Горгоны.  По  
морюплывут Грайи, над морем летят Горгоны.
     Но  пала  власть  титанов  Уранидов.  Печальна  была участь 
поверженныхтитанов. И всех печальнее была участь шести сестер-титанид -- Грай и 
Горгон.
     Не     покорились     они    победителям-олимпийцам,     как     
другиекрасавицы-титаниды. Не им,  вольным  и гордым,  покупать  себе сладкую  
долюпляской   и  пением  в   золотых   чертогах   Олимпа.   Непреклонно   
сердцесестер-титанид,  как  у нереиды Немертеи.  Крепко  правдой, как  адамант. 
 
Асколько  их, пленниц, океанид и речных  нимф,  утомленных борьбой,  
уступилимогучим  богам-победителям  или   вступили  с  ними  в  брак!  И  среди 
 
нихокеанида-ведунья, Метида-Волна, знающая мысли Земли.
     Темно знание Земли.  Скользка  волна:  не уловить  ее сетью, не 
связатьзолотой цепью.
     Вот какова 
Метида!     Все голоса земные --  и  птиц, и  зверей,  и листьев, и трав -- 
были 
ейведомы.  И  сама  любым  голосом  говорила: по-звериному  и  по-птичьему,  
ипо-змеиному.
     Чей  звериный  или  птичий  голос  знаешь,  в  того   зверя  или  
птицуобернешься: были оборотнями титаниды.
     Но  сломила  мудрость  и  силу Метиды мощь Зевса.  И  огнем, и водой, 
икустом, и змеей оборачивалась она, ускользнуть пытаясь от жестокого бога. 
Неразмыкал он объятий, не  верил обманчивым образам  -- одолел титаниду.  
ЗналЗевс: могучую родит она ему дочь -- Афину-Палладу.
     Бросили  олимпийцы древнего  Форкия  во тьму тартара. А по морю 
плаваютдевы-лебеди  Форкиды.  А  над морем  носятся  девы-бури  Горгоны.  
Обернутсячудо-кобылицами и по  волнам  скачут,  а  гривы  золотые до облака.  И 
 
всехпрекраснее бесстрашная, гордоокая Медуза. Когда, бывало, размечутся ее 
кудрипо небу, кажется, будто золотые вихри золотыми  змеями разметались  у нее 
начеле.
     И  радуется  титанида  Эос-Заря  и  улыбается, глядя  на  нее  
розовымиглазами. Да разве есть розовые глаза? А вот есть! -- у Эос-Зари.
     И  любуется властительной  красавицей титан  Гелий-Солнце в  
сверкающемвенце. Даже солнечные кони косят с высоты  глазом на могучую шалунью: 
так 
быи соскочили  они с  солнечной  покатой  дороги  и кинулись  к  ней,  
задеваякопытами горы. А там хоть весь мир 
гори!     Но крепки вожжи и крепки  руки титана Гелия.  Плещут в него 
девы-лебедикрылами, но только  кружево  поднимается над морем. Ударит по волнам 
 
плашмярукой Медуза, брызнет ему  в жаркое лицо  -- и  кажется, будто звездное 
небовзлетело от земли ввысь и обдало солнечную колесницу мириадами водяных искр.
Тогда  забывает  о своей подневольной  службе[12] и  о свергнутом  в  
темнуюбездну отце своем Гиперионе  титан Гелий, обитающий с победителями-богами 
наОлимпе в золотом, дарованном ему чертоге.
     Не  могли пока  олимпийцы низвергнуть титанов света во тьму  Эреба:  
ниГелия-Солнце, ни  Луну-Селену, ни Эос-Зарю,  ни Звезды. Как быть  без 
света!Признали олимпийцы  титанов  света  своими.  Но  надолго ли то  
подневольноеравенство? Нерушимы законы Ананки-Неотвратимости. Но захочет Зевс и 
нарушит.
Прикажет остановить на всем скаку солнечных коней посередине небесной 
дорогии снять  сверкающий венец -- остановится, снимет титан  Гелий  свой венец,
 
ипогрузится  мир  во мрак  на три  дня, пока новый мировластитель  вступает 
втайный брак со смертной.
     Но  не  один  Гелий  с  выси  небес  любуется  игрой   титаниды   и  
еечудо-кудрями. Ревнивым оком  с высот Олимпа, скрываясь за облаком, следит 
заМедузой  дочь Зевса, сама Афина-Паллада. Юна она. Родилась  недавно, и не 
отбогини, как все боги,  а от самого  Зевса-Кронида. Из черепа, из  
вместилищаразума, вышла она в боевых доспехах и с копьем в руке.
     Кто  отважнее ее  на  Олимпе?  Никто.  Даже  бог  войны, свирепый Арей,
уступает ей в мощи,-- ну и глуп 
Арей!     Кто мудрее ее на Олимпе? Никто.
     Не  Метида ли,  Мысль, зародила ее? Беременной проглотил Метилу 
лукавыйЗевс:  в муху  обернулась  Метида, чтобы поверил  Зевс,  что великим и 
малымможет  стать  мысль.  И стал  материнский  плод  созревать  в  разуме  
отца.
Наступили роды --  тяжелые роды. Даже  мировластителю  нелегко  рожать  
дитяМысли.  Долго  мучился Зевс-роженица. Не выходит плод. Не пробиться самой  
ксвету дочери Мысли. Крепок сосуд разума -- череп властителя Зевса. И по 
зовуЗевса приступил к нему Прометей-Промыслитель.  Поднял алмазный молот  титан,
проломил  в  черепе бога выход  для плода --  и вышла на свет Афина-Паллада,
дитя Мысли.
     Кто же  ей равен? Нет властительнее, нет  мудрее, нет и  прекраснее  
еесреди бессмертных. Но вот одна -- там над волнами при  девах-лебедях  
вольнорезвится:  гордая,  мощная, властная дева  невиданной  красоты -- 
непокорнаятитанида.
     Будто нет на  Олимпе богов и богинь, победителей и властителей мира! О,
мятежное племя  Урана, семя  Форкидово! Что любуется Гелий на  золотые 
вихриволос? Почему никто из богов не сломил ее титанову прыть?  Да неужели 
волосыдикой Медузы  прекраснее кудрей Паллады? Не  помериться ли  силою с  ней: 
 
вбыстром полете, в мощи удара, в дальнем прыжке, в замысле тайном?.. Да 
смеетли кто превзойти  властителей мира,  будь он даже  трижды бессмертным!  
Нет,
проста ты душой, титанида. Не у тебя на плече сова мудрости.
     Улыбнулась коварно Паллада, отвела в сторону  облако. Скользнула с 
небаи  встала над морем на той  высоте, где только Зевесов  орел летает.  Стоит,
играя  копьем,  из руки в  руку  его перебрасывая: закинет  копье  до  
самойсолнечной дороги и словит на лету верной десницей, когда копье летит 
обратнос неба на землю. Только свист и звон, и гул  в воздухе, словно  тысячи 
копийметнули тысячи рук.
     Засинели глаза у Медузы -- так засинели,  будто море и небо, и все 
чудаморские вошли в эти глаза и разлились в них синим пламенем.
     Нависала над морем скала -- не скала,  а гора. Все  думала упасть, 
векадумала, и не упала. А упала бы, был бы каменный остров на  море. 
РазбежаласьМедуза, смахнула ладонью  скалу -- и как не  было. Не  долетела еще 
скала 
догребня волны, как  метнула ее титанида ударом ноги  до Кронидовой тучи,  
подсамые  ноги  Паллады,-- и засмеялась Медуза,  так  засмеялась,  что все 
мореутопила в смехе, и узнало море, что и на него есть потоп: засмеялась в 
глазадочери Зевса, не прикрыв лица золотым крылом.
     Изумилось  море, изумилось впервые до самого  дна. И взмыл  из  
морскойглубины черногривым конем сам властитель вод --  потрясатель земли 
Посейдон.
Взмыл и увидел Медузу во всей ее девичьей красоте, а над нею  в небе -- 
дочьЗевса.
     Ударила  гневно  копьем во взлетевший  камень Паллада.  Расколола 
скалупополам, и рухнула скала двумя обломками в морскую пучину.
     Осмотрели друг друга соперницы, померились  взорами;  в  глазах 
Горгонымолнии блещут, в глазах Паллады солнце сияет. Власть на власть, сила на 
силу-- не уступят друг другу.
     Потемнело  светлое  лицо  богини  от  гнева  и  обиды,  и вдруг  
лукавоусмехнулась Паллада, взглянув на черногривого коня, и вознеслась на Олимп.
     Не бывать титаниде выше 
богини!     Как кинется Черногривый к  Медузе!.. Топнул  копытом по камню  -- 
выбилключ из камня. И  вдруг  принял конь образ бога Олимпа и трезубец поднял 
надголовой титаниды: 
покорствуй!     Взглянула  Медуза  на Посейдона: брызнули молнии  из  
горгоновых  глаз,
ударили  в трезубец  бога, пробежали по нему и погасли. Что ему молнии 
глаз!Загремело  в  ответ  с  облаков Олимпа.  Застыл трезубец в  руке  
Посейдона.
Переломит жаркий перун Кронида холодную молнию владыки морей.  Не отдаст 
емутитаниды.
     Вновь обернулся бог черногривым конем и в землю ушел.
     И познала горе Медуза.
     Живительный дождь падает на землю. В дожде скрыты силы Эроса.  Не  
Уранли, Небо, оплодотворяет  Землю? Зреют  в ней семена. Новые порождения, 
новыедети Земли выйдут из ее недр -- исполины-гиганты. Нарушат покой  
олимпийцев.
Будут громоздить горы на горы, порываясь  на высоты Олимпа. Вырвут с 
корнямивековые  дубы,  обломают утесы,  будут  метать  их  в самое небо.  
Взовьютсямногоголовые змеи, как  обтянутые кожей буйные реки, оплетут блестящие 
бедраи плечи богов, вопьются зубами в их бессмертное тело.
     Снова зреет темный мятеж[13]. Снова стонет Гея-Земля и корит 
олимпийцевза неправду, и зависть, и смех при ее земном горе.
     Шумят листья  додонских дубов. Звенят  на ветвях полые  сосуды. 
Щебечутптицы на дубах. О  чем шумят  и звенят, и щебечут? Волю Земли слушают. 
Новыйразум богов невнятен им. В дремных грезах Земли чуют правду титанову. 
СильнаЗемля.
     Залегли в трущобах чудовища с бессмертными головами -- титаны-оборотни.
В болотах Лерны -- Гидра многоголовая: откроет пасть -- и текут чрез нее 
всеводы Лерны. По Немее бродит лев, бескрылый дракон с тремя змеиными хвостами.
Вепрь  в железной щетине, титан-оборотень, на лесистом  Эриманфе точит 
клыкина богов. Кони мясо едят  человечье. Да кони ли они? Шумят  листья 
додонскихДубов.
     Выросли  на  земле великаны,  сыновья  старинных прабогов,  
недовольныхКронидами. Много  чужих  богов вросло в племя Кронидов,  приняло  
благостныйолимпийский облик. И Арей  кровожадный породил великанов.  Ненавидит 
свирепоАрей отца.  И у Гефеста хромого дети. Что за  дети? Опять великаны? Не 
забылсвоей  хромоты бог-кузнец. Смастерил великана Тала  из меди. Кружится Тал 
поострову Крит  вместе с солнцем.  Медным  гвоздем кровь  у  него в  
щиколоткезаперта, чтобы не вытекла. Не вынешь гвоздь-запор, не вытечет кровь. 
Что 
емумолнии! Слуг из золота и меди выковал хитрый Хромец. Ходят золотые  слуги 
почертогу, яства подносят.  Что яства!  Коней  запрягают.  Что  кони!  
Доспехибоевые подают, да и сами берут щиты, и мечи, и копья в золотые и медные 
рукии  шествуют  грозным воинством. Ого! Мастер кузнец  Гефест.  Что  за  
забавувыдумал!.. Не страшны золотым  и медным воинам огненные  молнии. Сами 
сквозьогонь  прошли,  сами молотами  кованы.  И  у  Геры  верный  слуга  --  
Аргустысячеглазый. Все кругом видит, Уранидово семя[14].
     Слишком много бессмертных на земле -- великаны, и чудовища, и титаны, 
ибоги.  Не  для  бессмертных  земля. Навалилось  бессмертие  на землю  
тяжкимгнетом[15], давит живую смертную жизнь.
     Кличет  Кронид Палладу-Воительницу.  Мудра Паллада. Думу отцовскую, 
какрыбу, выудит. Тревогу его на щит берет. Он, отец -- ей мать.
     Говорит Паллада 
отцу:     -- Тяжела Земля-Зея. Зреет в ней племя гигантов. Быть еще великому 
бою.
Зачем не велел ты нам поражать титанид? Зачем хочешь от них иметь сыновей? 
Ахочешь иметь -- так зачем же носятся  они вольными девами  по миру, 
грознымиглазами богинь  казнят, обидами  олимпийскую  радость уязвляют? Все 
беды  
отних. Все тревоги  и бури от них. Накликают на нас подземную силу детей Ночи.
Горды,  дерзки. И всех  дерзостнее  и  отважнее непокорная Форкиева дочь  
--Медуза.  О, горда  Горгона! Не чтит  меня.  Кичится силой. Кичится 
титановойдревней вольностью. Отдай ее мне. Пусть покорится Посейдону. Сломим мы 
с 
нимее  тятанову мощь и  непокорство. Сама сильна она, мне ровней хочет быть, 
даеще  бережет  ее  Прометеев  брат,  титан  Менэтий.  Похвалялся,  будто  он,
Сверхмощный, сильнее тебя, Кронида. Отдай ее мне. А Менэтия...
     Прянул с места Кронид.  Всколыхнулся великий  покой. Всколебался Олимп.
Дрогнули море и суша...
     Гремит  перуном Зевс-Кронид.  Рассекает  трезубцами  молний  
стесненныйпростор. Кипят  моря  в котлах-безднах.  Клокочут, взрываясь,  пузыри 
болот.
Безглазые Горы ступают --  грохотом  стоны  глушат.  Опоясанный космами туч,
эгидой, сам бог Грозовик разит: засияет, ослепит на мгновение  землю и 
вновьтьмой покроется.
     Что это? Будто подземные пещеры вырвались на свет из недр земли, 
взмыликверху и огромными глотками-чревами глотают воздух! Душно.  Скрутился 
воздухжгутами-водоворотами, заплелся -- и хлещет канатами, будто сплеча... а 
плечанет.
     Сотни исполинских рук рыщут по воздуху,  ищут в  клубах тумана  
слепымиисполинскими  пальцами,  щупают  пропасти и  горы.  Не  Бриарей  ли 
Сторукийподнялся из пучины пучин по зову 
Кронида?     Вот ухватили тысячи пальцев-клещей, тащат  кого-то в разверстые  
хляби,
во тьму великую Ночи. Все небо чье-то тело затмило.
     Кто это? С кем сшибся Кронид? Кого 
поборол?     Сверкнул трезубец. Расколол полнеба, озарил полмира грозовым огнем.
     Горе 
титанидам!     Сына Япета, Менэтия, Прометеева брата, теснят.
     Извиваются вывернутые мышцы-громады, набухают узлами чудовищных удавов,
стонут жилы от натуги, будто ветер Борей в Офридском ущелье. Вот-вот лопнут.
     Рванулось  тело, так рванулось,  что хребет гор, как дерево, согнуло 
отбешеных вихрей  --  и  остались  горы  горбатыми.  Но  влекут  сотни  рук  
иисполинских клещей невиданное тело... Не вырваться.
     Брызнули молнии, осветили, опалили... Пасть Эреба открылась. 
Вздыбилиськони;  сам  бог  преисподней  Аид  поднялся  из  мглы,  будто путь 
указывая.
Потряслась  земля,   грохнуло  страшно,  словно  небо  па  куски  разбилось.
Опустились косматые тучи до самой земли, поднялись -- и онемела земля. И 
вотохнуло глухо, застонало,  завыло над морями,  полями, лесами. Что  и 
откуда?Это    носятся    с    горестным    выкликом,    грозно    завывая,   
сестрыГоргоны-воительницы: где 
враг?     И,  вытянув  лебединые шеи,  бьют  крыльями по клокочущим  водам 
сестрыГрайи и плачут-поют так жалобно, что заплакала бы и каменная душа.
     Вот они, лебединые песни, которых никто не 
слыхал!     У бессмертных усталость смертная.
     Утомилась Медуза. Дни  и ночи  за ней  гонится кто-то  черным  облаком.
Обернулась  она золотогривой  девокобылицей  -- девой  по пояс, кобылицей 
отзагривка золотого. Чует кровью  титанида  врага. Кличет боевой клич титанов.
Молчит  черное  облако.  Прилегла на лугу в  весенней  высокой  траве, 
срединезнакомых цветов.
     Повели наяды  хороводы. Оплеснули ее ключевой  водой, как  новобрачную,
засмеялись и канули  в прозрачный  холод ключей.  Засияло  на небе  облачко.
Поплыло  от  Олимпа,  заиграло  летучими  радугами. Что  за облачко?  Синие,
зеленые,  алые,  желтые  птицы  дугою  летят  по небу?  Загляделась  Медуза.
Забылась. Уснула Бесстрашная.
     Грозный конь, Черногривый, пред ней. И копытом стукнуть не дал. И 
взораметнуть не успела. Прикрыл ее черным облаком.
     Крикнула Медуза криком горгоновым. До двух морей крик долетел. Летят 
ейна подмогу сестры  Горгоны и Грайи  --  двумя Вихрями,  тремя Бурями. Но и 
кчерному облаку идет подмога. Несется навстречу Горгонам  и Грайям  от 
Олимпата  тучка  в радугах.  И сверкает  в ней  что-то чудно: сама Паллада 
золотойдождь  солнца  на  щит  берет, мечет жгучее золото в  глаза сестрам  
Грайям.
Ослепила  три  Бури. Застонали, завыли,  закружились слепые Форкиды. Друг 
надруга налетают.
     Пронеслись  две  Горгоны,  два  Вихря.  Сшибаются  с  тучкой.  
ЗазвенелЭвриалы-Горгоны боевой клич. Кинулась издалека прыжком-метом на щит 
Паллады,
выбила  щит из руки и взвыла от укуса жгучего золота. Там, в далеком океане,
упала Горгона Эвриала.
     Ударила   Горгона  Сфено  крылом-ураганом,  вырвала  копье  у  Паллады,
наметила концом копья в грудь богине --  и застыла, как каменная: на 
Палладе-- эгида Зевесова, козья шкура со страшилищем-ликом.
     Ушла сила от сильной Сфено. Ухватила ее Зевесова дочь левой 
олимпийскойрукой, метнула -- и след простыл могучей Горгоны. Там, за океаном, 
упала.
     Огляделась богиня.
     Кружатся  слепыми  бурями  Грайи. Плачут  по  зрячим  глазам.  
Держатсякрылатые друг за дружку.
     Обернулась богиня к земле.
     Нет на лугу  черного облака. Лежит на травах  и цветах титанида Медуза.
Раскинула руки.  Всему  миру  открыла  красоту  невиданную. И  далеко 
кругомрассыпались,  будто нивы, полегшие  под ветром, золотые волосы:  и в  
ключахнаяд тонут золотые дожди волос, и вокруг дубов  и платанов обвились... И 
вотхлынули золотыми потоками в трещину, в глубь земли, куда Черногривый ушел.
     Засмеялась Паллада --  так засмеялась, что смехом всех птиц оглушила, 
ицветы, и  деревья, и воды. С той  поры  замолкли в том месте песни  птиц,  
ицветов, и рощ, и ключей.
     Опустились к  Горгоне три слепые Грайи. Нащупали  пальцами тело Медузы,
окутали ее седыми волосами и унесли к океану, на край земли.
     Грозны и  мстительны  боги Олимпа. Зловеща  тьма. Во  тьме  земной, 
каккорни дерев, вырастают змеи и врастают в тело, шипят и жалят, и свиваются  
вкольца.  Кто  обречен земной  тьме,  тому  суждено стать  змеиным  отродьем.
Изменит  он  свой прекрасный  образ на образ чудовищный. Обернутся его  
ногизмеиным  хвостом,  вздыбятся,  заклубятся волосы  змеями, и из бедер  и  
шеивырастут змеи. Засверкает чешуйками кожа. И клыки выбросятся изо рта. 
Станутруки медными. А глаза... Лучше не видеть тех глаз.
     Страшен образ былой красоты. А когда вырастут крылья и когтистые лапы 
ивзлетит   чудовище    драконом-людоедом,   кто   узнает    в    нем    
былуюкрасавицу-титаниду? Волей  иль неволей обернулась она в крылатую змею -- 
всеравно: нет титаниды.  Забудут о ее  былой красоте и сердце, крепком правдой,
как  адамант. Забудется ее былое имя,  когда она была радостной титанидой, 
иприлепится к ней новое имя, страшное  и  мерзкое, и будут  ее  именем 
пугатьдетей:  "Вот  придет Горго, возьмет  тебя  Горго, съест  тебя  Горго -- 
дажекосточек  не  оставит".   Поползут   страшные  рассказы   о  ее   лютости  
инепобедимости,  хотя  никто  ее в глаза  не видал. И черной 
правдой-клеветойзальют  ее  лик,  изуродованный  и  оболганный  злобой  и  
местью  бога,  
непрощающего непокорства. И впрямь, сделает свое  дело черная правда. 
Вспыхнетв  могучем  сердце  титаниды черный огонь лютости,  ответной  злобы на 
злобулюдей и богов. Одичает сердце, озвереет мысль, зарычит  слово. Станет 
сладкаместь  за  месть, ненависть  за  ненависть. И в  чудовищном  образе  
родитсядуша-чудовище: дракон в драконе, людоед в людоеде.
     Так пусть же  родится  герой-избавитель, не знающий  страха, и  
поразитчудовище. Прикажет время, и придет герой.
     Высоко, над самым океаном,  в  пещере порфирной скалы  укрылись  
сестрыГоргоны. Там  змеиное  логово.  Кругом мгла  и  мгла.  Когда пурпур  
заката,
угасая, бросает отсвет на камни, кажется, будто  из меди скала.  И, как сон,
на мгновенье станет видна  тогда вдали  на водах океана чаша-челн Гелия и 
нанем  колесница и  его  чудные кони. Еще  дальше -- Пурпурный  остров и 
голаяскала одиноких  Сирен. Бледный берег Эйи, где колдунья Кирка  мерцает. И  
--Селены-Луны  тусклый  восход  из  вод  океана.  Отдаленное  слышится  
пение:Геспериды в волшебном саду усыпляют дракона -- хранителя золотых яблок.
     У  края пещеры,  лицом  к океану,  опершись  на  локти, смотрят  
сестрыГоргоны  неподвижным взглядом в неподвижный простор -- смотрят и спят. 
Виситхолод безбрежно-далекий. Ничто не дрогнет.
     Внизу, под скалой, Грайи, слепые старухи, охраняют сон Горгон.
     Зловещ образ Грай. У Грай кожа -- что кость. Высушил холод их 
лебединоетело. Выбелил мрак их серебро седины. На троих  один глаз. На троих 
один 
зубдраконий. Уронил  для  них  Гелий  из  венца  округлый  солнечный  камень 
--солнечный глаз.
     Охраняют Грайи Горгон.  Одна  бодрствует, две  другие  дремлют. Та, 
чтободрствует, вставит солнечный  камень  в  пустую  глазницу и  осветит  мрак.
Станет  зрячей Грайя. Вставит в десны драконий зуб. Рот -- что клюв, зуб  
--что клык. Вытянет  длинную шею и  водит клювом и глазом по  сторонам. 
Придетсрок, разбудит старуха старуху,  передаст  Грайя Грайе свой глаз, свой  
зуб.
Одна сторожит, две другие стоя дремлют.
     Зловещ образ Грай. Страшен образ Горгон.
     Обратила Паллада их волосы в змей. И когда раз в год вылетают Горгоны 
вмир живой жизни,  тогда  завывают змеи с постылым плачем  и вихрями  
мечутсявокруг их головы.
     Но страшнее змей глаза Медузы.
     Как веселые грозы земли  были прежде глаза титаниды. Но горе вошло ей 
вглаза.  Удивились горю глаза, открылись широко,  и окаменело  в них горе.  
Ивсе, чем полна кровь титанов: лютость правды титановой -- дикая  вольность 
игордость  окаменели  в том  каменном  горе. Кому  посмотрит  Медуза  в 
глазакаменным  взглядом,  те  глаза  каменеют.  И  все  живое  тело  
превращаетсямгновенно в камень.  Нестерпимым стал ее взор. Даже сестры Горгоны, 
Сфено  
иЭвриала, не смотрели в глаза Медузе.
     Только  раз в  год  вылетали  Горгоны из логова в мир живой  жизни. 
Этослучилось в день священного брака Зевса и Геры.
     И  узнала Медуза  при полете о грозной тайне своих  каменных глаз.  
Гдепролетала  Медуза, там все, что  живет и дышит, каменело: и люди, и звери, 
иптицы, и травы; даже воды  застывали льдом  под взором Горгоны.  
Возликовалисестры Горгоны. Выкрикнули боевой  клич, устремили полет на  Олимп: 
застынутбоги Олимпа от взора Медузы.
     Но  завесой  зарниц  окружил  Кронид  высокий  Олимп. Напрасно  
кружилиГоргоны с горгоновым криком и завыванием змей. Как морские звезды,  
обжигализарницы могучих дев, играя и рея, будили в девах Горгонах  желание и 
трепет,
незнакомый им прежде,  в логове снов. Тогда взывали Горгоны к титанам.  И 
назов  выходили  дети  Земли. Но чуть  приблизятся  к грозным  девам, 
взглянетМедуза  им в  глаза --  и окаменеют титаны. Нет утехи  Горгонам. А  
зарницы,
играя, все обжигают. И стонущим ветром возвращались Горгоны к восходу зари 
всвое логово смерти и снов.
     От Каменных гор каменной  поступью  пришла  по земле молва  о  
каменныхцарствах,  выраставших на коже земли при грозном полете Горгон, и о 
страшномвзоре Медузы.  И все,  что есть злого и лютого,  наросло у  молвы на 
Горгон.
Говорили: "Вот выходит  из тьмы преисподней Страшилище Ночи, старуха  
Горго:пожирает детей людоедка.  Во рту у Горго клыки, ноги медные, кожа дракона,
 
впоясе змеи".
     Позабылось,  что  сестры  Горгоны --  титаниды.  Обратила молва  
сестерГоргон в подобие старухи Горго, в страшилище ночи, но с глазами Медузы.
     И  не  знала  сама бессмертная титанида, что вся сила ее могучего  
телаушла  в ее глаза. Стало смертным тело Медузы, и только  одна голова 
осталасьбессмертной. Знали об этом сестры Горгоны и Грайи и зорко охраняли 
Медузу.
     Но знали об  этом и боги. Тревожила безмятежных  богов та страшная 
силаМедузы  пред  рожденьем  гигантов, пред грядущими битвами с  ними -- и  
всехбольше Палладу. Овладеть  хотела  богиня глазами  Медузы,  чтобы носить 
взорГоргоны в своем  боевом  щите, как  носит  Кронид  эгиду.  И пылала 
ревнивымгневом:  даже  там, у  крайней границы  земли,  где  забвенье, вновь 
сильнееПаллады титанида.
     Но  сами боги не вступают  в бой с отрешенными от живой жизни. 
Породилибоги племя героев-полубогов. Пусть сразятся полубоги-герои с 
отрешенными.
     И задумалась Паллада. Устремила мысль в мир:  кто будет 
Горгоноубийцей?Кто добудет ей голову 
Медузы?
     


     


ЧАСТЬ II. СКАЗАНИЕ О СЫНЕ ЗОЛОТОГО 
ДОЖДЯ

     У ветров  много  ушей: все  слышат.  У  солнца  много  глаз: все видят.
Разнесли Ветры, дети Эола, по знойной Либии весть.
     Шепчут  травы пескам, шепчут пески  камням, шепчут камни  ключам: 
"Идетсын Золотого Дождя от Красных морей. Ищет Поле Горгон".
     Встревожились нереиды, дочери правдолюбивого морского  старца Нерея: 
"Уозера Тритона, что  близ  пределов  Атлантовых, у  края земли, сама  
Палладаявилась. Там родил ее Зевс".
     Знают  нереиды:  в  подземелье  медной  башни к смертной Данае золотым,
дождем  проник  Зевс. Знать, титанова  племени Даная, раз  попала  в  
меднуюбашню. Зачала Даная и родила Персея, полубога-героя  -- сына Золотого 
Дождя.
Вот он вырос и идет от Красных морей.
     Знают  нереиды:  ждал  Кронид  сына  титанова  племени,  избавителя  
оттитановых подземных козней. Хочет вконец истребить титанов титанами.
     Заключили смертную  Данаю  с  младенцем в  деревянный ларь и  бросили 
вморе.  Долго  носило  ларь  по  волнам,  и  прибили  его нереиды, 
забавляясьдиковинкой, к берегу острова Серафа. Раскрылся ларь, вышли на берег 
Даная  
сПерсеем. Вот и стал полубогом младенец, бесстрашным героем.
     Задумала Паллада  грозное  дело. Открыты  ей тайные думы  Кронида. 
Своюприхоть творит -- его волю вершит. Подсказала Персею желание избавить мир 
отзлого  чудовища,  чей  взор обращает  все живое  в  камень,-- отсечь  
головуГоргоне Медузе. Ведет тайно бог  Гермий героя. Один Гермий не гнушается 
миратеней. Меж богами и титанами посредник -- бог обманов земных. Вот и сам  он,
вестник Олимпа, летит к нереидам.
     Воззвал к нереидам 
Гермий:     --  Вы,  игралище  правды[16],  титаниды  морей,  что  есть  выше,  
чемвольность в  покорстве? Чем покорнее волна, тем вольнее, чем  солонее слеза,
тем слаще для правдолюбивого сердца. Или  соль моря  вам  не сладка?  
Вольноиграете  вы  на волнах, но над вами  воля  Кронида.  По правую  руку 
КронидаДика-Правда сидит.  Что  вам  говорю,  то она говорит. Встретьте героя.  
Чтоиспросит, исполните. Правда мира в силе богов.
     Закрылись валами нереиды. Закутались в пену.
     Быть беде! Быть 
беде!     Не ту правду знают они. У  Кронидов их сила -- правда: правда Олимпа. 
Утитанов --  их древняя  правда:  правда матери-Земли. Но какую правду  
герой
несет?     Уплыли  нереиды. Без оков  в оковах:  скованы правдой,  и той и 
другой.
Вольно играют они на волнах, но над ними воля Кронидов.
     Подошел к морю  сын Золотого  Дождя. Стал выкликать  нереид, как 
научилего 
Гермий:     -- Сестры морские, Немертея правдолюбивая, укажите мне путь к  
страшнымГрайям-Старухам, к полям Горгон! Близ сада Гесперид, Вечерних нимф, те 
поля.
Хочу я услышать чудное пение тех нимф, унести те песни от океана на землю, 
кживой жизни. Что  им за радость  петь в жизни мертвой?  Какое чудо увижу, 
товам принесу. Только не в чем нести мне.
     Закачались нереиды на волнах: прав герой -- его правда.
     -- Много чудищ на свете. Не страшусь я чудищ. Сражусь с ними. Но 
оружиянет у меня. Нечем мне биться.
     Закружились нереиды на волнах: прав герой -- его правда.
     -- Иду я  открыто. Иду, но мира не знаю -- не знаю,  кто мне  враг, 
ктомне друг.  К океану иду,  куда смертным нет пути.  Перейду  океан, вступлю 
вневидимый, невиданный мир. Всем я виден, а враг невидим.
     Заныряли нереиды в волнах: прав герой -- его 
правда     Вынырнули  вольные  девы.  Говорят  ему  что-то. Не  понять  Персею  
ихбурливых  речей.  Несут  ему  что-то:  большое  вдали,  малое  вблизи, 
дарятотливом, отнимают приливом. Не взять герою даров.
     Говорит Персей 
нереидам:     -- Сестры морские,  что за малое-большое, что за большое-малое в  
вашихруках? Отнимая -- дарите, даря -- отнимаете. Такова ли правда на 
свете?     Легли  нереиды спиной на  волны. Стихли волны,  уснули. Стало море  
какдорога выглаженная. Подплыла  к Персею правдолюбивая Немертея, вложила ему 
вруки  три дара: сумку неуемную, серп адамантовый и шапку-невидимку Аидову, 
и
сказала:     -- Первый дар -- сумка малая. Вложишь в нее гору -- войдет и гора: 
самасумка растянется с гору.  Вложишь  в сумку мошку  -- и сожмется сумка:  
самасумка станет как мошка. Второй дар -- серп: не жатвенный серп -- серп  
живуюбессмертную плоть отсекает живой. Закален в крови Урана. Третий дар -- 
шапкатеней. Под землею Киклопами выкована. Кто наденет ее, невидимкой 
становится.
     И нырнули нереиды в зеленую глубь.
     Принял в руки сын Золотого Дождя  от Немертеи три дара нереид.  А у 
ногего  волны  плещутся.  Только  хотел  ступить,  как  выросли  высоко  волны,
покатились на  берег, закружили Персея,  заскользили по ногам, по  рукам, 
поглазам  -- словно  тысячи девичьих стонов  льнут к нему и  ласкают. И рта 
нераскрыть -- целуют тысячью губ.
     Перевернуло весь свет в глазах: стало  небо  внизу,  а  море вверху,  
иберега нет.  Только волны да волны, да смех  нереид. А что где,  не  понять.
Будто держит он что-то крепко в руках и вовсе не держит.
     Засверкал вдруг серп перед глазами -- не один,  а сто тысяч серпов: 
чтони гребень волны, то серп. А где серп? В руках -- не в руках.
     Вот и хитрая сумка! Раздулась, как рыбий пузырь. Раздувается все 
большеи  больше... Уже полморя,  полнеба  в сумке, уже раздулся пузырь на 
полмира.
Тут и шапка из рук...  Иль в  руках?.. Мелькнула, накрыла море --  и 
исчезловсе разом: нет ни моря, ни неба, ни даров -- только смех нереид.
     Лежит  сын  Золотого  Дождя  на берегу. Даль морская синеет,  сверкает.
Нереиды на волнах качаются и 
поют:     -- Сам добудь! Сам добудь! Сам 
добудь!     Задремал Персей под ту песню.
     Пробудился  сын  Золотого  Дождя.  Смотрит  --  далеко  в море  
дельфинколышется. Несут его волны к берегу. Все ближе и ближе. Дремлет, лежа на 
егочешуе,  Немертея. Серебрится тело морской девы,  и по  серебру играют  
глазасолнца. Глянул Персей, нырнул в  море, подплыл к нереиде, разом  обнял --  
ивлечет деву-добычу к берегу.
     Изогнулась рыбой дочь морского старца: ускользнуть бы! Не 
выскользнешь:крепко держит Персей. Кругом стиснули прибрежные камни.
     Что за диво! Смотрит Персей: вьется водоросль у него по груди. 
Обвиласьвокруг шеи -- и уж нет нереиды.
     Не размыкает объятий, крепко держит Персей Немертею.
     Обернулась водоросль змейкой. Грозит. Вот-вот ужалит...
     Крепко держит Персей Немертею.
     Обернулась  змейка  пламенем.  Бежит  пламя  к   глазам.  Вот  обожжет,
ослепит... Стало пламя зубастой пастью: когти львицы нависли  над плечами 
--вот вонзятся...
     Крепко держит Персей Немертею.
     И не львица -- куст расцветает  на груди  у героя,  и  на пышном  
кустезреют ягоды, льнут к губам: "Откуси!..
"     Крепко держит Персей Немертею.
     Ступил  герой на  берег  с кустом на груди. Глядь: ни куста, ни ягод 
--только рыбка выскользнула из-под пальцев, в ноги кинулась, в воду: 
"Поймай!"     Не поддался обману -- крепко держит Персей Немертею.
     Истомилась  титанида морей. Вновь  вернулся к  ней образ  морской девы.
Говорит Немертея 
Персею:     -- Сам  добыл ты  то,  что  хотел.  Отпусти  меня. Смотрит сын 
Золотогодождя: перед ним на  песке три  дара. Разжал руки  герой, отпустил 
нереиду 
вморе.
     Задумалась  Паллада: не одолеть  Персею  Медузы.  Станет к ней лицом  
клицу,  взглянет  ей  в глаза и  окаменеет. Тут хитрость нужна.  Надо  
видетьГоргону, не глядя на Горгону.
     Понеслась Паллада к краю земли.  Замерла в  воздухе над озером Тритона.
Заглянула в озеро. А из озера  на Палладу смотрит сама  Паллада.  
Улыбнуласьбогиня. Стала выкликать хозяина озера. Не выходит Тритон: не  к добру 
кличетПаллада.
     Погрузила  богиня  в озеро конец  копья, обернула воды вокруг острия  
истала вертеть копье и воду озера  на копье навинчивать.  Всполошился Тритон,
песком глаза залепил, выплыл по пояс.
     -- Дай мне на время Зеркало Вод,-- сказала  богиня,-- чтобы  смотреть 
вто зеркало и видеть мир, мира не видя. Верну его тебе и озеру.
     Дальнозорок Тритон, знает, зачем нужно Палладе Зеркало Вод. Всегда 
водыруку титанов  держат. Не верит  озеро,  что  в  силе  правда.  А сила-то 
ум!Закружил Тритон драконьим хвостом под водой, замутил озеро.  Утонуло 
ЗеркалоВод в озерной тине.
     -- Возьми Зеркало Вод у отца Океана,-- дал совет богине друг титанов.
--Меня муть ослепила. Не промыть мне глаза водой.
     Знал Тритон: не пойдет к Океану Паллада по ту  сторону  живой жизни. 
Неходят к Океану боги Крониды.
     Снова стала  вертеть  Паллада копье в озере.  Навернула  воды  озера 
отсамого дна  на древко копья, как  плющ  на ствол дуба. Осел песок. Все  
вышеуходит в небо  богиня вместе с копьем. Одна чистая вода  вьется по копью  
дооблаков. Сидит Тритон в песке посреди огромной  ямы, а над ним вода озера  
вНебо водяным винтом ввинчивается.
     Отдал тут  Тритон Палладе Зеркало  Вод. И  обрамил  Гефест то зеркало 
вхрусталь от небесной дороги.
     Шепчут травы пескам, шепчут пески камням, шепчут камни ключам: 
"ПодарилГермий   сыну   Золотого  Дождя   крылатые   сандалии.   Полетел   
Персей  
кГрайям-Старухам. На руке у него щитом -- Зеркало Вод".
     Три гусиные  шеи качаются  в  воздухе, три Грайи на страже. Две 
дремлюткачаясь, сквозь дрему слушают. Одна бодрствует. Куда глазом повернет -- 
тудасвета сноп: ослепит  врага  светом. Кого  резнет  драконьим клыком  --  
тогонадвое рассечет.
     Пора страже сменяться.
     Разбудила  сторожевая  Грайя  двух  спящих, вынула  глаз  из  глазницы,
передает глаз слепая слепой из руки в руку. Не донесла глаз костяная рука 
доруки. Чья-то  чужая  рука  протянулась между  ними, вырвала  глаз  -- и  
нетникого.
     Застыли три Грайи.
     Говорит Старуха Старухе, Грайя 
Гране:     -- У тебя глаз, Пемфредо? Говорит 
Пемфредо:     -- У тебя глаз, Энио? Говорит 
Энио:     -- У тебя глаз, 
Дино?     Грозит Дино  драконьим зубом -- грозить некому. Научил  Гермий  
Персея,
как у Грай глаз похитить.
     Забили Грайи руками, шарят  по воздуху,  щупают: где похититель? Друг 
сдругом их пальцы встречаются: нет никого.
     Закричали  Старухи,  грозно  взвыли.  Будят  сестер Горгон. А  их 
голосотносит обратно на землю, к жизни живой, к пещере Эола. Спят сестры  
Горгоныв логове.
     Только незримый свет щекочет глазницы Старух:  тут  глаз, близко. 
Вдругпослышался Грайям 
голос:     -- Сестры Грайи, я -- Персей, титановой крови. У меня ваш  глаз 
Солнца.
Не отдам, пока не дойду до Горгон. Укажите мне дорогу, Грайи.
     Встревожились Старухи-Грани. Чуют смертного.
     Спрашивают Персея 
Старухи:     -- Кто с тобой из 
бессмертных?     -- Никого, я один.
     Закричали зычнее  Грайи. Будят  сестер Горгон. Относит их голос 
обратнона землю, к живой жизни, к пещере Эола. Спят Горгоны.
     Снова спрашивают Грайи 
Персея:     -- Зачем тебе бессмертные 
сестры?     -- Хочу я узнать: есть ли смерть у  бессмертных.  Задумались Грайи. 
Ещепуще встревожились. Чуют хитрость богов Кронидов. Отвечают 
Персею:     --  Только  серп,  закаленный  в   крови  Урана,  страшен  
бессмертным:рассекает он бессмертное тело. Но будет каждая отсеченная часть 
жить сама 
посебе. У матери-Геи  под островом Дрепаной лежит тот серп. Кто смертной 
рукойрезнет тем серпом, тот себя рассечет.
     Вдруг  огромная  черная  тень  встала за  плечами Персея.  Сама  
богиняПаллада явилась в образе Тени. Не видит герой богини. Не видят богини 
слепыестарухи. Протянулась Тень за  спиною от ног Персея.  Куда он -- туда и 
Тень.
Не ступают боги Крониды по почве отверженных.
     Говорит 
Персей:     -- Хочу взглянуть Медузе в глаза.  Посмотрю ей в глаза и верну вам 
глазСолнца. Говорят Грайи 
Персею:     -- Не дойти до  Горгон тому,  у кого нет шапки-невидимки  Аидовой. 
СпитМедуза с открытыми глазами. Кто увидит ее, тот камнем станет. А шапка 
Аидовав стране теней. Кто пойдет туда -- не вернется.
     Говорит Персей 
Грайям:     --  Я сын  Золотого  Дождя.  У  меня  на  левом  боку адамантовый  
серпматери-Геи.  На мне  шапка-невидимка  Аидова. А  на  правом  боку у  меня 
тобольшое,  что  малое, то малое, что  большое. Захочу  -- вас вложу.  
Укажитедорогу к Горгонам -- верну вам глаз Солнца.
     Упали три Старухи-Грайи на землю, головами друг к другу. Застонали, 
какстонут лебеди. Заплелись руками и шеями, расплестись не могут.
     Говорят Грайи 
Персею:     -- До сестер  Горгон  рукой  подать.  А  дорогой к ним  идти  --  
океанперейти. Спят Горгоны в пещере: во сне не видя -- все видят, не слыша -- 
всеслышат.  Только раз в год  просыпаются и в мир вылетают, где боги живут. 
Гдепролетят, там столбы каменные. Не буди 
Горгон!     Но  уже ввысь уносят Персея крылатые сандалии. Позади него летит 
чернаятень. Осветил Персей солнечным глазом невиданный мир. Смотрит в свой щит  
--в  Зеркало  Вод:  что кругом? -- Океан под  ним. Скалы  до неба. Толпы  
Сновпроносятся мимо в мир живой жизни: Ночь им открыла ворота. Кругом немота.
     Стоит сын Золотого  Дождя.  Под ним воздух недвижим. Скользит  
холодныйсвет солнечного  глаза высоко по  каменным стенам скал. Вдруг видит  
Персей:два невиданных змеиных камня, два глаза чудно и люто  смотрят в глаза 
Персеюиз Зеркала Вод, будто пронизывают его леденящим ветром,-- а ветра нет.
     Стынет кровь  у Персея. Память уходит. Каменеет мощь полубога, а все 
жесильна: не дрогнул герой.
     Все ближе, лютее, огромнее глаза.  Не страшилища -- три  девичьи 
головына краю щели в скале оперлись на медные руки. На головах клубами змеи: 
спят.
Сплелись  змеи над  открытыми глазами. Так бы век смотреть в  самый ужас 
техглаз.
     И  смотрит   Персей  --  смотрит  в  свой  щит,  в  Зеркало  Вод.  
Самикрылья-сандалии несут его  к этим лютым глазам.  Проносятся Сны, шепчут  
ему
Сны:     -- Обернись! 
Обернись!     Не обернется -- смотрит в зеркальный  щит Персей: три Горгоны 
пред ним.
Три головы рядом. Посредине глаза.
     Не  поднять  Персею  руки.  А  в руке  уже  серп адамантовый.  Светит 
сшапки-невидимки  глаз Грай. Легла черная тень руки  под  руку  Персея. 
Жаромобдало силу героя. Взлетел серп, сверкнул... Покатились глаза.
     Еще не проснулись змеи на голове у Медузы, а уже ухватилась черная 
теньруки за те змеи, как за волосы, подняла высоко, ликуя, отсеченную голову,  
ипобедный клич Кронидов огласил немоту океана.
     Победила Паллада.
     Вот сама собой раскрылась волшебная сумка на боку у Персея, и исчезла 
вней страшная голова с чудо-глазами.
     Обезглавлено тело. Но  не хлынула кровь -- вспыхнула  она  вдруг 
дивнымпламенем,  и  взвился  средь  пламени  из тела  Медузы белый  крылатый 
конь,
небывалый  конь, легкий, как ветер,  но с чудо-глазами Медузы, и вовсе 
иными-- такими, что все мертвое под взглядом  тех глаз оживает, и тело, 
застывшеекамнем, заиграет вновь жизнью.
     Покосился конь на  Персея, взмахнул крыльями и унесся ввысь, к облакам,
что  плыли к вершинам горы Геликон.  И узнали  нимфы  у Конских  Ключей, 
чтородился  Пегас, Черногривого сын  и Медузы. Да  недосмотрели  нимфы:  
унессяПегас на Олимп.
     Не погас еще пламень от горящей крови Горгоны, как брызнул из тела луч,
и второй плод Горгоны, Хризаор, титан Лук  Золотой, вышел вслед за Пегасом 
иунесся  за океан, на пурпурный  остров Заката.  Как унесся?  Каков  он?  
Ктознает. Будто луч оторвался от солнца и упал на остров великаном.
     Пробудились  змеи  на головах  у  двух  спящих Горгон,  стали дыбом,  
игорестный стон, звонкий плач  излился из горла  сестры  Эвриалы. Унесла  
тотвопль Паллада  в раковине уха для муз  на  Олимп. Будут мифы на флейте  
петьстоном горгоновым, услаждая богов-победителей.
     Разомкнул каменный сон  объятия, пробудились  сестры Горгоны, 
пустилисьза героем  в  погоню.  Далеко  Персей  -- он  над озером  Тритона, а  
за 
нимогромная Тень.
     Бросил сын Золотого Дождя свой щит, Зеркало Вод, с неба в озеро, 
вернулего водам.
     Не догнали Горгоны Персея.
     Поют  нимфы  о подвигах  сына Золотого  Дождя.  Поют  олимпийские музы.
Слушают боги: тьмы врагов погружал Персей в каменный сон, обращая к ним 
лицоГоргоны.
     И  о грозном  Горгоноубийце  принесли весть ночные  Сны низверженным  
втартар титанам. Только Сны проникают через медные стены тартара.
     И скорбели титаны.
     В  думу погрузился Кронид: Персей --  победитель Медузы. Да тот ли  он,
долгожданный сын Кронида, сокрушитель  мира титанов, о  котором вещала 
ЗевсуГея? Еще зреют в чреве Геи потомки титанов -- гиганты. Но тот 
Сын-Избавительвсе свершит без помощи  и  платы. А Персей?  Помогли ему боги  -- 
Паллада  
иГермий.  Нет, не он Избавитель.  Пусть примет Паллада голову  Горгоны в 
свойщит. Еще не родился Сокрушитель гигантов.
     Предстал  перед  Персеем Гермий,  передал  ему  волю  богов.  И  
вернулгерой-полубог Гермию  и дары  нереид, и крылатые  сандалии, и голову 
ГоргоныМедузы. На щите боевом  укрепила тот ужас  Паллада.  Близки  великие  
битвы.
Через  четыре  поколения  героев  родится Геракл, и  вступят тогда в  
борьбугиганты и боги Олимпа.
     С той поры не слыхать  на земле о Горгонах  и Грайях. Спят они в 
скалахкаменным сном.
     Шепчут камни пескам,  шепчут пески ключам,  шепчут ключи  ветрам, 
будтокаплет из бессмертной  головы Медузы  чудесная кровь. Та, что каплет 
оттуда,
где левый глаз,-- во  спасение  людям.  Та,  что  каплет оттуда,  где 
правыйглаз,-- людям на гибель.
     Собрала Паллада ту кровь в сосуд. Подарила врачевателю Асклепию, 
смешавмертвую кровь с живой, как живую и мертвую воду. И  нарушил  Асклепий  
законАнанки-Неотвратимости,  стал  кровью  Горгоны  Медузы  исцелять  мертвых  
отсмерти.
     И воскресали герои.

     


     


     



СКАЗАНИЕ О ТИТАНИДЕ ЗМЕЕДЕВЕ ЕХИДНЕ И О МНОГОГЛАЗОМ АРГУСЕ 
ПАНОПТЕ
     Не верьте  змеиным рассказам, будто  был отцом красавицы Ехидны 
древнийтитан-оборотень Паллант, у которого два змеиных хвоста, и будто матерью 
былаей подземная титанида Стикс, дочь Тартара.
     Оболгались старые  змеи. Слишком много колец завивают они, когда лежат,
свернувшись  в  клубок, поджидая  добычу. От  тех  хитрых колец и их  
хитрыероссказни. Чудодевой была  Ехидна,  и  только  по  воле  богов  стала она 
 
вподземной пещере изгнанницей Змеедевой. Вот и выдумали тогда коварные  змеи,
будто змееногий Паллант -- ей отец, а подземная Стикс -- ее мать.
     Не верьте  оболгавшимся  змеям:  Золотой Лук --  отец красавицы Ехидны,
океанида Каллироэ -- мать Чудодевы Ехидны.
     Только  Каллироэ, океанида, видела сына  Медузы, Хризаора, по 
прозваниюЗолотой Лук, когда выходила  она из вод океана  на  берег Багряного  
островаЗаката, Эрифии. Родила  Каллироэ  ему дочь, Чудодеву Ехидну, и  сама, 
принявобраз змеи,  выкормила ее в Змеином ущелье. Не хотела Каллироэ, чтобы 
узналив ней океаниду  победители  титанов,  боги Крониды. Не  хотела она рожать 
имсмертных полубогов. Хотела иметь детьми титанов. И  была  ее дочь,  
ЧудодеваЕхидна, как все древние титаниды, бессмертной.
     Любила красавица  Чудодева Ехидна  глубокие ущелья  и  пещеры с 
высокимсводом где-нибудь вблизи моря или могучей реки.  В  тех  пещерах в зной  
онадремала, слушая,  как текут подземные воды. Называли ее Владычицей Змей, 
ибовсе живое привораживала  она взглядом: и зверей, и птиц, и травы, и мужей 
изплемени титанов.  Взглянет -- и уж не оторваться от взгляда Чудодевы. И 
былиее  глаза  не людскими  и не звериными, и не  птичьими, а такими, о  
которыхговорят: "Вот мне бы такие глаза!" А что  за глаза, не выскажешь, хотя 
так 
истоят они перед твоими глазами.
     Идет, бывало, титанида  Ехидна  полями,  а  за  нею  звери скользят 
межвысоких трав неслышной стопой и тьмы птиц плывут по небу. Не рычат, не 
ревутзвери, не звенят, не щебечут, не клекчут птицы: беззвучно шествие.
     Даже цветы  и  те сами  выбегали с корнем из  почвы навстречу 
красавицеЧудодеве и, приникая к ней благоуханным дыханием, оплетали ей голени 
плечи 
игрудь.  Одетая  цветами,  возвращалась  она  к себе  в ущелье,  а над нею 
--пернатые стаи и дыхание всего живого.
     Всех титанид превышала мощью Чудодева  Ехидна.  И боги-победители ее 
некасались, и титаны  не вступали  с ней в бурные игры. Знали: опасно играть 
сВладычицей Змей. Всех  переиграет она. Ведь за нее все живое. Но чуть 
увидятее  красоту --  не выдержат и титаны. Разве  прикажешь  глазам? Не 
послушаютглаза.  Даже  у  Ветра  сжималось от ее  красоты сердце. А  что  ему. 
Ветру,
красота! Не стоять же ему ночь, прижавшись  ветреным  сердцем  к 
перекресткуущелий! Ведь он -- Ветер. Он -- мимо... Он -- так... И вот все 
же!     Не нуждалась могучая Чудодева-титанида и в охране и помощи титанов, 
какдругие девы-титаниды,  когда кругом  могучие боги и полубоги  -- похитители.
Страх не сидел у нее за спиной, как у лесного зверя: не двигала она 
тревожноухом, не косила  глазом по сторонам, не раздувала ноздри, втягивая 
воздух, 
ите тысячи  малых глаз  и ушей,  и ноздрей, что живут в звере под  кожей и  
всамой его звериной коже, также  не остерегали  Ехидну среди денных и  
ночныхтревог.
     Но иначе судили на небе Крониды.
     Сторожила ее тайно Гера и  страшилась  ее чародейной власти. Не ее 
мощистрашилась, а ее неодолимой красоты: возведет вдруг Кронид на небо 
ВладычицуЗмей Гере наперекор! Быть тогда меж ними распре. И замыслила Гера 
превратитьЧудодеву  Ехидну в  Змеедеву.  Только кто  преодолеет  чары титаниды? 
 
Какойчародей  в  мире  сильнее  чар  ее  земной  красоты?  И  упал  взор Геры  
навсевидящего Аргуса Панопта, на его звездные глаза.
     Только  недавно поднялись  победители-боги  Крониды с  почвы  земли  
натвердь неба и ступили на небесную дорогу. Стала тогда титанида Гера 
небеснойбогиней, и звездным стражем-хранителем стоял над ней всевидящий титан  
АргусПанопт, сверкая на краю темного неба. Чудо-глазами было усыпано тело 
Аргуса.
И тысячи тысяч земных глаз смотрели с земли на небо, на его глаза и 
дивилисьчудной тайне  их  мерцания. Титаны протягивали  руки к этим огненным 
цветам,
чтобы сорвать их с неба и  приколоть к груди гор,-- до  того забыли они, 
чтоАргус тоже титан.
     Бывало, к  вечеру, после заката,  ложился огромный Аргус над  морем  
нахребет гор, и видели корабли издалека в открытом море, как мерцает его тело,
словно  звезды  праматери Ночи. Вот  взмахнет  он усыпанной глазами рукой 
понебу, и кажется, что посыпались с неба дождем звездные ресницы.
     Верным слугой был Аргус Гере. И сказала ему владычица 
неба:     --  Приворожи титаниду  Ехидну  и  скрой во мгле. Пусть  забудут  о 
нейКронид и все живое.
     Сверкнул Аргус золотыми ресницами.  Взглянул на море и на сушу и 
явилсявечером на далеком холме Чудодеве.
     Стояла  Ехидна  перед  входом  в  пещеру  и  увидела  звездный  покров,
разостланный на скате холма, по вершинам сосен и елей. И казалось, текут 
егозвезды к ее пещере.
     Так каждый  вечер являлся  ей на  холме  Аргус, все на том же месте,  
икаждый  вечер невольно поднимала Чудодева  глаза к холму, любуясь 
невиданныммерцаньем.  Решил  Аргус сперва издалека привораживать  ее звездным  
блескомнеисчислимых  глаз,  возбуждая  в  земной  чаровнице  Ехидне  
любопытство  
иизумление пред небесным чародеем. Удивить хотел Аргус Чудодеву.
     И уже ждала она его жадно.
     Но однажды под ночь встал он над ее долиной, на уступе горы, и 
устремилна красавицу титаниду взор -- не взор, а тысячи глаз; и все тысячи глаз 
былидля нее одним взором.
     И пришла та лунная ночь на землю, когда спустился Аргус к самой пещере,
куда уходила Ехидна  в  ожидании рассвета, и запел  у  входа  в пещеру 
песнюнебес, которую поют только хороводы звезд-титанид.  С  этой звездной  
песнейвошел Аргус в пещеру Чудодевы.
     На постели из цветов  и трав  с открытыми  глазами  лежала  титанида  
ислушала  невидимый  звездный  хор.  И  вот  стали  звездные  звуки  
вступатьсверкающим телом в ее мир: замерцали звезды в  пещере. Неужели перед 
нею  
тесамые  звезды,  что пели  там, за порогом? Сияют -- и не оторвать ей глаз 
отэтих заезд.
     Все  ближе звезды, все ярче, все  притягательнее...  Уже над  
титанидойони, и справа, и слева -- текут к ней звездными лучами, уже горят так 
близкои неодолимо. Холоден их блеск  и  таинствен, но не чувствует этого 
титанида.
Вся в жару она, будто внутри ее огонь недр матери-Земли.
     И слышит она над собой 
голос:     --  Я  к  тебе  спустился,  Чудодева.  Я мерцал тебе над  хребтами 
гор,
разостлал для тебя звездный покров над лесами, чтоб одеть им тебя, 
титанида;я стоял пред тобой в лучах на  холме над долиной, пел песню небес для 
тебя 
идля мира перед пещерой. Титанида, Аргус с тобою.
     И был  голос Аргуса не таким, какими были привычные ей голоса ключей  
илиствы,  трав и  птиц,  зверей и ветров: голосом ночных лучей  говорил с 
нейАргус Панопт.
     Напрасно  ждала в эту ночь Аргуса Луна-Селена,  притаясь за  холмом. 
Товыглянет  она  украдкой,  то  спрячется,  то  опять выглянет: нет Аргуса. 
Невыходит он из пещеры.
     Что за питье подала на ночь богиня Гера владыке мира? Опорожнил бог 
снаМорфей свой рог с зельем из мака в кубок Зевса и поспешно укрылся в тумане 
уокеана. В сон погрузился Кронид, не слышит, не видит.
     С той ночи не раз посещал звездный  чародей Аргус красавицу титаниду  
впещере  и незаметно  сам поддался чарам ее  красоты. Уже и  его,  небесного,
притягивала к себе земная сила, исходящая от титаниды, как аромат от цветка.
И замыслил он взять ее  на небо, в мир богов и звезд. Но не возносят с 
землина небо  во мраке ночи. И  предстал Аргус  перед  Чудодевой  в светлое 
утро,
протянул к ней руки и 
сказал:     -- На небо богов подниму я тебя, титанида. Будешь ты там пребывать, 
какбоги, со мною.
     Смотрела на Аргуса титанида и молчала.  Тьмы  певчих  птиц повисали 
наднею в  утреннем воздухе. Тьмы зверей стояли вокруг нее на веселых  травах, 
ицветы обвивали, ласкаясь к ней, ее стан.
     --  Ты ли это. Аргус?-- спросила Чудодева  в удивлении.--  Где  же 
твоисияющие  звезды  и  их  песни?  Блеклый,  тусклый  стоишь  ты  передо  мной,
испещренный мрачными зрачками,  словно весь источенный пушистыми гусеницами.
Это ли твои золотые ресницы?  И  так холодно близ тебя, Аргус.  А земля  
тактепла. Нет, не Аргус  ты. Отойди от меня, обманщик, или метну я тебя  на 
этутучу.
     И ушел от нее Аргус в темное ущелье.
     Видел все  это Зевс-Кронид. Слышал он слова  титаниды, сам  скрытый  
затучей. Разгадал он замысел Геры. И задумался Кронид над тем, где  укрыть 
емутитаниду от  глаз  Геры и всевидящего Аргуса. И вот  шепнул  ему  сын  Ночи,
Мом-насмешник, к чьим советам прислушивались 
боги:     -- Скрой ее в подземной пещере, под скалою над тартаром, на краю 
земли.
Глубоки там пещеры. Не увидит ее там Аргус.
     И усмехнулся Мом, сын Ночи, правдивый ложью[17].
     Задумалась и Гера о титаниде.
     Зачаровала  Чудодева самого ее верного небесного стража. Зачарует она 
иКронида.  Могуча  она,  и  могуча  ее красота.  Если  бы  вся  ее  
могучестьобратилась в  ненависть к  Крониду, стала бы  она тогда  Гере 
союзницей.  
Нообманул титаниду Аргус.  Возненавидит она теперь  Геру за обман  ее  стража,
Аргуса,  и из  ненависти к ней  вступит  с  Зевсом  в союз. Куда  бы 
изгнатьЧудодеву, чтобы не мог найти ее Зевс и забыл о 
ней?     И шепнул Гере насмешник 
Мом:     -- Скрой ее в подземной пещере, под скалою над тартаром, на краю земли.
Не  придет туда за ней Зевс. Не будет она тебе больше соперницей. Там 
толькозмеи-драконы бескрылые ползают. Станет там, во мраке земли, и она змеей.
     И усмехнулся Мом, сын Ночи, правдивый ложью.
     Сказала Гера 
Зевсу:     -- Околдовала титанида Чудодева звездного Аргуса. Потускнели звезды 
егоглаз и  не  будут  так  радовать мир  богов, как прежде. Изгони ее  из 
живойжизни.
     Удивился  Зевс словам Геры. Знал он, в чем таится коварство. Но уже 
такрешил и не мог перерешить ее участь. Сказал: пусть Аргус исполнит.
     И унес  Аргус  ночью  спящую  титаниду в  пещеру над  тартаром, на 
крайземли.
     Долго спала титанида.  Проснулась,  как всегда, в  пещере. Но не та 
этопещера, что у моря. Не  вбегают  в нее украдкой  лучи дня. Не заносят в  
нееветерки  ароматы трав, пение птиц и голоса живые. Безмолвна  пещера. Мгла  
ихолод в ней. Клонит в сон титаниду. И снова уснула  Чудодева. Верно, век 
такпроспала она.
     И слышит сквозь сон Ехидна из подземной глубины под скалой стон 
древнихнизверженных в тартар титанов. Хочет встать и поспешить к ним на помощь 
и 
неможет. Взглянула себе на ноги: что  с ними? Почему так плотно прижато 
коленок колену и голень к голени, и ступня к ступне и так стиснулись бедра? 
Почемузасеребрилась на них кожа 
чешуей?     В  тоскливом  предчувствии обняла она ноги  руками. Да  ноги ли 
это?  
Впышный  драконий  хвост,  огромный,  почти   до  поясницы,  обратились  
ногититаниды. И железным покрыты они панцирем.
     Змеедевой стала Чудодева.
     Не  поверила  себе сперва титанида. Рванулась, чтобы встать на 
титановывольные  ноги и  выбежать из пещеры. Но только  приподнялась  до пояса, 
 
какосело ее могучее тело наземь. Не могла она больше ходить по земле.
     Страшно закричала Ехидна, с такой жалобой могучего тела и могучей души,
что, казалось, на такой  крик звезды сами сорвутся с неба и  придут к ней 
напомощь. Но  ничего не дрогнуло ни на небе,  ни на земле. Только  где-то  
поднею, в глубине земли, послышался отдаленный глухой лай и вслед за лаем  
визги рычанье: это пес Цербер у входа в аид отозвался на жалобный ночной крик.
     С той ночи стала Ехидна пленницей своей подземной пещеры. И если 
прежденазывали ее Чудодевой, то  теперь прозвали ее Змеедевой. Вот откуда и ее 
имяЕхидна -- Змея.
     Сидела  Ехидна  во мгле  своей пещеры-тюрьмы,  и росла в  ней  тоска 
повольному  миру,  по  далеким  просторам  и  гордым  горам,  по горячим 
лучамГелия-титана, по зверям  и птицам земли.  И вся  ее  титанова воля  
медленнопереплавлялась в эту могучую тоску.  Казалось ей, что вырастут у нее из 
этойбезудержной тоски  крылья  и вылетит она  из  своей  темницы,  как  
вылетаюткрылатые драконы.
     И тогда вверх вытягивала Змеедева свои руки, руки титаниды, 
истомленнаямечтой о свободе. И вдруг ненавистью наливалась ее тоска, такой 
ненавистью 
кбогам Кронидам и к коварной Гере, заточившей ее в подземную мглу! И зачем 
невступила  она в  борьбу с богиней? Зачем лишила ее Гера материнства! 
Одинокоей в холодной мгле. Неужели так жестоки 
боги!     Но порой  казалось могучей Змеедеве, что как малые дети перед нею 
боги.
Вот бы обняла она самого  Кронида, как ребенка,  баюкала бы на руках 
владыкумира. Что  он,  Зевс,  перед нею!  Малютка, дитя. Угасли бы  его молнии 
в 
ееживотворящем молоке матери.
     Обманул ее Аргус  Панопт. И посылала Ехидна проклятие звездам, 
ненавидяих и томясь по ним.
     О, хотя бы луч Луны-Селены заглянул к ней в эту пещерную мглу! Разве 
нелюбила ее прежде титанида 
Селена?     И в тоске обращалась Ехидна с мольбой к матери 
Гее-Земле:     -- Верни мне, мать, мои ступни! Верни мне мои девичьи голени! 
Дай 
вновьсогнуться моему колену.  Отними от  меня этот змеиный хвост. Тянет он меня 
втвою глубь. Тяжко 
мне!     Но безмолвна была Гея-Земля.

     



     



СКАЗКА О РАКОВИНЕ АЙГИА И О БЕГСТВЕ ГОРНЫХ 
ТИТАНОВ
     Диковиной была коза Айга,  кормилица Зевса, но  еще  диковиннее был  
еедетеныш,  молочный брат  Зевса, по  прозванию  Айгипан.  Нашел  он как-то 
наберегу моря небывалую раковину. Дунул  в нее и от радости уронил: такой 
звуквырвался  из  раковины.   Другой  бы  испугался,  а   Айгипан   обрадовался.
Разлетелись мигом все птицы. Все  звери кинулись бежать кто  куда. Рыбы и 
тенырнули на самое дно.
     Ну и 
раковина!     Поднял ее Айгипан с земли, дунул в нее еще раз -- и оглох.
     Вот и стал он в нее дуть и дуть и до  тех пор дул, пока камни в драку 
сним  не полезли.  Осмотрелся  трубач и  видит:  все деревья  кругом 
вповалкулежат,  травы стали врастать обратно в землю, и  волны  удирают 
скачками  
отморского берега в открытое море.
     Заглянул Айгипан в  пустую глубь  моря у берега, затрубил в раковину  
игогочет: заметались  по  дну  моря  всякие клешни, ищут,  где  бы  укрыться,
наскакивают, сталкиваются друг с другом, и вот, смотри, рак на рака, пятясь,
налезает. Куда  ни  оглянешься, повсюду  так  и  пялит  на тебя глаза 
разноедвурачье, трехрачье, пятирачье...
     Ну и 
звук!     Затрубил  Айгипан в облака  --  и понеслись со всех ног облачные 
коровыураганом по небу. Черными стали сивые коровы от бега.
     Рад  Айгипан. Прискакал на козлиных ногах с  раковиной к юному  Зевсу 
впещеру. 
Говорит:     -- Погоним теперь  горных титанов. Дуну я  в эту раковину -- и 
пустятсявсе титаны в бегство.
     Как сказал, так и случилось.
     Поднял  юный  Зевс  клич  в  горах.  Собирались на  клич толпы титанов.
Говорит им 
Зевс:     -- Уходите  с гор в низины  ущелий. Не нужна  земле ваша правда.  
Нужнамиру моя сила. Не сойдете с гор сами -- без памяти с них сбежите.
     Выслушали могучие титаны Зевса. Сурово их племя.
     
Сказали:     -- Наши Грозы-титаниды пострашнее твоих угроз. Хватит на  тебя их 
силы.
Мы же с гор взбежим на небо. Не  тебе  оно достанется. Издревле живут на 
немсолнечные титаны.
     Ответил им трехлетний 
бог:     -- Слепы вы! Но не для слепых моя сила, а для зрячих. Поборитесь 
спервас моим молочным братом.
     И ушел Кронид,
     Тогда приложил Айгипан раковину к губам и затрубил. Как услышали 
титанызвук  раковины,  кинулись они  слепо  в бегство,  укрылись  в самых  
низикахущелий.
     Одолел  горных титанов юный Зевс без  боя.  Свободен стал ему  путь  
нанебо.
     И прозвали титаны Айгипана Страшным Паном.
     Вот она, паника 
титанов!     А в Аркадии прозывали его Страшным Сатиром.


     


     



СКАЗАНИЕ О ТИТАНИДЕ ЗМЕЕДЕВЕ ЕХИДНЕ И О СТРАШНОМ САТИРЕ 
АРКАДСКОМ
     Научилась Змеедева  Ехидна  выползать  из  мглистой пещеры и,  
цепляясьдраконьим  хвостом и  руками за камни подниматься  на вершину отвесной 
скалынад тартаром.
     Смотрит в даль живой жизни Змеедева. Кругом мгла.
     Лишь  порой  ляжет  на  мглу  отсвет  заката,  и  если  забредет  
тогдаполубог-герой на край земли, видит он  в непостижимом  далеке дивную деву 
наскале, и под нею будто спит, свернувшись клубком, дракон.
     Следит Змеедева глазами за шагами героя, а он мимо, к берегам океана...
Не  услышать  ему ее  зова,  не дойти  до нее,  не  подняться на  скалу  
надтартаром. А ведь какое сердце для него у Змеедевы 
Ехидны!     Как-то купал титан Гелий в водах океана солнечных коней ввечеру и 
забылна  берегу  венец солнца.  Осветились  с земли  косыми лучами венца  
далекиескалы,  пустыни  и  дороги,  и  в неверном  вечернем  свете  увидала  
Ехиднадиковинного  путника.  Присмотрелась  и   узнала  в  нем   Страшного  
СатираАркадского -- Айгипана. И до  того стосковалась  она  по чему-нибудь 
живому,
что обрадовалась даже Страшилищу: не ее ли оно ищет по 
свету?     И  Страшилище  увидело  Ехидну.  Загоготало  оно,  засвистало,  
завыло,
зааукало,-- и такой выпал  тогда  небывалый день, что донесся до  Ехидны 
егоголос.  Ответила  она на голос голосом. Впервые за долгий век  ее  
пещерногоплена зазвучал он  в тишине  мертвой жизни.  Испугалась Ехидна его 
звучания.
Будто гиена пустыни, а не титанида Чудодева отозвалась Страшному Сатиру.
     И припомнилась ей их давняя встреча...
     Забрела как-то, еще совсем юной,  Ехидна в Аркадию и заметила над 
собойна поляне невиданное ею создание: сидит на  пне-исполине лесной Пан и 
чиститчудную раковину. Не попадались ей такие  раковины на морском берегу. И не 
 
водиночку сидит Пан: рядом с ним не то козел, не то дракон на козлиных ногах,
и еще две лапы у него львиные и львиная грива на затылке. И еще рядом с 
нимикак будто кто-то третий: змея обвилась вокруг Пана и козла-дракона и 
смотритзмеиными глазами.
     Поглядел  Пан сквозь раковину на солнце, передал ее змеиной голове -- 
ивдруг  увидел  титаниду.  Разом  вскочили  все  трое  с  пня  --  и  Пан,  
икозел-дракон, и лев-змея. Дивится титанида: вовсе не трое их, а всего 
толькоодно огромное, в рыжих мохрах, страшилище.  И все трое  на нем 
разместились:оно и  Пан,  и  козел-дракон,  и  лев-змея.  Тут как кинется  то  
невиданноестрашилище  сверху  по  горной тропе к титаниде:  впереди -- Пан, 
позади  
--змей. Да ведь это Сатир 
Аркадский!     Рассмеялись  бесстрашная  Чудодева.  Решила  позабавиться  
страшилищем:пусть погонится за ней смешной Сатир.
     А Сатир уже  сбежал  с горы. Совсем близко он от  титаниды. До  чего 
жескор зверь! До чего же страшна 
образина!     Увидели звери, птицы и травы, что  гонится за Чудодевой Страшный 
Сатир,
и дают бегунам дорогу:  что  ж! Два титана играют друг с другом --  пусть 
ихпозабавятся.  Но  когда  стал Страшный Сатир догонять  Чудодеву,  
догадалисьзвери,  птицы и травы, что не игра перед ними, а погоня, что в  беду  
попалатитанида.  Нет  на свете зверя страшнее Страшного  Сатира. Встали они все 
назащиту Чудодевы -- стеной выросли между титанидой и Сатиром.
     Не отступает Сатир.
     Тогда  кинулись  на  него звери  с клыками,  копытами, рогами...  
Травыхватают его петлями за ноги, когтят и клюют его птицы.
     Нипочем  это  чудищу: топчет,  рвет,  бьет, жалит  все живое  на свете.
Нагнало  бы оно Чудодеву, но чуть заметила Чудодева, что Сатир топчет и 
бьетвсе живое, обернулась она к нему лицом. Остановилась.
     Грозна могучая титанида. Не всякий бог станет ей поперек пути.
     Подумала: не связать ли ей Сатира чарами 
красоты?     Посмотрела на  него  чаровница. Ни к чему ее красота Сатиру. 
Налетел 
нанее с разбегу.
     Приняла бой титанида.  Ухватила  она  Сатира рукой за  рог,  пригнула 
кземле  его человечью  голову. Смотрит,  новая голова  перед нею,  но  уже 
нечеловечья,  а пасть  на змеиной шее, и держит  она в зубах чудную  раковину.
Сжала титанида другой рукой  змеиную шею, пригнула и вторую  голову к земле.
Но уже взвился изогнутый драконий хвост, охватывает туловище Чудодевы, и 
двельвиные лапы с  козьей мордой грозят  ей, и дышат  на  нее ядом мохры  
рыжейшкуры. И вот вылезла из пасти змеиная голова, обернулась к Чудодеве, и уже 
унее та раковина во рту.
     Держит титанида  Сатира, хочет сломить его силу,  но бессмертен  Сатир,
молочный брат Зевса, выгибается,  извивается, колесом вертится. Не вечно  
жеей держать его 
головы!     Что 
это?     Не  яд  брызнул  из  змеиного рта, где раковина, а странный  звук.  
Всерастет,  все крепнет тот звук, все пронзительнее, все  нестерпимее... Уже 
неслышит его титанида, уже врезается  в нее этот звук, как нож, вырывает у 
неедыхание изо рта, разъедает ей глаза, кожу сдирает с нее, убивает.
     Не стерпела могучая титанида: выпустила из рук головы Страшного Сатира,
оторвала от себя его драконий хвост и бросилась бежать, закрыв уши ладонями.
     Никогда  еще не  бежали так ни  от  кого  ни титаны,  ни боги. А Сатир,
перебросив раковину  из змеиного рта  в свой  рот человеческий, еще  
сильнеезадул-затрубил. Стоит, трубит и гогочет,-- да 
как!     Бежит опрометью титанида.
     Не Сатир-страшилище гонит титаниду, а Звук-страшилище.
     И тут  все живое,  звериное,  обезумев от ужаса, понеслось ураганом  
отСатира. И безумнее всех бегут бычьи стада.
     Была  там котловина  с  высокими отвесными стенами, где теперь 
огненноеозеро.  Говорят,  будто  загнал  некогда  в  эту котловину  звуком  
раковиныСтрашный Сатир горных титанов. Метнул в них Кронид из перуна молнию. 
Как 
мехкузни, раздул Страшный Звук молнию на лету в великое пламя, и стали гореть 
вэтом пламени  бессмертные титаны. Разлилось  над ними пламя огненным озером,
покрыло их, и горят  в  этом  озере  титаны  и  не  сгорают. Верно,  они  
изсолнечного рода Гелиадов.
     Немало  обезумевших  стад  свергалось  в  это  озеро, гонимых  
жестокимтрубачом. А вслед за  ними падали в него вольные  звери и  птицы.  В 
пустынюобратилась там сожженная земля. И говорили, что это спуск в преисподнюю.
     Видел  Кронид борьбу Чудодевы со  Страшным  Сатиром  и ее  
сверхмогучуюсилу. Видел и ее бегство от Звука.
     Как слепая,  неслась титанида к роковому озеру  и  сорвалась бы в него,
если  бы  не принял Кронид  образ  огромного  змея и не встал  на ее дороге.
Обвились кольца Змея вокруг тела и ног титаниды, задержали гибельный бег.
     Умолк звук.
     Тогда заглянула Владычица  Змей в глаза  спасителю  Змею. Узнала в  
немсразу бога. И под  взглядом  Чудодевы разомкнул Змей свои  кольца. Даже 
мощьКронида уступила силе ее взора.
     Стоит  снова титанида  вольной, и перед нею на  могучем  хвосте 
взвилсяЗмей-оборотень.
     Сказал Змей 
Чудодеве:     -- Роди мне полубога-героя, который был бы могучее любого титана.
     Ответила Чудодева 
Змею:     -- Отними  раковину у  Страшного  Сатира  и отдай ее мне.  Гибнет от 
еестрашного звука все живое. Отдай ее мне, и поверит тогда титанида Крониду.
     Но  не мог Зевс-Кронид отдать страшную раковину  титаниде  и сделать 
еесильнее всего живого мира на земле.
     И отвергла титанида владыку неба.
     Испепелить мог он Чудодеву, но не мог осилить ее титаново сердце...
     Вот что вспомнила Змеедева на вершине скалы. Но не знала она о том, 
чтослучилось после.
     А случилось неслыханное дело.
     Ненавидела  Гера Страшного Сатира, погубившего горных титанов. И  
когдаподнялся Кронид на небо, сказала ему 
Гера:     -- Слишком  силен Айгипан  со своей раковиной. Когда-нибудь он 
заставитбежать и богов. Отбери у него эту игрушку.
     Знал Кронид,  что никому не  отдаст Айгипан  той  раковины,  
победившейтитанов. Но ответил лукаво 
Гере:     -- Пошли Аргуса. Пусть возьмет он у Сатира  раковину. И предстал  
передГерой звездный Аргус.
     -- Отними у Страшного  Сатира его  раковину,-- повелела Гера,-- и 
отдаймне. Пусть умолкнет ее трубный звук. И без того силен Зевс. Что  трубить  
вославу лютой злобы, ужасая стада и титанов! Но найдешь ли ты его, 
Панопт?     Ответил многоглазый 
Аргус:     -- Я увижу его.
     И нашли Сатира глаза Аргуса.
     Сидел он на краю утеса  над  морем,  свесив к  морю  козлиные  ноги,  
иблуждал человечье-козлино-змеиными глазами по земле, морю и небу, выискивая,
кого бы ему ужаснуть.
     Посмотрел  звездный  Аргус своими неисчислимыми  глазами  на  
СтрашногоСатира Айгипана и увидел его всего и все в нем: каждый его волосок 
увидел, 
иего  лютость, и жадность, и злобу,  коварство и насмешку. Словно сорвал он 
снего мохнатую шкуру  и оголил нутро: увидел Аргус  и тройную душу, и 
тройныемысли, и всю тройную лживость Айгипана.
     Хотел было  Сатир спрятаться в свою шкуру, но сверху,  снизу, с  боков,
спереди  и сзади --  отовсюду смотрели на  него глаза Аргуса,  и некуда 
былоСтрашилищу деться -- весь открыт он для этих звездных глаз.
     Обомлел,  смутившись, лютый  Дракон-Сатир.  Выронил  из  рук  раковину,
издающую ужасающий Звук, и упала раковина в море.
     Но опасно  даже  звездным глазам слишком  пристально высматривать 
чужуюзлобу. Вытащишь ее на свет, а она уже  не отстает: вцепится, въестся в 
тебя,
вползет тебе под кожу.
     Прилипчиво зло.
     И вошел в Аргуса отсвет темной  злой силы Сатира, стал сам Аргус с  
тойночи  иным. По-прежнему звездно  сверкали  его глаза,  но уже  не сияли они,
мерцая, а кровавым блеском тревожили с высоты неба землю.
     Выполнял он прежде грозные веления Геры, не зная, зло ли  он творит 
илидобро и кому  он служит: богам или титанам. Живой  жизни сиял он  и  
охранялбогиню неба.
     Но  после встречи со Страшным  Сатиром полюбил он грозные  дела богов 
иувидел  в них  красоту  и силу. Показалось всевидящему  Аргусу Панопту,  
чтокрасота и сила зла и есть высшее добро и благо.
     Уже  стоны прикованных богами  титанов  не  трогали его сердца. 
ПозабылАргус,  что  и  он  титан,  только  титан,  вознесенный  на  небо.  Стал 
 
онисполнителем  жестоких  велений  богов. Стал  он  презирать  с высоты  
небесобычное добро и зло, живущее на земле, как нечто низшее. Презирал он и 
слезыземных печалей, и  теплую жалость, и нежность,  и детскую радость, смотря 
наних, как звезды смотрят на смутное мерцанье светляков и гнилушек.
     Вернулся Аргус на небо Кронидов, а упавшую  раковину проглотила  в 
моребольшая рыба. И побрел Страшный Сатир Айгипан на край света искать ту рыбу 
ичудную  раковину. Не нашел  он нигде  раковины,  зато  нашел  на краю  
землиЗмеедеву Ехидну.
     Не знала Ехидна, что потерял Сатир свою раковину. Думала: будет со 
мнойСатир -- будет у меня и Страшный Звук. Дуну на небо, и сбегут  тогда 
Кронидыс неба и Олимпа на землю: титаны взойдут на небо. Дуну на свой змеиный 
хвости  сбежит  с  него  змеиная  кожа:  снова  превратится  хвост в вольные 
ногититаниды.
     Обманулась Змеедева.

     


     


        СКАЗАНИЕ  ОБ  УБИЙСТВЕ  МНОГОГЛАВЫМ АРГУСОМ  ПАНОПТОМ СТРАШНОГО 
САТИРААРКАДСКОГО И ТИТАНИДЫ ЗМЕЕДЕВЫ 
ЕХИДНЫ
     Во мгле пещер над тартаром  жили вместе Змеедева и Страшный Сатир. И 
оттоски одиночества показался Змеедеве  даже  Сатир  красивым. Полузмеями 
былиони  оба. Лютой злобой и коварством дышал Сатир, и перетекала его  лютость 
всердце Ехидны. Но в нем не оставалась. Стала она порождать детей в 
подземнойпещере от Страшного Сатира. Им передавала она его лютость.  Чудовищами 
 
былидети Ехидны. Породила  она в  наследие от львиной части Сатира Льва-дракона,
людоеда,  прозванного Немейским львом. Породила  она  в наследие  от 
змеинойчасти Сатира многоголовую Гидру,  прозванную Лернейской змеей. Но  
первенцемее была Химера.
     Крохотным  созданием родилась  крылатая Химера.  Сверкала она  
красотойзвездного Аргуса  и  ужасала  уродством Страшного  Сатира: чудом была 
она  
ичудовищем. И любила ее Ехидна, как раковина любит скрытую в ней жемчужину, 
илюбовалась,  как   порхает  вокруг   пещеры  невиданное   создание,  
сверкаяпереливами своих удивительных перламутровых чешуек.
     Таила своих  детей Ехидна от  глаз богов. Ждала  великой битвы  богов 
сгигантами,  подземными порождениями  титанов.  Но проведала обо всем  
богиняГера.
     Говорила Гера 
Крониду:     -- Разве  не титановой крови дети Ехидны и Сатира? Разве не опасны 
 
онидля богов своей мощью и ненавистью? Отними их у Ехидны.
     Сказал ей 
Зевс:     -- Отними и забавляйся ими сама.
     И решила Гера похитить у Ехидны ее любимую дочь, Химеру. Только в  
когоэта дочь, сверкающая и во мгле ночной, и при свете 
дня?     Знала  богиня:  не  похитить  Химеры,  пока  жив  бессмертный  Айгипан.
Охраняет Сатир  своих  чудовищ.  Убить надо  Страшного  Сатира, да  Зевс  
непозволит. И спросила Гера совета у Мома.
     Сказал ей 
Мом-насмешник:     --  Подари  Сатиру раковину, видом  сходную с той, что он  
утратил.  
Небудет он трубить близ пещеры.  Захочет, по слову Ехидны, освободить  
древнихподземных  титанов и спустится  к ним  в тартар,  чтобы  поднять их 
СтрашнымЗвуком. Тогда в ярость придет Кронид и отдаст тебе Айгипана. Только 
раковинусделай беззвучной.
     И усмехнулся Мом, сын Ночи, правдивый ложью.
     Нашел Айгипан на вершине скалы  над  тартаром раковину. Признал  ее  
засвою утраченную. Но не затрубил, чтобы не устрашить Ехидны.
     И все свершилось по слову Мома.
     Спустился  Айгипан в тартар. Подул  в раковину  перед медными воротами,
где  сидели Сторукие,  стражи  титанов.  Но не  раздался  Страшный  Звук. 
Нерухнули медные стены. Не поднялись древние титаны.
     Вернулся Страшный Сатир в пещеру. А Гера понеслась к Крониду. 
Сказала:     -- Нашел Айгипан свою раковину. Захотел поднять Страшным Звуком 
титановв тартаре и вернуть им власть над миром.
     Разъярился Зевс.  Позабыл,  что молочный брат  ему Айгипан, что 
даровалСатир ему победу над горными титанами. 
Взгремел:     -- Быть без шкуры и головы 
Айгипану!     Ведь  содрал же  Зевс в  юности со своей живой кормилицы  Айги,  
материАйгипана, козью шкуру-эгиду с головою-страшилищем.
     И дал Зевс согласие Гере на умерщвление Страшного Сатира.
     Призвала снова Гера звездного Аргуса. 
Сказала:     --  Ненавидит  Ехидна все  небесное.  Отвергла  тебя Ехидна.  
Порождаетчудовищ-титанов  от Страшного Сатира Айгипана  для грядущих  битв  с 
богами.
Похить у Змеедевы Химеру. С тобою сходно сверкающее чудо. Твое дитя. Я  
самаее воспитаю. Но прежде убей Страшного Сатира.
     Сверкнули люто глаза Аргуса и померкли.
     --  Как только похитишь Химеру,  явись,  Аргус, к лунной Селене и 
скажией, чтобы увела она из пещеры Ехидны Льва-дракона. Пусть укроет его в 
Немее.
Будут говорить  потом,  что упал он с  луны на  землю.  Сослужит  он нам 
ещеслужбу.  А многоголовая Гидра  сама  уплывет от  Ехидны. Разорим все 
змеиноегнездо... Любишь ты сверкать на закате, так иди же на закат, к Змеедеве.
     И дала Гера Аргусу волшебный серп матери-Геи со 
словами:     -- Убьешь и похитишь.
     Безмолвно выслушал многоглазый Аргус богиню. Холоден и кровав был 
блескего глаз  и  обманчиво  их  мерцание  от мигания золотых ресниц.  Иным  
сталзвездный Аргус, страж Геры, после встречи со Страшным Сатиром.
     Все  исполнил, что  она  повелела. Надвое  рассек серпом  Геи Айгипана,
отдыхавшего  на вершине скалы, и забросил обе половины его  тела в тартар. 
Азатем похитил Химеру.
     Все  еще  грудью  кормила тогда  Змеедева Химеру.  По-прежнему  
порхалаХимера диковинным  крохотным  созданием вокруг пещеры во мгле  на 
прозрачныхкрыльях.  И  стал  отманивать  диковинную  бабочку  Аргус  от пещеры, 
 
мигаязолотыми ресницами своих неисчислимых глаз.  Поймал ее в золотую сетку 
лучейи передал Гере. В тайном убежище укрыла Химеру богиня.
     Исчез из  пещеры  и  Лев-дракон. Увлекла его за  собой  лунной  
улыбкойСелена в горы Немей. Весь желтый, никогда не видал он существ цвета 
львиногозолота.  И  вдруг увидел: катит титанида  Луна-Селена по  краю небес 
золотойдиск  и манит к  .себе юного льва лунной улыбкой. Не отличить цвета 
диска 
отего львиных лап.  Поскакал за катящимся  лунным  диском Лев -- не вернулся 
впещеру. Не вернулась в пещеру и Гидра.
     Снова  осталась  одна  в мглистой  пещере Ехидна.  Снова  выползла  
онаполудевой-полузмеей на вершину скалы.
     Ядом  стало в ее груди молоко, и черными каплями падало оно  на камень.
Только  ядовитые  змеи,  заползая  к  ней из  пустыни, припадали порой к  
еематеринской груди и сосали лютую пищу, недопитую крошкой Химерой.
     Вот  когда поползли  из  страны  в  страну  по  земле  
полубогов-героевстрашные  рассказы  о  пещерной  людоедке,  о  
красавице-чудовище  Змеедеве,
живущей за  дальним  морем. Будто поджидала она  отважных  мореходов-героев,
потерпевших  крушение  у  морских  берегов,  зазывала  их к себе  в  пещеру,
приманивая своей красотой, и, когда усталые герои засыпали,  баюкала она их,
напевая чародейные песни, а затем пожирала.
     Говорили,  будто  кормит  она в подземной  пещере  детей черным ядом  
ирастит из них мстителей смертным.
     Проклинали ее матери и жены.
     И  никто на земле не знал  о материнской скорби Ехидны  по похищенной 
унее маленькой дочери, по сверкающей, как Аргус, прекрасной Химере.
     Только Аргус-похититель знал.
     Заглянул он как-то в пещеру Змеедевы,  осветил пещеру  сиянием 
звездныхлучей  и увидел ее спящей. И в такой материнской скорбной  красоте 
предсталаспящая пленница Ехидна, что померкли на миг его звездные глаза -- и во 
мракеисчез лютый Аргус, небесный красавец.
     Не укрылось от глаз Геры, что тусклее стали глаза ее верного хранителя,
что таит что-то про себя Панопт и все чаще спешит уйти на закат. Там 
ложитсяон  на горной гряде  и  смотрит,  мерцая,  куда-то вдаль, в  сторону 
океана.
Догадалась  богиня, куда он  смотрит. Звездной тоской томится холодный 
Аргуспо Владычице Змей.
     И   решила   Гера   вырвать   из   его   души   титана   чары   
красотыЗмеедевы-титаниды. Да неужели красота титаниды-изгнанницы сильнее  
величавойкрасоты  богини  неба?  Неужели верность ее  хранителя уступит  его 
звездной
тоске?     Не  она  ли, Гера, властительница Олимпа? А что  в мире сильнее 
власти?Красота?.. Погибнуть  должна  Змеедева.  Вернет  себе  Гера  своего  
верногостража.
     И предстала Гера перед Зевсом. 
Сказала:     --  Племя  гигантов шевелится  во чреве матери  Геи-Земли.  
Породила 
ихтемная, мятежная злоба свергнутых в тартар титанов. Но и на земле не 
иссяклау мятежных,  непокорных титанов сила рождения. Во мгле пещер, на краю 
земли,
порождают  они  змеиное  потомство  на помощь гигантам:  драконов-чудовищ  
сбессмертными членами тела. Из них всех плодоноснее титанида Змеедева Ехидна.
Чаровница она,  сильнее  любого  титана. И бог  ее  не оборет. Из  
подземныхглубин под ступнями гор к ней приходит Сторукий огнедышащий сын недр 
Тифоей.
И растит она свирепое змеиное племя Эхионов. Не  кровь в их  жилах, а 
жгучаялава.  Несравненно мощнее  они богов.  Берегись, Кронид!  Лучше  вырви 
самыйкорень рождений. Бессмертна их мать, Змеедева.  Но  и для  бессмертных  
естьсмерть.
     Кивнул Зевс головой.
     И  предстала Гера  перед  Аргусом. Не позвала  его, как  бывало,-- 
самаявилась  к его ложу на закате. И поведала ему владычица неба о черных 
вестяхземли: как пожирает уснувших героев Ехидна, обольстив их отвагу красотой.
     Но безмолвен был Аргус. И еще холоднее, чем прежде, был блеск его глаз.
Сказала 
Гера:     -- Зло  земли  и  богов Змеедева.  Звездный  Аргус, отвергла тебя  
дочьземли. Опасны ее змеиные чары. И вновь повелела Аргусу 
Гера:     -- Обмани и 
убей!     Вновь   дала  ему  волшебный   серп  матери-Геи,  который  был  
сильнеебессмертия титанов, чтоб отсечь им тело девы от ее змеиного тела.
     Равнодушно принял Аргус серп, лишь на мгновение люто загорелся один 
егоглаз посреди  высокого, как  свод  неба, лба. И,  опустив  звездные ресницы,
унесся он к океану.
     Ночь. Скала. И пещера -- близ океана.
     Что за свет у ее 
порога?     -- Кто ты, гость?-- И хвост дракона преградил дорогу пришельцу.
     Ослепил на мгновение Аргус Ехидну. Отвыкли ее глаза от сияния. И 
слышитпленница 
голос:     -- Я титан, как и ты, титанида. Я пришел вернуть тебя на землю, к 
живойжизни титанов и  героев. Птицы зовут тебя.  Звери и  травы зовут. За 
порогомпещеры  --  крылатые ветры. Над порогом  -- горячие звезды. Ждут  в 
ключах 
иручьях тебя наяды  и в полях  и лугах  --  веселые  нимфы. Встань.  
Доверьсятитану. Понесут  тебя ветры в сад  Гесперид. Там  ты вкусишь золотое  
яблокоГеи, и спадет  твой змеиный  хвост. Вновь отрастут  у  тебя вольные ноги, 
 
иомоешь ты их  в ключе Бессмертия амброзийной влагой. У  ключа ждет тебя 
братнаш, дракон Ладон. Титанида, встань  навстречу посланцу титанов. Я несу 
тебесвободу, Змеедева.
     И запел Аргус.
     Но не звездную песню, а песню земли пел гость, и жадно впивала ту 
песнютоска пленницы-титаниды по свободе.
     У  порога  пещеры мерцали  звезды. Выгнувшись дугой,  грозно  
шевелилсяогромный драконий хвост, преграждая пришельцу дорогу, и смотрели на 
гостя 
измглы глаза Змеедевы.
     Обольстителен был голос певца.
     И вот стал тихо отодвигаться в сторону хвост дракона, открывая  дорогу.
Нежный, полный чар шепот прошел по 
пещере:     -- Я узнала твои золотые ресницы, Аргус.
     Изменила  ли   змеиная  мудрость  Змеедеве  и   вторично  поверила  
онаобольстителю? Или отвечала коварством на коварство? Кто знает.
     И кто знает: обмануть ли хотел ее Аргус или его звездная тоска 
ответилана земную тоску 
титаниды?     Ступил  Аргус, и к  его  звездным ресницам  протянулись  руки 
Змеедевы,
самой могучей из рода титанов.
     Еще  шаг  сделал Аргус  к  титаниде. И вдруг взметнулся кверху 
драконийхвост  и  обвился  вокруг  звездного тела стража Геры. Сдавило  его  -- 
 
таксдавило, как предгрозье давит духотой и мукой день.
     Что  это сверкнуло алмазным блеском  в  полумгле? Что за  стон 
раскололкамни пещеры? К  ногам  Аргуса  сполз  безголовый огромный  червь,  
драконийхвост, и замер, содрогаясь, на камне.  И  вот люто вспыхнули тысячи  
глаз, 
икровавым  было их мерцанье над недвижным  туловищем Чудодевы, отсеченным  
отего змеиной половины.
     Исчез Аргус.
     Заглянула Луна-Селена в пещеру, побледнела и упала, оцепенев,  в 
ночнойокеан.

     


     

     

        СКАЗКА О ЛУННОМ СЕРПЕ И О КАЗНИ МНОГОГЛАЗОГО АРГУСА ГЕРМИЕМ ПО 
ВЕЛЕНИЮ
ЗЕВСА
     Поставила  Гера многоглазого Аргуса стражем речной нимфы Ио, обратив 
Иов  полудеву-полутелку,  чтобы  не могла  она родить  Зевсу полубога-героя. 
Иповелел тогда Зевс богу Гермию отсечь голову многоглазому Аргусу. 
Бессмертенбыл  Аргус,  и бессилен был  волшебный земной серп Геи-Земли перед  
звезднымтитаном. Нужен Гермию небесный серп. Полетел Гермий на край земли, к 
океану,
у которого днем титанида Луна-Селена укрывается с лунными конями.
     Говорит хитрец Гермий 
Селене-Луне:     -- Убил  многоглазый Аргус твоего  любимца. Страшного  Сатира, 
 
омрачилсмертью Сатира сердце богов. Дай мне на одну  ночь и один день твой  
сияющийлунный серп.  Красива  ты.  Селена.  Краше  всех дневных  богинь. Да  
толькобледна. И хотя ты и чудно бледна, на зависть ночным теням, но все же 
бледна.
Тянутся тени к тебе, но никак дотянуться не  могут -- сами бледнеют. А 
какойбыла бы ты с 
румянцем!     Дай мне твой сияющий серп, и я сделаю тебя, как Эос-Заря, румяной.
     Знает Селена, что  Гермий  лжив и лукав, что слова он из горшка с 
медомвынимает, а дела от тех слов в горшок с черной желчью погружает.
     И все же ласкают Селену слова льстеца.
     Да и как ей, титаниде-богине, не дать серп посланцу Кронида, 
олимпийцу!     Отдала Селена  Гермию свой лунный сияющий серп, а сама осталась 
в 
венцес донышком. Запустила его, словно диск, на небесную  ночную дорогу и, 
прянувиз вод океана верхом на лунном коне, на всем  скаку догнала венец и 
показалаего  донышком  миру:  круглое,  ласковое, плоское, совсем не то, что 
сияющийлунный серп,-- насмешлив тот и остер. Только выйди на его зов, так он 
сердцеразом и вырежет, 
обманщик!     Взял Гермий  лунный серп, закутал его в колпачок фригийский и 
понесся 
кмногоглазому Аргусу.
     Хитер Гермий, лукав. Но и Аргус жестокий обманщик.
     Просмотрел он  Гермия  насквозь глазами:  нет  ли  при нем  серпа  Геи.
Настороже  был страж телки-девы. Не увидел у  Гермия серпа Геи, но 
приметил:сияет у него что-то под фригийским колпачком.
     Спросил Аргус 
Гермия:     -- Что сияет у тебя под 
колпачком?     Отвечает 
Гермий:     -- То сияют мои пастушьи  песни. Дала  их мне  Селена-Луна. Их поет 
оналунным коровам. Хороши лунные  стада Селены. Похожи ее коровы на твою  
белуютелку. Ты теперь пастух. Хочешь, научу я тебя пастушьим песням 
Селены?     Вынул Гермий лунный серп, поднес его ко рту, словно серп  -- не 
серп, 
асюринга-свирель, ослепил сиянием серпа Аргуса Панопта со всеми его 
звезднымиглазами, и  запел хитрый Гермий песню обманчивых Снов. Только он  один 
срединебожителей знал  песни обманчивых Снов,  так  как мог спускаться  в 
царствоНочи, где жили Сны.
     Пел Гермий, и стал засыпать многоглазый Аргус под песни Снов.
     Глаз за  глазом закрывался  на  его теле. Чуть  подрагивали, мигая,  
ихзолотые  ресницы, и только  один  глаз еще  слабо  мерцал,  то вспыхивая, 
тоугасая. Наконец и он потускнел  и закрылся. Засиял тогда  серп Селены в 
рукебога  Гермия  высоко над  головой  спящего, разом  снизился  и  отсек 
головууснувшему Аргусу.  Отлетела голова, и  открылись на  мгновенье на всем  
телезвездного титана  глаза, чудно вспыхнули и стали, тускнея, гаснуть,  
уступаясиянию лунного серпа. Но не дала им совсем угаснуть Гера.  Вдруг  
явилась 
состаей белых  павлинов.  Сорвала богиня глаза  Аргуса с обезглавленного тела,
подозвала любимого белого павлина  с длинным хвостом-шлейфом и  рассыпала 
поего  хвосту эти  глаза.  И  вот  заиграли  глаза Аргуса  на  птичьих  
перьяхпавлиньего хвоста синими и зелеными радугами.
     Когда в эту ночь смотрели титаны и полубоги-герои на небо,-- не было 
нанебе звезд. Только огромный белый павлин, весь в радужных глазах на 
оперениипышного хвоста,  медленно  пролетел, сверкая, неведомой  кометой  по 
небу, 
имерцал позади него путь его полета.

     


     


     


СКАЗАНИЕ О НЕИСТОВОМ ИДАСЕ И О РЕЧНОЙ НИМФЕ 
МАРПЕССЕ
     Не спрашивай, гость, в горной Мессении, не спрашивай и в горной Этолии,
кто такой Идас. Отвернутся от тебя жители гор и тесных долин, как от 
темногопришельца. И никто тебя ни в пещеру не впустит, ни переправит через 
свирепыйЭвен. Не человеческому голосу выговорить, кто такой Идас.
     И если  ты  пришел из  далекой  Скифии, страны  неведомой,  и впрямь 
неслыхал об Идасе, то наклонись над пропастью Тайгета или припади ухом к 
грудигоры у  Эпопы и спроси  у  них,  кто такой Идас.  Дохнет пропасть, загудит 
вгруди  горы,  и услышишь ты, далекий гость, то, что выговорить могут  
толькокамни да руда в 
недрах:     --  У Эвена  --  дочь  Эвенида,  нимфа  Марпесса. У  Афарея --  
сыновьяАфариды: Линкей -- зоркоокий проницатель и Идас -- огромно-неистовый.
     Все огромно в Идасе -- и тело,  и  желанья, и отвага, и дума.  Но 
всегоогромнее в Идасе его любовь к  нимфе Марпессе. Так огромна была эта любовь 
итак  неистова, как огромен  и неистов вулкан, извергающий разом и  пламя,  
илаву, и камни, и пепел. Так огромна была эта любовь, что если бы  выпала 
онаиз сердца Идаса  на землю,  даже  сам Идас  не смог бы  поднять ее с земли 
ивложить обратно  себе в сердце. Скорее всю громаду  хребтов Олимпа и 
Тайгетаподнимешь, чем такую любовь.
     О, и  плясала же речная  нимфа  Марпесса в  хороводе 
нимф-подругВодопадпляшет --  не напляшется. Гроза в горах  пляшет -- и не 
напляшется, а уж 
какначнет плясать  Марпесса, то  и водопад, и гроза, и  даже водовороты 
пороговостановят свой пляс, замрут, и  только смотрят,  не  дыша, на 
чудо-плясунью:вот бы им так 
плясать!     И увидел Идас ее пляску, и  увидел ее, всю речную,-- такую, как 
если 
бымрамор стал огнем, а огонь сиянием, а  сияние ручьем, а ручей...  Да где 
тутслово найти,  чтобы сказать,  чем стал бы ручей! Открой  глаза  и закрой,  
иснова открой: и пред тобою и  мрамор, и огонь, и сияние  -- и все это 
вместеручей, и все это вместе нимфа-титанида, плясунья.
     Вот какой увидел Идас Марпессу, увидел и полюбил ее огромно-неистово.
     Рассказывают волны, что как-то увидели ее пляшущей две скалы у моря. 
Невыдержали скалы, сорвались, безумные, с места, чтобы сковать  ее всей  
своейгранитной  любовью.  Уплыла  от  них  речная  нимфа.  И  с тех пор стали 
онибродячими скалами: бродят и все ищут Марпессу.
     Но увидел Марпессу и юный бог-стреловержец Аполлон и тоже воссиял к 
нейлюбовью. Еще управлял  тогда солнечным возком  древний  титан Гелий,  а 
юныйСолнце-бог забавлялся метанием золотых стрел  в зеленые волосы дриад и наяд,
чтобы вспыхивали в них золотые искры.
     Узнал Идас о  своем сопернике, боге из  рода Кронидов, и решил 
поскореепохитить Марпессу из  хоровода  нимф во время  пляски. Но  как 
выхватить  
изхоровода речную нимфу? Как унести  пылающий огонь, чтобы он пылал не 
угасая?Или текучую струю, чтобы она текла не 
иссякая?     И задумался Идас.
     Проносились в  нем бурями дума за думой, одна  другой неистовее. 
ДумаетИдас.  Далеко  под ним  бьют  с грохотом  волны моря о  крутой берег. 
Ударятволны, охнут и отхлынут с  ревом в  пучину. А Идасу  кажется, что тихо 
море,
что только мурлычет и  трется оно бархатной спиной о прибрежье,  так бурно 
иогромноголосно в сердце-уме Идаса.
     Хорошо богам Олимпа: у них страсти -- лишь пища для мысли-желания, 
самаже  мысль как  холодная молния трезубца  Посейдона.  Двинут боги мыслью -- 
идрогнут суша и море, а сам бог, весь в улыбке небес, величаво, спокоен.
     Но  не таков Идас, что сильнее всякого бога. Сама  мысль в нем горит, 
ижжет,  и грохочет  раскаленными камнями-молниями, и сам  Идас  горит  в  
томнеистовом огне. Тяжко  Идасу от  бури-думы. Хочется  ему  на  весь мир 
вопльподнять,  чтобы  земля  разверзлась  и  пришла к нему  на помощь  всей 
своеймудростью, чтобы горы ступили и легли под ноги  Марпессы: вот бы вознесли 
еевысоко над рекой и кинули в объятия Идаса. Но нельзя Идасу выкрикнуть 
сердцемиру. Услышит его крик Эвен, отец  нимфы, станет на  страже -- не отдаст  
онИдасу Марпессы. Только скажет ему 
смеясь:     -- Видел ты моих речных коней  в моей  речной колеснице, Идас? 
Отдам  
ятебе  в жены Марпессу, если выйдешь со мной,  ристателем, на  состязание. 
Недогонят мои речные кони твоих коней -- бери Марпессу: она твоя. А догонят 
--отдашь мне свою голову, Идас, по титановой правде нерушимой. Что ж, 
побьемсяоб заклад с тобою: ты кладешь мне в заклад свою голову, я тебе  -- 
Марпессу.
Что ж, выводи своих  коней мессенских, запрягай в колесницу, и поскачем.-- 
Иопять засмеется Эвен.
     Да и как Эвену не 
смеяться!     Немало  голов,  отсеченных  от  плеч женихов-соискателей,  
красуется 
накольях частокола вокруг жилища Эвена. Отдали герои-полубоги свои  головы  
закрасавицу-нимфу.  Самому  черному  богу  Аиду  обещал  свирепый Эвен  
чертогвоздвигнуть из отрубленных голов героев.
     Ну и кони у 
Эвена!     Сам Эвен  Идасу не страшен. Сожмет его Идас ладонями  -- и  нет 
речногоЭвена:  только  малая топь останется на месте. Но нерушима и грозна 
титановаправда. Побьется с ним Идас об заклад, и должен он отдать свою голову 
Эвену,
если догонят его Эвеновы кони.
     Ох, и будут же тогда смеяться боги  Крониды над глупым  
огромно-могучимИдасом, титаном 
Мессении!     Да и нет в Мессении коней, равных резвостью коням этолийским 
Эвена. 
Тутне кони, тут морские вихри нужны -- посейдоновы кони.
     И задумался в  третий раз Идас: не  поймать ли ему  морского 
коня-ВихряПосейдона? Не  похитить ли  на  нем Марпессу? Пусть погонятся  тогда  
за 
нимречные 
кони!     Стоит молча у  моря, а дума о коне-Вихре так и носится по волнам 
мыслейИдаса. Но не может он ее высказать морю. И все-таки выловил властитель 
морейдуму  Идаса   своей  удочкой  хитрости.  Захотелось  Посейдону  
позабавитьсязрелищем  погони, захотелось  подзадорить юного  Аполлона. У 
Посейдона 
всюдумятеж да мятеж, ураганы о тысячу таранов, клокоты пучинные, а у Аполлона 
вседруг  с другом  в  ладу, как струна со струной, как звезд хороводы, как 
звонпрозрачных ключей. Чуть кто  собьется  с ладу или возмутится, тотчас летит 
внего золотая  стрела  Аполлона и смиряет  буйство возмутителя.  Не по  
нравуПосейдону такой лад. И задумал Посейдон вызвать буйную  ярость в самом  
юномбоге: столкнуть Аполлона с Идасом. И еще задумал он испытать силу Идаса.
     То-то говорили великаны, будто  Идас -- сын властителя  вод.  И по 
волевластителя вод взволновалось, зашумело море. Ветры с волнами заиграли.
     Смотрит на море Идас  и видит: поднялась среди волн одна высокая волна.
Стала выгибаться  --  и уже не  волна  она,  а шея коня-исполина,  и на  
шеепенится белая конская  грива. Под нею грудь вздымается. И вот словно  
что-тосверкнуло, покосилось на Идаса зеленым конским глазом -- и разом нырнуло 
поддругую волну, как ныряет дельфин играя.
     Смотрит Идас, вот снова вздыбилась конь-волна, еще выше прежней.  И 
ужене  то что шея, но и ноги конские взвились,  взбили воду  пеной и в  
глубинуопрокинулись.  Только конский  хвост,  змеясь,  разбегается широко 
жемчужнымснопом по зыби вод.
     Эх, не  подстерег Идас коня!  Погоди же, выловит  он морскую  волну  
из
моря!     Вперед  подался Идас,  напружинился...  А тут,  откуда ни возьмись, 
какполыхнет Вихрь  крылом по  морю! Выше Идаса  взыграла  волна,  а  вот  
сновавздыбилась она гривастым конем из пучины.
     Кинулся  Идас к коню-волне в море, обнял его руками --  в  обхват -- 
зашею  и  вскочил ему  на  хребет. Тут как  фыркнет  конь! Брызги кругом. 
Алыеноздри зазияли. А морской Вихрь только этого и  ждал.  Разом взлетел коню  
враздутые  ноздри, еще шире раздул их  --  и взмыл из вод Вихрь-конь морской.
Так и прянул с Идасом на береговую кручь.
     Да, и конь  же под Идасом! Несет его  Вихрь-конь к хороводу нимф -- 
такнесет,  словно гонится он за сердцем Идаса,  еще быстрее  скачущим, чем  
самВихрь-конь.
     Подскакал Идас  к хороводу нимф. Кружится хоровод. Пляшет в его 
широкомкругу нимфа Марпесса. И видит Марпесса: рядом с ней  страшный всадник. 
Всталперед  нимфой, словно  в землю врос,  и  обдал  ее  таким жаром  любви,  
чтомгновенно выпрыснули из-под  стоп  Марпессы, из  земли,  огненные  цветы,  
ивоздух над тем  берегом реки,  где дремал речной  бог  Эвен,  взвился 
кверхурозовым паром и занавесил от него и хоровод и всадника на Вихре-коне.
     Едва увидела неистового Идаса Марпесса, едва ощутила жар его любви, 
каквспыхнуло в ней все, что только может запылать  в сердце речной нимфы. И 
ужесами по себе и ноги, и руки, и все тело плясуньи заплясали пляску любви.
     Кружится всадник  на Вихре-коне вокруг пляшущей  Марпессы. Все  
быстреекружится,  все  бешенее. Будто  в  воронку вихревую  затягивает Марпессу.
  
Исхватили вдруг  чудо-плясунью  чьи-то руки,--  и уже  несется,  летит она  
вобъятиях Идаса по земле, или над землей, или кто его знает где...
     Ужаснулись нимфы-подруги, подняли крик. Пробудился от крика речной  
богЭвен. Только метнул взор  в  облачную даль,  как все  понял. И  коней еще 
некликнул, как уже выбежали из реки речные кони в беговой колеснице. Прыгнул 
внее Эвен, натянул струистые вожжи и понесся в погоню за беглецами.
     Страшен  обманутый  речной  бог!  Местью  дышит-течет. Кто  нарушил 
егоречную волю?  Кто  похитил  у  Эвена  Марпессу?  Будь он  смертным, будь  
онбессмертным -- не ускакать ему от Эвеновых речных коней.
     Ну и бег! Зарницы и те замигали от удивления глазами.
     Ну и 
кони!     Быстр  и  стремителен горный  поток.  Быстры и стремительны  его 
бурныеволны. И все же короток их речной скок по сравнению с махом морским.
     Домчатся речные волны  до моря. Вбегут в море, погонятся всей 
резвостьюза морскими  бегунами.  А те  как пойдут океанским махом от них,  так 
одно 
иостанется речным волнам -- нырнуть в морскую глубь и кануть в ней навек.
     Но  у  Эвена не  волны,  а речные кони. Тем  в  глубь моря  не 
нырнуть:солеными станут, а морским бегунам не уступят.
     В родную Мессению несет Идаса  с Марпессой  Вихрь-конь морской. Что 
емуволны моря! Скатерть. Перенесет через море -- догоняй тогда Идаса.
     Знает Эвен: преграждает беглецам путь к морскому заливу горный поток 
--свирепый Ликормас. Рогаты у Ликормаса волны. Да полно, волны  ли это? И  
ктомог сказать: волны? Не  волны они, а волки. И не волки, а быки -- 
крутоплясытрирогие. Выставил Ликормас во все стороны, от берега до берега, рога,
 
будтоострия подводных камней.  А  вокруг  тех рогов-камней  хлещут  по плечам, 
поногам,  по  глазам  бычьи  хвосты,  крутятся водоворотами, тащат  в 
какие-токлокочущие пасти. А тут спереди, сзади, с боков бодают тебя  каменные  
рога:саданут, швырнут -- и в клочья...
     Дикий зверь не переплывет через  этот поток. Рыба и та разобьется в 
еговодоворотах  или выбросится, вся  ошалелая и  истерзанная, на берег, и  
дажеохнет от ужаса, хотя она и рыба.
     Мчится Вихрь-конь  по ущельям  Этолии  -- со  стремнины на стремнину, 
схребта на хребет: прыгнет  в пропасть, скакнет на вершину,  но  нет ему  
дляполного бега раздолья.
     Мчатся вслед за ним резво-звонко речные кони; звенят струистые вожжи 
наих боках, и слышен беглецам зычный голос 
Эвена:     -- О, и высока же ты будешь,  сосна  частокола! Ох, и заострю же я 
тебяостро! Будет на  ней торчать голова Идаса. Вырву я, Идас, твои глаза, залью,
Идас, твои глазницы  смолой; зажгу я эту смолу,  и будут твои глазницы 
дымногореть перед жилищем Эвена двумя маяками. Зарекутся искатели нимф похищать 
уЭвена Марпессу. Эй, наддайте, Эвеновы 
кони!     И кричат вслед Эвену речные боги, выдыбая из горных 
потоков:     -- Нагоняй, Эвен, нагоняй!  Не  уйти в  горах морскому бегуну  
Вихрю 
отречных скакунов.
     И  несется вслед за ними, как  бешеная, нимфа Эхо,  и  кажется,  во 
всестороны разбегаются от нее по горам и теснинам сотни тысячеголосых подруг.
     Ну и бег! Ну и кони! Ну и 
погоня!     Не  знал Идас  страха, принял  бы он бой с Эвеном, но  в руках  у  
негоМарпесса. И не  оторвать ему от Марпессы рук. Ведь каждый палец  руки  
любитМарпессу. И изгиб локтя  ее любит,  и плечо любит. Разве выпустят они  ее 
изрук? А без рук -- чем же биться тогда могучему 
Идасу?     Слышат  беглецы позади злорадный  смех Эвена.  Неужели догонит?  И  
тутпреградил им дорогу свирепый поток Ликормас.
     Не  раздумывал  Вихрь-конь,  перемахнул  через  поток -- только  
брызгиповисли на копытах. А там впереди море-поле...
     Подскакал к  берегу Ликормаса  и  Эвен.  Кинулись  было Эвеновы  кони 
впоток.  В рога приняли их  рогатые  волны Ликормаса,  вступили  в  схватку 
сконями Эвена.  Навалились на  них всем  бычьим стадом, забодали  рогами.  
Ниперебежать речным коням  по  спинам волн,  ни  переплыть им, ни  нырнуть. 
Непускают  их рогачи  Ликормаса. Выбили их обратно на  берег, в щепы  
разнесликолесницу Эвена. Как тут не задохнуться Эвену от ярости. На  конях пена 
мхомповисла; дрожат, словно пух на ветру. Изменили ему речные кони.
     Не стерпел такой измены Эвен. Выхватил меч, зарубил  им своих коней  
наберегу, а сам прыгнул по колено в поток и стал рубить мечом рогатые волны.
     Но разбился меч об их каменные рога. Тогда кинулись быки-кони на Эвена.
Вмиг скрутили его бычьими хвостами и утянули за собой в пучину.
     Ускакали Идас и Марпесса.
     Но с той поры стал прозываться поток Ликормас Эвеном.
     И  вот что  рассказывала  старая  черепаха  черепахе:  не  было  
преждеводяного хозяина  у  потока. И вдруг  узнала вся Эллада от 
полубогов-героев:объявился  на  берегу потока нелюдимый  кентавр Несс.  Будто 
вышел он из 
водпотока и стал перевозчиком. Переправлял он  на своей конской  спине с 
берегана берег путников. Но не всех  переправлял, а  только беглецов, гонимых,  
изрода полубогов. И плату за перевоз брал веселым смехом.
     И  еще рассказывала старая  черепаха черепахе,  будто Несс  и  есть 
тотЭвен, не догнавший похищенную Марпессу. На дне горного потока, среди 
рогатыхволн, обратился Эвен в кентавра, спасателя беглецов.
     Ох, уж эти старые черепахи! Чего только не наскажут...
     Свиреп  и силен был  речной бог Эвен.  Но  что сила речного бога  
передсилой юного небожителя-олимпийца! Нелегко уберечь речную красавицу-нимфу  
отсияющих рук такого бога.
     Береги теперь, Идас, Марпессу.
     Любила  Артемида-Утренница,  сестра  Аполлона,  тешить  глаза  
утреннейпляской нимф,  перед тем как отдаться охоте. И увидела  богиня,  как 
похитилИдас из хоровода  нимф Марпессу  и умчался  с  добычей  через море, в 
роднуюМессению. Тотчас пустила  Артемида стрелу-вестницу в Дельфы, в земное 
жилищеАполлона, и сама туда понеслась вслед за стрелой. Летит стрела, и не 
отстаетбогиня-охотница от оперенья  стрелы. Вместе  долетели до юного  бога. 
Толькоуспели выговорить: "Идас Марпессу...", как не стало в Дельфах Аполлона.
     Устремился  он лебедем в  Мессению на поиски похищенной нимфы: не 
Идасувладеть добычей, облюбованной сыном Кронида.  Еще ничья сила любви  на 
землене пересилила мощь  олимпийца-небожителя.  Нет ему  в  любви соперника 
средиплемени титанов и полубогов. Не бывать Марпессе за 
Идасом!     Меж  тем  домчался морской Вихрь-конь с беглецами по морю до 
мессенскихберегов и  близ самого крутого места  взвился  вдруг над волной и  
кинулся 
вморскую глубь  с седоками. Засмеялась в воде речная нимфа Марпесса, 
скользитв  жарких руках Идаса, но  не выскальзывает --  только  влечет его 
ласково 
кберегу, и кипят вокруг  них  воды от ударов  могучих  рук и  от жара любви 
всердце  Идаса.  Вышли  Идас и  Марпесса на берег.  Видят -- сидит  на 
берегуперелетная стая лебедей.
     Говорит Идас 
Марпессе:     --  Побудь, нимфа, среди  лебедей. Поищу  я  для  тебя тайное  
убежище.
Завистливы боги Крониды.  Озлобит их сердце счастье Идаса. Будут тебя 
лебедистеречь. Как почуешь опасную близость бога, нырни в глубину морскую.  
Толькоодно не  забудь: берегись плясать на берегу моря. Не укроется твоя пляска 
отглаз богов.
     И исчез Идас в горном проходе.
     Дремлет  море.  Дремлют лебеди. Выплыли тритоны из  подводных  пещер 
наповерхность  и, выпучив  губы, задули в  морские раковины:  подруг  
вызываютутренней песней  из  морских  глубин  поиграть с ними  в  дельфиньи  
пляски.
Нереиды плещутся  в  дали  морской.  И доносится из-за гор  тоскующий 
призывпастушьей флейты.
     Где тут сердцу наяды 
устоять!     Вскочила  Марпесса.  Сами  собой стали  переступать  ноги  на  
кончикахпальцев. Узором прошли меж лебедей по берегу, прошли -- и закружили 
Марпессув  танце. А  как начала  плясать, так  уж  нет пляске конца. Все забыла,
 
чтосказал ей  Идас.  Не видит,  не  слышит, как  встрепенулась  лебяжья  стая 
ивытянула длинные шеи с бусинками глаз к небу.
     Серебряная птица показалась  над морем. Все растет и растет  ее 
сияющееоперенье. Огромным лебедем все ниже и ниже парит над плясуньей.
     Закричали при виде его дикие лебеди вокруг Марпессы, крыльями забили  
втревоге. Не  встречался им еще на их долгом лебедином веку  такой лебедь.  
Ираковины тритонов завыли, и нереиды рассеялись, расплылись в волнах, и 
пошломоре, бушуя, валами к небу.  Знать, недобрый гость эта птица-лебедь 
небеснаядля титанова племени.
     Пал дивный  лебедь на плясунью Марпессу. Обнял ее крылом и  хотел  
былоуже взять ее на  плечи и подняться  с ней в небо,  как спрыгнул  с утеса  
назвенящий крик  нимфы Идас. Разметал он  белыми хлопьями взлетающую 
лебединуюстаю  и  ухватил рукою  огромного лебедя  за золотую перевязь  на  
лебединомкрыле.
     Тут  обернулся мгновенно лебедь  Аполлоном:  принял свой образ  бога. 
Ивступили в борьбу за  Марпессу неистовый Идас и юный бог  Олимпа. А над 
нимикружится с криком лебединая стая.
     Сжал  Аполлон пальцами кисть руки Идаса -- так сжал, что, будь  она  
изжелеза, стало  бы  железо  воском и  раздавил бы  тот воск Аполлон. Но  
Идасвыдержал пожатие  десницы бога. И  уже сам так  рванул  к себе  его  
золотуюперевязь, что прибрежные скалы  дрогнули  и море,  отхлынув от берега, 
сталопрозрачно-зеленой стеной  поодаль. И на ту водяную стену  взошел сам 
владыкавод Посейдон любоваться борьбой Аполлона и Идаса за нимфу Марпессу.
     С  такой  мощью рванул  Идас  к  себе перевязь,  что  сорвал  вместе  
сперевязью золотой лук с плеча Аполлона. Мощно тянет Идас лук к себе.
     Не отдает его юный бог: ухватился за конец лука и влечет его  обратно 
всвою сторону, словно солнечные кони -- колесницу солнца.  Хочет сбить 
наземьИдаса.  Но не сдвинется  Идас: будто в землю врос исполин.  Как  в  огне 
обаборца,  такой  жар  от них.  И все кругом залито  сиянием --  от  лучей 
глазАполлона и от пламени любви Идаса к Марпессе.
     Стоит Марпесса, не шелохнется. Только  руки ее будто текут по воздуху 
инежной  влагой  утоляют  дыхание и жажду  распаленных бойцов. И  
невиданнымиалмазными  дождями  мечутся над берегом и морем  под ветром 
распущенные 
косыМарпессы, то всю  ее окутывая, то открывая. Смотрит на нее море во все 
глазаи  не  насмотрится.  Только вздохнет  тяжело  тысячелетней  синеокой  
тоскойморского старца.
     Вот какова 
Марпесса!     Не может одолеть юный небожитель  земного Идаса, титана. Не  в 
силах 
онвсей  своей солнечностью осилить жар любви в сердце Идаса.  Будто  
Земля-Геядает Идасу свой глубокий огонь из недр -- так могуч Идас, противник 
бога.
     Вдруг выхватил Аполлон золотую  стрелу из колчана, наложил ее 
мгновеннона тетиву и, выпустив конец лука из руки, напряг тетиву.
     Верна стрела солнца и быть бы Идасу пронзенным стрелой, но обвились 
тутволосы Марпессы вокруг лука, опутали разом тетиву, не  дали ей распрямиться.
Выскользнула тетива из рук юного бога, и остался лук  в руке Идаса.  А 
дождьволос Марпессы снова стелется под ветром.
     Жжет золотой  лук  Солнцебога  пальцы Идаса. Припал он на колено  и  
состоном нацелился той же стрелой золотой в  юного бога. Да и как не 
застонатьот жгучести такого золота с 
неба!     Увидел Посейдон с водяной  стены моря, как целится Идас. Наслал было 
наберег  морской вал  выше  исполина  высотой,  чтобы  утопить  в  нем  Идаса,
дерзнувшего одолеть бога. Но и  Зевс-Кронид видел схватку соперников. Не 
могон дать в обиду  сына, не  мог  он  опозорить  небожителя-олимпийца  из 
родаКронидов.  Метнул  из  огнемета-перуна  молнию на берег, ударила молния  
межбойцами,  пронзила  землю  у  их  ног,  и  выронил  Идас  лук Аполлона, 
дажеопрокинулся на спину от удара молнии.
     Но пред грозным знамением Зевса отступил от Идаса на шаг и его 
соперникАполлон.
     Потемнело море. Исчез Посейдон. И уже летит к бойцам с Олимпа 
вестницейИрида-Радуга.
     Говорит Ирида 
Марпессе:     -- Сестра речная, выбери из двух полюбивших тебя того,  кто тебе 
милее.
Кого выберешь,  с тем и  уйдешь. Такова мудрость Зевса. А ослушается  кто 
изсоперников, не  примет твой выбор,-- примет  он участь древних титанов: 
бытьему от нового удара молнии в тартаре.
     Смотрят Аполлон и  Идас  на  Марпессу. Смотрит и Марпесса  на титана  
ибога.  У обоих сила сверхсильная. Сияют-смеются глаза Аполлона: в них 
любовьи солнце. Горят неистовым огнем глаза Идаса: в них только любовь.
     Переводит Марпесса в раздумье глаза с  одного на другого: оба по 
сердцуМарпессе.
     Выберет она Аполлона -- станет тогда нимфа богиней и родит ему бога.
     Выберет она Идаса -- останется она тогда титанидой и родит ему титана.
     Стоит Марпесса в раздумье.  Впрямь,  властителен бог.  Но все же 
одолелего титан.
     Любовью и солнцем сияют глаза Солнцебога: но не ей одной -- всем 
нимфами  богиням сияют. Отсияют они когда-нибудь, глядя на Марпессу, и 
отвернутся.
Для другой будут они тогда сиять.
     А Идас? Одной неистовой  любовью  горят  глаза Идаса. Нет  в них 
сияниясолнца, но горят они только для Марпессы.
     И отошла Марпесса под руку Идаса.
     Тогда  метнул  в потемневшее  море Аполлон золотую  стрелу и сам 
утонулгде-то за морем, в ее золотом огне. Унеслась в небо и Ирида. Только 
сбросилав небо с плеч речной нимфе Марпессе в дар свою радужную хламиду.

     



     


        СКАЗАНИЕ  О  БОРЬБЕ  БРАТЬЕВ АФАРИДОВ,  ИДАСА  И  ЛИННЕЯ,  С  
БРАТЬЯМИДИОСКУРАМИ, КАСТОРОМ И 
ПОЛИДЕВКОМ

        Сказание о серебряном яйце  Леды и о похищении лебединых дев 
Левкиппид
Диоскурами
     Вот о чем рассказывал старый лебедь юной лебеди на урочище Кихреи, 
близСпарты.
     Жила у речного берега  в  Кихрее  лебединая дева, по имени  Леда[18], 
ибыла она и  девой, и лебедью: голова, руки и грудь  девичьи, а вдоль рук, 
отплеч,  перистыми  рукавами  спадали  лебединые  крылья,  и  такие   широкие,
пушистые, богатые, все в кудрях, словно на Леде сорочка лебяжья...
     Ляжет,  бывало, Леда грудью на  воду, поставит два  крыла  парусами,  
икажется -- впрямь лебедь плывет. А как выйдет на берег, встряхнется, 
спуститнебрежно крылья с плеч пуховой  шалью, закутается в  нее  --  и вот  уже 
 
нелебедь перед тобой, а дева.
     И откуда только вышла она такой? Из жемчужины, что 
ли?     Ляжет  под платаном -- новое диво: справа  подойдешь -- лебедь дремлет,
слева подойдешь -- девушка на  коврике из лебяжьего пуха нежится; и все 
телоее словно в золоте текучем выкупано.
     А не  то  стоит  Леда над рекой  и поет.  Крутом  рыбы  застыли 
стаями:слушают песню. Кончит она  петь,  и унесут рыбы ее песню в речную 
глубину, 
ибудет эта песня Леды еще  долго переливаться  на их чешуе, играя 
невиданнымина земле красками.
     Долго  летал над землей серебряным лебедем Аполлон, отвергнутый  
нимфойМарпессой, и увидел он с неба дремавшую под деревом лебединую деву. 
Слетел 
кней  юный бог.  И  с той поры часто  посещал Аполлон Леду  в  образе 
чудноголебедя.
     Жил тогда близ Кихреи титан-великан Левкипп,  славный белыми  конями, 
инашел  он как-то спозаранку  на берегу  большое серебряное яйцо, такое яйцо,
что и  жеребенок мог бы из него вылупиться,  а не  только лебедь.  
ДогадалсяЛевкипп, что не простая птица  снесла это яйцо, что оно от титанова 
племени,
и положил его в каменном гроте, у конской ограды. Вернулся к вечеру в грот 
ивидит: лежит в гроте двумя серебряными пустыми половинками надвое 
расколотоеяйцо, и сидят близ тех половинок две девушки: одна -- вся как улыбка 
раннегоутра, другая -- как сияние лунного вечера, и кормит их белая кобылица из 
егостада молоком.
     Присмотрелся  к  ним Левкипп  и назвал одну  из  них  Фойбой,  а 
другуюГилаейрой. Нимфы же прозвали их Белыми Кобылицами -- Левкиппидами.
     Оборотнями были  сестры Левкиппиды: могли они превращаться и в лебедей,
и в белых кобылиц.  И так  похожи были  издалека  те  лебеди на кобылиц, 
чтонельзя было никак  различить, лебеди ли плывут по небу или то крылатые 
кони:и  шеи  у коней  лебединые, и крылья у них лебединые,  и  ноги они 
поджимаютпо-птичьи.
     Смотрит на Левкиппид Левкипп и радуется: что за веселые девушки! Что 
за
красавицы!     Выйдут  они,  бывало, из грота двумя  девами,  взмахнут  трижды 
руками,
словно  крыльями, и взмоют к  небу  двумя белыми  лебедями. А  чуть 
ударятсягрудью с лета  об землю --  и вот уже не лебеди они, а белые кобылицы. 
Тут 
ичуда нет. Не одним же богам быть оборотнями.
     Родились  Левкиппиды,  и не  стало  в  Кихрее Леды.  Рассказывали 
серыегусыни, будто сам  Зевс-Кронид  унес ее на  гору Тайгет и спрятал у озера, 
вгустом можжевельнике.
     Но иное рассказывали сизые утки. От уток услыхал и старый лебедь.
     Был брат у Левкиппа -- титан Тиндарей-Потрясатель, ловец птиц и зверей.
Ясной, как день, была его  жизнь. Но чуть только придет в ярость, все 
крушилон и потрясал, как гром. Потому и прозвали его Потрясатель. Приглянулась 
емуЛеда,  лебединая дева. Стал охотиться на нее. Но  никак  не удавалось ему 
еепоймать,  ускользала от него  Леда. Как услышал  Тиндарей о том, что 
исчезлаЛеда  из Кихреи, отправился он за  ней на поиски в  горы и  лесные дебри.
 
Ненашел он Леды  в горах  и лесах. Зато нашел  он в чаще  Тайгета, близ озера,
серебряное  яйцо,  еще большее, чем то,  что нашел Левкипп.  И вышли из 
тогояйца на Тайгете двое юношей небывалых: красотой сияющей и мощью они были 
какбоги, и такой  свет исходил  от них, словно каждый из них нес в себе солнце.
Считали они себя детьми Зевса. Но сами не знали, смертны они или бессмертны.
     Дали одному из них имя Кастор, а другому имя Полидевк.
     Но молва нарекла их именем Диоскуры -- сыны Зевса.
     И любили друг друга  братья. Кастор и Полидевк, как  правая рука  
любитлевую, как одна  капля воды любит другую каплю воды.  Шип не  смел 
оцарапатьодного, чтобы тотчас  не был  поранен  другой. Волна не смела  омыть 
одного,
чтобы тотчас не омыть и другого.
     Тиндарей увел за собой юношей в Лаконию, и считался он там их отцом. 
Даи чем титан-великан им не отец? Только был  Тиндарей из рода долголетних, 
ноуже смертных титанов.
     Умел Кастор, как никто, укрощать диких коней. Умел Полидевк, как никто,
с одного удара валить наземь любого полубога.
     Бывало, взглянут близнецы друг на друга, и скажет Полидевк 
Кастору:     -- Ты, Кастор,-- утро, я -- Ночь. Под тобою конь Заревой, подо  
мною 
--Черный. Не  догнать твоему Заревому моего Черного. Не  догнать моему 
Черномутвоего Заревого. Таких надо бы нам добыть коней, чтобы один конь мог 
догнатьдругого коня, как бы далеко ни были они друг от друга.
     -- Знаю я таких коней,-- сказал Кастор.-- Есть такие две белые 
кобылицыу Левкиппа -- Левкиппиды. Верно, крылья у них на ребрах: чуть 
приблизишься 
кним, они взлетают, словно лебеди, к небу.
     --  Что  ж,  добудем  их,--  сказал  Полидевк.--  Быть  Левкиппидам  
заДиоскурами.
     Раз  паслись  сестры Левкиппиды белыми  кобылицами  на лугу.  Как 
вдругвыскочили из  засады братья Диоскуры. Не  успели сестры ударить копытом,  
неуспели сделать три заветных скачка, как настигли их ловцы коней, вскочили 
наних, сдавили им петлей шею -- и стали Диоскуры белоконными.
     Не  могли  Левкиппиды-кобылицы обратиться  в лебедей,  не могли 
вернутьсебе  и  свой  девичий  образ  под руками чудесных братьев.  Только 
спросили
ловцов:     -- Кто вы, юноши? И ответили 
юноши:     -- Мы Диоскуры.
     Тогда взмолились к ним сестры 
Левкиппиды:     -- Мы не кобылицы крылатые, мы -- девы. Отпустите нас, братья 
Диоскуры,
и добудем мы для вас конский табун. Есть в том табуне два чудо-коня, как мы,
серебряно-белые. Не простые то кони, а кони-лебеди. Когда рысью бегут -- 
оникони  о четырех ногах, а как вскачь пойдут, так уж так пойдут, что крылья  
уних на ходу вырастают, и уже не кони они, а лебеди, и уже не по четыре у 
нихноги, а по две. Только неукротимы  те кони. Ни титаны,  ни полубоги не 
моглиих  объездить. И неуловимы они:  шеи у  них  из серебра:  не захлестнуть  
ихпетлей. Но, увидя нас, кобылиц, кинутся они к нам с диким ржаньем и с 
крикомлебединым. Если вправду вы Диоскуры, то поймаете тех коней и укротите. А 
насотпустите в Левкиппу.
     Ответили Белым Кобылицам 
Диоскуры:     -- Слыхали  мы о сестрах Левкиппидах,  но видать их  не видали. 
Поймаемнеукротимых чудо-коней --  отпустим вас: улетайте. Но коль догоним вас 
-- 
невзыщите.  Только поклянитесь нам титановой клятвой, что прежде чем  
ускакатьот нас, примите свой девичий облик -- не ускачете от нас кобылицами.
     Ударили Белые Кобылицы опаловым копытом трижды об землю -- так ударили,
что с неба два облака сорвались  в  ущелье;  поклялись Диоскурам  Уранидами,
пребывающими в глубине тартара,  и  понесли седоков  в Мессению, к табунам 
истадам Афарея-великана, брата Левкиппа.
     Вольными  были тогда  в Мессении конские табуны  и бычьи стада. 
Паслисьони по ничьим лугам и горным склонам, а главные стойбища их -- у Афарея.
     От  ловцов-полубогов укрывались они у братьев-великанов, от зверья 
самиотбивались.  Почует  стадо  желтого  хищника,  станет бык против льва, и  
незнаешь,  где бык, где лев: оба  -- силища! Пойдет медведь на корову: 
медведькорову за рога и на плечо, а корова медведя на рога -- и под небо,-- 
силища!Это что! А вот  как  появится лев-дракон бескрылый, тут уж дело другое.  
Чтоперед  таким львом-ящером  бык,  будь  он даже тур  или зубр?  Ягненок -- 
небольше.  А появится  какое-нибудь  медноногое, меднорогое огнедышащее  
бычьечудище -- что перед таким быком даже из львов лев? Котенок, не  больше: 
всехпожрет бычье чудище. Тут помощь титана-великана  нужна. К нему  хлынут 
стадаморями: за его спину, к его стойбищам.
     Свистнет, бывало, Афарей посвистом пастушьим, великанским, гукнет 
целымбором сосновым  -- и понесутся к нему табуны  и стада мириадоголовые, 
толькоземля гудит под копытами.
     Ночь. Стелются два белоконных всадника по равнинам, скользят по 
склонамгор, не касаясь земли, словно туман молочный  пред рассветом. И не 
слышно 
ниудара копыт, ни сопенья конского. Только воздух как надвое разрезан.
     Едва  подскакали  всадники  к  заповедным   местам  Афарея,   где  
конисгрудились  к  ночи,  как возникло  за табуном переливчатое певучее  ржанье,
словно  две двойные  флейты-свирели заиграли, и  вслед за  ржаньем  --  
криклебединый.
     Раздался  табун, дал дорогу,  и выскочили на  поляну  два коня  в 
беломсиянии: да кони  ли это?  Птица-зверь красоты земной, а не кони! По земле 
лискачут,  по  воздуху  ли?..   Так  и  кинулись  они  к  белым  кобылицам,  
кЛевкиппидам.  А те в сторону от них, и пошли отманивать белых чудо-коней  
оттабунов Афарея.
     Застыла в небе Луна-Селена: смотрит, не налюбуется на эту 
скачку-пляскулебединую. Бледны ее лунные кони перед конями Афарея.
     Подпустил Кастор  к себе  близко одного  из чудо-коней,  перескочил  
наскаку-лете с белой кобылицы на  него,  и уже и Полидевк спрыгнул на  
летучембегу наземь и другого коня чуть  прижал к земле ладонью у холки: замерли 
обаконя на месте и только дрожат всем телом -- так, словно паутина под лучами.
     Серебрит ночь Луна-Селена.
     Смотрят братья Диоскуры на пойманных коней. Что  за кони! Разве 
конскиеэто  ноги? Не  ноги, а струны.  Разве конская это  шея? Не шея --  а 
лебедь.
Разве конская это кожа? Не  кожа, а  белолунье  утреннее.  Залюбовались и 
незаметили, как исчезли белые кобылицы, Левкиппиды. Оглянулись -- нет 
кобылиц:только стоят поодаль  от них две  девушки --  Фойба и  Гилаейра. Как 
увиделидевушки,  что Диоскуры  на них  смотрят, взмахнули трижды руками по 
воздуху,
отделились  от  земли  и уже улетают  двумя белыми  лебедями от Диоскуров 
--прямо в облака. Да какими 
лебедями!     Но уже и братья на конях-лебедях. Покорны им кони. Скачут кони 
вслед 
задвумя лебедями, и вырастают  у коней на скаку с боков  крылья. И  вот  уже 
ивпрямь не простые это кони, а кони-лебеди: тоже  под самые  облака  летят 
--лебедей нагоняют.
     Долго  ли, коротко  ли  длилась  погоня,  но  не  ушли  девы-лебеди  
отконей-лебедей.  Держат братья  Диоскуры по  белой  лебеди у  своей  груди, 
инесется им Заря-Эос навстречу.

     



        СКАЗАНИЕ О ТРЕХ БРАТЬЯХ ТИТАНАХ-ВЕЛИКАНАХ АФАРЕЕ, ЛЕВКИППЕ  И 
ТИНДАРЕЕИ О ЗОРКООКОМ 
ЛИНКЕЕ

     Не раз сходились старшие великаны, братья Левкипп и  Афарей, и 
говорилимеж собой о младших. Скажет Левкипп 
Афарею:     -- У тебя, Афарей, сыновья Афариды, у меня -- дочери Левкиппиды. 
Вот 
быбыть Левкиппидам за Афаридами. Вот бы быть лебединым девам за титанами.
     И ответит Афарей 
Левкиппу:     --  Быть так. Все глаза  просмотрел Линкей: смотрит  не  
насмотрится 
насестер Левкиппид, хотя все насквозь видит. Пора.
     Не молчали и сами Афариды, Линкей и Идас.
     Говорит поутру Линкей 
Идасу:     -- Видел я душу и тело Гилаейры. Душа у нее -- как тело,  и тело  у 
нее-- как душа. Вся насквозь светится  Гилаейра. Нет на свете девы  светлее ее.
Вот бы мне добыть Гилаейру в 
жены!     Говорит он ввечеру 
Идасу:     -- Видел я тело и  душу Фойбы. Тело у нее  -- как душа, и душа у нее 
--как тело. Вся насквозь из знойного золота Фойба. Нет на свете девы 
солнечнееее. Вот  бы мне  добыть в жены Фойбу! Не отделить их  друг от  друга, 
как 
неотделить свет солнца от его золота. Вот бы взять нам их обоих в 
жены!     Молчит Идас.
     И снова говорит 
Линкей:     -- Одна из  них -- как желток  золотой, другая -- как белок 
опаловый. 
Аяйцо-то одно. Не отделить в нем желтка от белка, если не разбить яйцо. 
То-тообе они родились разом из одного серебряного яйца. Не могу я взять 
Гилаейру,
не взяв Фойбу. Не могу  взять Фойбу, не взяв  Гилаейру. Вот бы  взять нам 
ихобоих в 
жены!     Молчит Идас.  Только  смотрит  в  сторону  далекого ущелья,  куда  
входприкрыт водопадом, и каким водопадом! Весь он в  радугах, словно не  
водопадсвергается, а хламида титаниды Ириды.
     И скажет наконец 
Идас:     -- Возьми любую из Левкиппид. Где будет одна, там будет и другая.
     -- Кого же из двух? -- спросит Линкей.
     -- Возьми Гилаейру.
     -- А как же 
Гилаейра?     И тогда  засмеется огромно-неистовый  Идас --  так  засмеется, 
что  
всенимфы  и сатиры в горах услышат тот смех и  тоже  начнут смеяться.  И  
долгобудет  звучать их  несмолкаемый смех по стране титанов и полубогов, пока  
недонесется тот смех до самих богов Олимпа.
     Тогда начнут смеяться и боги.
     И под смех богов крикнет 
Идас:     --  Не  печалься,  Линкей,  я  добуду  тебе  их  обоих!  Будут   
твоимиЛевкиппиды.
     И  взбежит  зоркоокий  проницатель  Линкей  на вершину  горы  и  
начнетсмотреть   вдаль,  в  сторону  жилища  Левкиппа:  где  теперь   они,  
сестрыЛевкиппиды? Мир насквозь просмотрит, а найдут глаза Линкея Левкиппид.
     Нет,  не напрасно сказал Левкипп Афарею: "Быть так".  Раз титан 
сказал:быть так, значит и быть так. У титана если слово сказано,  то сказано 
навек.
Не  вывернуть его  наизнанку, не выкрутить  так и этак,  не пустить его  
подпарусами по всякому ветру. И не  такое оно, как  у лесного Пана, что,  знай,
горло дерет и путников с верной дороги сбивает.
     И не шепотное у титана слово, и не подзудное, и ядом в ухо не каплет 
--твердо слово титана, крепко правдой, как 
адамант!     И вдруг... похитили Диоскуры 
Левкиппид!     Как это 
так?     Только узнал отец  Левкипп  о  похищении Левкиппид, как устремился он 
кбрату Афарею, в Мессению. А Афарей уже сам идет к нему навстречу  
рассказатьо  похищении у  него белых коней-лебедей.  Поделились  братья друг  с 
другомбедой и пошли к третьему брату, к Тиндарею-Потря-сателю.
     Говорит Левкипп 
Тиндарею:     -- У меня дочери -- Левкиппиды. Говорит Афарей 
Тиндарею:     -- У меня сыновья -- Афариды. Говорит Тиндарей 
братьям:     -- А у меня сыновья -- Тиндариды, по прозванию Диоскуры.
     Стоят три брата, не  знающие обмана, все трое титанова племени, и 
хотят
дознаться:     Как это 
так?     Говорит Левкипп 
Тиндарею:     -- Похитили Диоскуры моих Левкиппид, предназначенных братьям 
Афаридам.
     Говорит Афарей 
Тиндарею:     -- Похитили Диоскуры моих белых коней-лебедей, предназначенных 
Левкиппуза  Левкиппид.  Погнались за Диоскурами Линкей  и  Идас, чтобы отнять у 
 
нихконей-лебедей  и  лебединых  дев.  Быть  великой  беде. Не  уступят  
АфаридыДиоскурам дев и коней.
     То-то обрадуются боги Крониды: распря пошла меж титанов.
     Говорит Тиндарей 
братьям:     --  Не отдадут Диоскуры  Афаридам дев и коней. Быть  великой беде. 
Бытьбою  неслыханному. Пролетал тут сегодня Аполлон на своей запряжке лебединой,
и  кричали мне лебеди, с полета пророча: "Пойдут лебеди к лебедям.  
Вернетсялебединое к лебединому". Вот и сбылося их предвещание. Попали лебединые 
девык Диоскурам. Попали к ним и кони-лебеди. Ведь и сами-то Диоскуры от лебеди.
     Изумились  словам  Тиндарея  братья  Левкипп  и Афарей.  Изумился 
своимсловам и сам 
Тиндарей-Потрясатель:     -- Как это 
так?     Говорит Левкипп 
Тиндарею:     -- То-то родились сестры Левкиппиды из серебряного яйца 
лебединого.
     Говорит Тиндарей 
Левкиппу:     -- То-то родились и Диоскуры из серебряного яйца лебединого.
     Говорит братьям 
Афарей:     --  То-то  и  мои кони-лебеди  крылатые  того  же стада, что  и  
лебедиАполлоновой запряжки.
     Задумались три  брата,  три  титана: были  у них  сыновья,  были у  
нихдочери, были у них кони -- и вот и  сыновья им  не сыновья,  и дочери  им 
недочери, и кони их -- не их кони.
     Как это 
так?     Пришел тут в гнев Тиндарей от такой неправды и потряс в гневе руками 
--так потряс, что горы пошатнулись. И посыпались с гор мелкие камешки. А 
вследза  мелкими  камешками посыпались и  камни  покрупнее.  А затем покатились 
исовсем большие камни: катятся, а Тиндарей все руками трясет.
     Увидел Зевс-Кронид с  далекого Олимпа  гор  колебание. Взглянул на 
трехбратьев-великанов, и  среди них на Тиндарея-Потрясателя  как-то  особенно, 
итоже потряс, но  только головой,--  так потряс, что горы в  море  
черепахамигорбатыми поползли:  пусть-ка узнает титаново племя,  кто в мире 
потрясательсильнейший.
     Задрожала земля до самых недр.
     И сказали три титана, три 
брата:     --  Вот она, радость Кронидов беде  титанов. Взялись все трое за  
руки,
стали в круг и слушают, как смеется небо над землей.
     Не чужаки в  Мессении  Диоскуры,  не  чужаки  в Лаконии Афариды, как 
нечужаки и их  отцы, старшие великаны. Не раз шли Афариды с Диоскурами по 
полюплечом  к  плечу или по горной тропе затылок в затылок. Встретятся,  бывало,
Диоскуры с Афаридами на  играх великанских, станет Идас  против Полидевка, 
аКастор  против  Линкея: все четверо исполины. Да только кто равен по  силе 
иросту  Идасу? По росту никто не равен, а по силе, пожалуй, Полидевк и равен.
Но всерьез не мерились  они никогда  силой в  борьбе, а только  шутя, 
забавыради.
     Один метнет такой камень, что из него одного можно бы дом построить.  
Идругой метнет не меньший. Ударит Идас ладонью по вершине утеса и весь утес 
содного  удара в землю вобьет. А Полидевк ухватит ребрами ладоней торчащую 
изземли верхушку и вытащит весь утес из земли.
     И вот снова утес  на месте.  Навалится Полидевк плечом на скалу у реки,
свалит ее в реку и разом  запрудит течение. А  Идас нырнет в воду, 
подставитпод упавшую  скалу  спину,  вынесет  ее  из  реки на берег,  да  еще 
на 
горувзнесет, чтобы  свалить ее на самой вершине горы.  И дивятся на  другой 
деньполубоги-герои: смотри, как будто гора выросла вдвое.
     Вот какова у них игра в камешки. Вот каковы Полидевк и Идас.
     Изумлялись  Диоскуры  силе  Идаса.  Изумлялись Афариды силе  Полидевка.
Напали Диоскуры  шутя  вдвоем  на  Идаса.  Не могли  его одолеть  и  вдвоем.
Неодолим был Идас для Диоскуров.
     Но  и  Линкей  и Кастор сильны: только главная  их  сила  в другом -- 
взрячести: Линкей  любую  вещь насквозь видел,  а Кастор опасность предвидел.
Тоже зорок был, но иначе.
     Выйдут,  бывало,  они  все четверо  за добычей  в  несчастливую  
теперьАркадию,  чтобы вывести  оттуда  на  богатые  луга рогатое  стадо, и 
говоритЛинкей 
Кастору:     -- Вот  взойду я на гору Вепрей  и сквозь  любую чащу  увижу, где 
какоестадо пасется. Подаст голос Идас -- и пойдут за нами стада.
     И ответит Линкею 
Кастор:     --  Все насквозь видишь ты, Линкей. Одного только не видишь: 
опасности.
Видишь вчерашнее, а не видишь завтрашнего. А я вижу.
     И усмехнется Кастор.  Знал он, что похитят  Диоскуры  белых  кобылиц  
уЛевкиппа. Только дай срок.
     И впрямь, что  за блеск в глазах у Линкея?  Не звезды  ли в них? Что 
завзгляд! Проникал этот взгляд в любое живое тело,  все насквозь пронизывал, 
истебель до самого корня. Сядет, бывало, Линкей ранним утром на вершине 
утесаи смотрит в мир -- ив землю, и в воды, и  в  небо, и видит, как  сделан 
мир.
Смотрит он,  как  трава  из  земли  растет, как  пробиваются подземные 
ключисквозь почву к ногам наяд, как бескрылые драконы шевелятся под ступенями 
гори черной  яростью наливаются, как слепнет море в глубине без  лучей и лежит,
безглазое,  на  своем дне, а кругом возносятся малахитовые  чертоги Нерея  
инереид.  Видит, как  сбегаются капли  и стелются  сизой муравой  по  небу, 
апосреди муравы пасутся облачные коровы. Все насквозь видит Линкей:  и 
сквозькору видит, и сквозь кость, и сквозь каменные стены.  Хмурятся боги 
Крониды:зачем он все насквозь видит. Ведь он не бог.
     Дивились дару глаз Линкея  и полубоги, но смущал их этот  
пронизывающийвзгляд, высматривающий самое затаенное в самом темном углу живого 
тела 
землии ее созданий.
     А когда Линкей смотрит  вдаль, что перед его  зоркостью зоркость  
орла?Слепота, и  только. Так  далеко видел Линкей, что  если бы стоял он на 
одномконце мира, а  Идас на другом, то увидел бы  он и другой конец  мира. 
Толькосамого себя Линкей не видел.
     Посмотрит  на  себя в зеркало вод, и видно ему все, что  на  дне озера,
реки или моря, а себя Линкей  не видит. И не знал Линкей, каков он. Только 
водном зеркале мог бы он  увидеть себя -- в зеркале глаз Гилаейры и Фойбы.  
Ивот похитили  это зеркало  глаз вместе  с Левкиппидами  Диоскуры.  Не 
увидиттеперь  себя  Линкей  вовек,  если не  отнимут  Афариды  у  Диоскуров 
сестерЛевкиппид.  Каждый видит себя, а Линкей  зоркоокий  себя, Линкея, не  
видит.
Сжалось сердце Линкея от тоски.
     И бросились братья Афариды в погоню за Диоскурами-похитителями.


     



        СКАЗАНИЕ  О БОРЬБЕ  АФАРИДОВ  С  ДИОСКУРАМИ,  ПОХИТИТЕЛЯМИ  ЛЕВКИППИД,
КОНЕЙ-ЛЕБЕДЕЙ И КОРОВЬЕГО 
СТАДА

     Кто  это  пробежал,  проскакал,  пролетел?.. Будто  лебеди, будто кони,
будто девушки, такие белые-белые, словно горных коз 
руно-серебро?     -- Ветер, Ветер, Борей! Оглянись!  Расскажи,  кто там мимо  
пронесся 
повоздуху, не касаясь земли: будто двое, 
белые-белые?     -- Мои дочери, белые льдины, не бегут, не скачут, не летают,-- 
бросил 
снеба нимфам сердитый Борей и острым крылом рассек воздух.--  Что мне кони, 
идевы, и лебеди! Диоскурам я не соперник. Разбегайтесь, зябкие, прячьтесь! Я,
Борей, сегодня гуляю. А мои фракийские повадки знают нимфы земли Пелопа.
     Разбежались лаконские нимфы и, смеясь, кричат ему 
издалека:     -- Левкиппиды, Левкиппиды пронеслись! Не догнать их тебе, 
Борей!     Несутся  по небу  на конях-лебедях Диоскуры.  На  руках у них 
лебединыедевы. Говорит на лету Кастор 
Полидевку:     -- Некуда  улететь  нам в небо, бесприютно  оно для нас. Не  
боги мы 
--только дети  богов. Не летать же нам без отдыха и срока! Увидит нас  в  
небеЛинкей  --  скажет  Идасу,  и  метнет  в  нас Идас камень. До самого  
солнцадобрасывает он камни.  Надо нам покинуть небо.  На земле укрыться от 
погони.
Не биться  же нам с Афаридами:  на  руках у  нас  лебединые девы. Собьют 
насАфариды с неба на землю, а не то в Левкиппид попадут.
     Говорит на лету Полидевк 
Кастору:     --  Не укрыться  нам  в пещере,  в  глубине земли:  сквозь землю  
видитЛинкей. Не укрыться нам и в  воде: до  самого  дна проникнет его  взор.  
Неттакой  высокой  горы,  куда бы  не залетал его  взор.  Нет такой густой 
чащилесной, сквозь которую  не пробежит его  взор. Где найти нам на земле 
приют?Ни лес, ни гора, ни пещера, ни река не скроют нас от Линхея.
     Умолк Полидевк.
     А кони-лебеди все мчатся-летят. А лебединые девы Левкиппиды у 
Диоскуровпод левой рукой, у самой груди.
     Говорит на лету Кастор 
Полидевку:     -- Брат, есть для  нас  одно укрытие  на  земле:  укроемся 
позади 
лучейвенца  Аполлона. Вот положил он свой венец на  голую вершину горы, 
именуемойгора Лучей, близ ущелья Тенара, а сам у конского ключа ведет  хороводы 
нимф.
Будут  бить  лучи в глаза Линкею.  Не  могут земные  глаза Линкея 
проникнутьсквозь лучи Солнцебога: ослепляет их солнце неба.
     Обрадовался сперва Полидевк, а потом опять встревожился.
     Говорит 
Кастору:     -- Как же быть нам ночью, Кастор, когда нет лучей венца 
Солнцебога?     Говорит Кастор 
Полидевку:     -- Ночью будут  спать глаза  Линкея  -- ночью бодрствует Идас. 
Вот  
поднами ущелье Тенара в  черном тумане. Близ него и спустимся  на  вершину 
горыЛучей.
     И направили Диоскуры коней-лебедей к земле.
     Не подходи, путник, к Тенарскому ущелью, где вход в преисподнюю! Бог 
литы,  титан  или  герой-полубог  --  не для радостных это  место.  Обойди 
егостороной.
     Но если черные Керы-Беды  загонят тебя сюда к ущелью из светлых долин 
илимонных рощ и садов, где айва и гранаты, не наклоняйся  над  его  
бездоннойглубью, не слушай голоса  Эринний,  исчадий мести. Черным  холодом 
дохнет 
натебя  ущелье. И  пусть всем  великолепием сверкает над тобой  древний Гелий,
титан Солнца, и  пошлет тебе свои самые  золотые лучи,  будут  они  для 
тебяпрощальными лучами. И  полдень назовешь ты закатом. Страшно это место  и 
длябесстрашных. Тот  полубог,  что  спустится  туда  живым и вернется  после 
наземлю,  будет  жить на  земле только по виду живой: мертв он. Потому что  
незабыть ему схождения в тот  черный туман.  И  если он скажет: "Я спускался 
вэлизии",--  ты  спроси у него: "Отчего  у тебя  глаза  пустые? И  зачем  
такиспуганно  озираешься  ты,  будто  бродят вокруг  тебя  незримые тени 
аида?"Ничего не ответит он. Только взглянет на тебя пустыми глазами и отойдет.
     К ущелью Тенара подошли  братья Афариды, Идас  и Линкей. Говорит 
Линкей
Идасу:     -- Не укрываются ли  здесь  поблизости Диоскуры с добычей? Решат 
братьяДиоскуры, что не подойдем мы  к этому мрачному месту  живыми. Заляжем 
здесь,
подстережем их. Отсюда все небо, и море, и горы видны.
     Залегли Афариды двумя огромными  телами близ ущелья, и  две черные 
тениспустились от них на море.  Смотрят братья: что  за  блеск на  голой 
вершинескалы  над морем? Вглядывается Линкей, но бьют ему в  глаза лучи  
Аполлоновавенца, как завесой прикрыли от них вершину.
     Говорит Линкей 
Идасу:     --  Не  там ли,  за стеной лучей, Диоскуры с Левкиппидами?  Аполлон  
импомощник. Прикрыл их лучами. Они -- его племени дети.
     Говорит Идас 
Линкею:     -- И у тебя глаза солнечные. Близок ты роду титанов солнца -- 
Гелиадам.
Я-то весь  земной,  а в тебе, лучистом, кусок неба.  Почему же ты не  
видишьсквозь 
лучи?     Отвечает Линкей 
брату:     -- Не  осилить моим глазам-лучам  Аполлоновых стрел-лучей. Не могут 
моиглаза оторваться от земли. И я весь -- земля.
     Говорит Идас 
Линкею:     --  Покарауль тут,  Линкей, а я пригоню сюда  рогатое стадо Афарея, 
чтопасется вместе с конями.  Как увидят его кони-лебеди, кинутся они  к 
родномустаду. Останутся Диоскуры бесконными.
     Сказал и исчез за тремя безднами.
     Забрела в те места  старая вечерняя Туча. Ковыляет, старая, по небу: 
товперед шагнет и оступится, то назад попятится  и  оступится. Все она  
дорогутеряет. Опустилась,  старая,  отдохнуть  на скалу, где укрылись  Диоскуры 
 
сдобычей. И  мохнатым  подолом  зацепила венец  Аполлона. Померк на 
мгновениеблеск  его  лучей.  И  увидел  Линкей  Левкиппид, а  затем  и  
Диоскуров,  
ипохищенных коней-лебедей.
     Застонало сердце  Линкея.  Лежит между  ними и Линкеем черной 
пропастьюущелье  Тенара.  А  за пропастью  держит  Кастор  у самой груди белую 
лебедьГилаейру.
     Крикнул ему Линкей через 
пропасть:     --  Не  укрылись вы от  глаз  Линкея, похитители!  Отдай  мне 
Гилаейру,
Кастор. Отпусти ее. Пусть летит она ко мне через черный туман.
     Засмеялся Кастор, отпустил белую лебедь. Но не летит к Линкею Гилаейра,
лебединая дева. Только чуть встрепенулась, глаза от черного тумана прикрыла.
И снова лежит она белой лебедью у груди Кастора.
     Застонало сердце Линкея. Крикнул Линкей через пропасть 
Полидевку:     -- Отдай мне Фойбу, Полидевк! Отпусти  ее. Пусть летит она ко 
мне 
черезчерный туман.
     Но не полетела к нему и Фойба.
     Стоит Линкей за ущельем Тенара, протянул руки к Левкиппидам и не знает,
почему не летят к нему Левкиппиды через черный туман.
     Тут как раз пригнал Идас к Линкею многоголовое стадо коров. Еще шло 
онопоодаль позади, как  увидел  он Диоскуров, и грозно сошлись брови 
неистовогоИдаса. Стал он темнее черной тучи.
     --  Верни   нам  коней-лебедей   Афаридовых!  --  крикнул  Идас  
грозноПолидевку.--  Отпусти Левкиппид к Левкиппу. А за каждую из Левкиппид  
возьмиот нас по рогатому стаду.
     Отвечает Полидевк Идасу через 
пропасть:     --  Не твои  это кони-лебеди -- они Аполлонова стада!  А коль 
твои, 
такприди и  возьми их. И давно ли стада Афаридов -- не Тиндареевы? Титановы 
этостада, вольные. Где захотят, там  стойбище  себе выберут. Я и сам их от 
тебядобуду.
     Рассмеялся Идас огромно-неистовый и 
крикнул:     --  Что  же не отдали  вы  мое стадо  Левкиппу за  Левкиппид?  
Обманулипохитители титана. И ответил 
Полидевк:     -- Отдадим.
     Так выросла распря между титанами.
     Высятся две скалы над морем, близ ущелья смерти  Тенара: одна  в 
клубахчерного тумана, другая  в  блеске венца Солнцебога. На  одной вершине  
стоятАфариды, на другой вершине стоят Диоскуры.
     А по небу летят черный ворон и белый кречет, и говорит ворон 
кречету:     -- Так  оно всегда и бывает: где чернее всего, там рядом светлее 
всего.
На  светлом  месте  --  Диоскуры  с  добычей. На  темном  месте  --  
Афаридыограбленные. Пусть-ка поищут титаны правду.
     И улетели черный ворон и белый кречет.
     Уползла и старая Туча со скалы. Нет уже на скале и венца Аполлона. 
Унесего юный Солнцебог-небожитель на небо.
     Вечер  спустился. Замычали стада  Идаса.  Услышали мычанье кони-лебеди.
Взвились  на дыбы,  узнали родное  стадо  и засияли  чудно на вершине скалы.
Рвутся  к стаду -- так рвутся, что вырастают  у них  крылья с боков, как 
прибеге.  Тогда положил Кастор им на спину ладони,  и смирились  крылатые кони.
Снова ушли в их бока крылья, и стоят перед Диоскурами кони как кони.
     Ускакали Диоскуры с Левкиппидами. Ушли со стадами и Афариды. Не 
нагнатьим коней-лебедей. Не вернуть им неверных лебединых дев Левкиппид.
     Улыбается утро. Шутит  день.  Усмехается грустно  вечер. Одна  ночь  
нешутит. Сурова матерь-ночь, и жесток и таинствен ее язык.
     Говорит брату 
Идас:     --  Закрой глаза, Линкей. Слишком  долго ты сегодня смотрел. И  
слишкоммного ты сегодня видел. Устали твои глаза. Эту ночь я посторожу стадо. 
Спи.
     Закрыл глаза Линкей. Уснул.
     Пасется стадо братьев Афаридов. На камне сидит Идас-караулыцик. 
Положилмощные  руки  на  колени,  подбородком уперся в  грудь, и ночные  
думы-словаповели с Идасом беседу, убаюкивают 
караульщика:     -- Могуч  ты,  Идас. Кто  поборет  тебя? Кто удержит  твою 
руку,  
Идас?Подберется ли к стаду  вор, когда ты сторожишь? Кто  дерзнет!..  Спи,  
Идас.
Грозно твое имя в Мессении. Бог  и тот не осилил тебя.  А кто равен по  
силеАполлону? Ох, и могуч же ты, Идас! Ох, и грозен же ты, 
Идас!     Ночь. Ведут думы-слова беседу с Идасом, убаюкивают караульщика.
     А во мгле за кустами уже отманивает стадо от камня Кастор. Уже 
оглушаетПолидевк кулаком вожака-быка.
     Свалил его наземь и тащит за хвост  покорного зверя. А  вслед за  
быкомидут, жуя, коровы.
     Дошли  братья  Диоскуры до своих белых коней, вскочили на  них -- 
сталибелоконными. Прочь из Мессенской земли погнали стадо Афаридов.
     А ночные думы-слова все ведут беседу с 
Идасом:     -- Ох, и могуч же ты, Идас! Ох, и грозен же ты, Идас! Кто дерзнет!..
     Спит Идас-караулыпик.
     Идут  Диоскуры  впереди похищенного стада. Отпустили  к Тиндарею  
белыхконей-лебедей  вместе  с Левкиппидами. Не  покинут теперь  братьев 
лебединыедевы.
     Говорит Кастор 
Полидевку:     -- Левкиппиды теперь наши жены. Не видать больше Линкею 
лебединых  дев.
Угнали мы стадо и у Идаса. Не смеяться больше над нами Идасу, будто не  
далимы Левкиппу дара за его Левкиппид. Но ни к чему  нам это стадо. Не нужно 
онои Левкиппу. Богата стадами земля Пелопа. Пусть бежит оно куда хочет. 
Захочет--  пусть  вернется оно к Афарею. Смыли мы  обиду.  Радуются, глядя на  
нас,
боги.  Веселятся они,  глядя на  Афаридов.  Но  не  нам, Диоскурам, 
потешатьбогов, хотя мы и дети Зевса. Титановой правдой вскормлены мы. 
Полубоги-героивзывают к  нам в битвах  и в бурю. Что бежим  мы от  братьев 
Афаридов?  
Ведьвернулось  лебединое к лебединому.  Такова дума Земли-Геи. Не родился 
Линкейиз  серебряного  яйца,  как  мы. Ну что ж! Немало  золотится на земле 
кудрейдевичьих, найдем  мы для него солнечную титаниду.  И в кругу полубогов 
такихнемало. А у Идаса  Марпесса серебрится  -- нимфа  речная. Только  гордость 
уИдаса неистова.
     Отвечает Полидевк 
Кастору:     -- Не вырвать Линкею  у себя из глаз Левкиппид -- стоит в его 
глазах 
ихлебединая краса. Не простит нам Линкей их похищения. Не простит нам и 
гордыйИдас обиды за брата, лютует он и за поношение. Увели мы у него, 
неодолимого,
коней-лебедей  и стадо. Гонятся за нами Афариды. Реют дети Ночи вокруг  них,
шепчут им  в уши:  "Отомстите"! Разве  мы не  мстили  им?.. Не титаново  
этослово: "месть",  а ночное. Ночь  родила его, а  боги  Крониды  подарили  
егобелому дню. Взгляни, вот выкупала Заря-Эос коней в морском пурпуре и 
смеетсянам, как подруга, а черная Немезида-Мстительница стоит на горе, не  
уходит 
вподземную  мглу  к Ночи.  Укажет  она  Афаридам к  нам дорогу. Надо  бы нам.
Кастор, биться  с Афаридами,  да не одолеть нам Идаса. Взгляни, вот  дупло 
вдревнем дубе,  прапращуре.  Велико  дупло,  скроет  оно  нас со всем стадом.
Некогда  в нем  сам Зевс укрывался от титанов. Подстережем  здесь  Афаридов.
Может, глаз Линкея не заглянет в дупло. Сказал 
Кастор:     -- Диоскурам нападать из засады? Ты ли это говоришь, ПолидевкБрат, 
ведьмы Диоскуры. К нам  взывают герои  в битвах. Лучше бы нам не прятаться в 
этодупло.
     Сказал 
Полидевк:     --  Нет  у  меня   всевидящих  глаз  Линкея.  Увидят  его   глаза 
 нас,
Диоскуров,-- мы же Афаридов не увидим. Неравны наши силы перед боем.
     И укрылись Диоскуры в дупле.
     Ни слова не сказал Идасу Линкей, когда проснулся и увидел брата 
спящим:только вдаль поглядел. И пустились братья Афариды снова в погоню за 
братьямиДиоскурами -- похитителями стада.
     Что им стадо! Только свистнут  -- и новые стада к  ним  сбегутся.  
Язваобиды  жжет их. Осрамили Диоскуры Афаридов,  оскорбили их титанову гордость,
нарушили  правду титанову  обманом.  Смеются  теперь над огромным  Идасом  
изоркооким Линкеем боги Крониды: и Левкиппид потеряли, и коней-лебедей, и 
ещестада отманили от них Диоскуры. Как  им,  Афаридам,  теперь по  лесу 
пройти?Ухают  им вслед рогатые сатиры, позванивают им с  деревьев насмешливо 
дриадылиствой. Нагнется Идас к ключу испить воды, а струи от  него во  все 
стороныразбегаются под переливчатый хохот 
наяд:     -- Ох, и могуч же ты, Идас! Ох, и грозен же ты, 
Идас!     Да и как вернется он теперь к речной нимфе  Марпессе? Страшен стал 
Идасот жгучей обиды. Не становись, лесной  зверь,  ему  на пути! Ухватит он 
тебярукой за хобот или хвост драконий, махнет и разобьет тебя об скалу -- 
толькоптицы на лету поймают клочья звериного мяса.
     Не попадайтесь ему на дороге, вы, дубы и ясени! Вырвет он вас, вековых,
с корнем и закинет за облака или за море.
     Прочь сворачивайте  с пути Идаса, горные  ручьи!  Или  свернет сам 
Идасваше русло в сторону и выльет вас разом в море -- только брызги останутся 
отвас на голых камнях.
     Горят диким  огнем  глаза  Линкея.  Не блеск в них,  а пламя черное,  
ивыбегают из того пламени лучи багровыми копьями. Не попадайся этим лучам  
наглаза, живое создание. Птицы падают от  тех лучей обгорелыми  с неба. 
Стволысосен  стоят от них обугленными. Хвоя под ногами дымится и  тлеет. И вода 
 
включах исходит паром.
     Страшен путь братьев Афаридов.
     Вот  она,  титанова  гордость,  терзаемая  язвой  обидыРасплавилась  
ееадамантовая крепость и течет раскаленной лавой по миру полубогов.
     И  зачем копье в руке Идаса? Разве мало ему его тяжкой руки? И где 
взялон такое копье?  Где нашел такой ясень-исполин?  Метнет -- и скалу  
расколетнадвое, не то что теплое живое тело.
     Утро. Рань. На Тайгете братья Афариды.
     Вот взбежал Линкей на самую вершину хребта, озирает весь остров Пелопа.
И не слышит, как шепчет ему роса с 
цветов:     -- Не смотри, 
Линкей!     Не  видит, как сидят нимфы-росяницы, окутав  лицо  и глаза  
волосами, 
иблестят на их волосах слезы каплями. Шепчут 
ему:     -- Не смотри, Линкей! Умой глаза чистой росой, охлади их огонь.
     Слеп и глух ко  всему Линкей. Только одно хочет он увидеть:  Диоскуров.
Только одно хочет услышать: их предсмертный хрип.
     Вот  стоит  вдали  тысячелетний  страж  острова  Пелопа  --  прапращур,
дуб-великан.  Вместе   с   древними   отцами-титанами   рожден   он  
матерьюЗемлей-Геей. Давно, века, не живет  в нем уже зеленая дриада. Верно, 
живет 
внем само Время-Хронос. Высох дуб, стал каменным. И из всех крылатых 
созданийтолько одно сверкающее всеми красками драконового чудище. Химера, 
садится 
наего каменные сучья.
     Что за создание! Дивно сияет на середине ее спины лик чаровницы Сирены,
и  поет  диковинно  Химера,  и  рычит львиной пастью,  и  блеет  жалобно,  
ишипит-свистит по-змеиному. Верно,  такое  же и само Время-Хронос: тоже 
разомсмотрит оно на  тебя  и львом, и  змеей, и  козой, и Сиреной, тоже  разом  
ирычит,  и шипит-свистит, и блеет, и поет там обольстительно, словно и у 
негоголос Сирены.
     Стоит  дуб-прапращур --  не шелохнется,  хотя бы все ветры  обломили 
обнего крылья. Смотрит на  дуб  Линкей: что  за шевеленье  неприметное  
внутридуба? Зорче вглядывается Линкей в дуб. Рядом с ним стоит Идас  с копьем. 
Какзаря в тучах Линкей, как ночь перед бурею Идас.
     Жжет  сердце Линкея язва обиды! Впиваются лучи глаз Линкея в кору дуба,
пронизывают ее: вот  и  дупло  -- не  дупло, а целая берлога.  Тут не то 
чтосовы, тут конский табун спрячется, тут...
     И вздрогнул Линкей от гневливой радости. 
Крикнул:     -- Там, в дупле, они -- братья Диоскуры! В самой сердцевине дуба, 
Идас.
     И так велик  был гнев его радости,  что готов был  Линкей  глаз у  
себявырвать  и метнуть  его  из  глазницы,  как из пращи, в это дупло,  в  
самуюсердцевину дуба -- в сердце Кастора. Ведь у Кастора была  вчера под рукой, 
усамой груди, Гилаейра.
     Но   уже   летит,  уже  вонзается  в  дуб,  уже  насквозь   
пронизываеттысячелетний ствол копье Идаса, и  далекий крик предсмертной муки 
донесся 
издуба до слуха братьев Афаридов.
     Лучше бы не  слышать им этот крик!  Лучше бы мимо дуба пронеслось 
копье
Идаса!     Раскололся надвое дуб.  И вывалилось  направо горой  ног  и 
сцепившихсярогов  в  ужасе ревущее  стадо с  прободенными животами  и  боками. 
А 
налеворухнуло  тело  Кастора.  Стоит  над  ним  с  поднятой  к небу рукой,  
словнообезумев, Полидевк, и льется из груди Кастора кровавый ручей на камни 
скалы.
     Исчезла с горы Немезида.
     Только  Заря,  вся  бледная, остановила на небосклоне  розового коня  
исмотрит  на  жестокий румянец, окрасивший  камень на том  месте,  где 
преждестоял дуб-прапращур.
     Не ее это румянец, не 
Зари!     Бурно возликовал Линкей.
     Когда же грозно потемнело небо в стороне Олимпа и косматая туча в 
синихмолниях спустилась к дубу, схватил Линкей Идаса за руку и 
сказал:     -- Уйдем, 
Идас!     Но не сдвинулся с места огромно-неистовый Идас. Стоял, опустив  
голову,
и огромная дума тяжко и медленно подступала к его глазам.
     --  Уйдем,  Идас!  --  еще  раз сказал  Линкей.-- Я узнал,  что 
смертенКастор.  Быть  может, смертен и  я.  Нехорошо знать живому, что он  
смертен.
Бежим, 
Идас!     Тогда понял наконец Идас смерть Кастора и угрюмо ответил 
брату:     -- Идем. Копье мое в  руках у Полидевка. Я бы скалу на него обрушил. 
НоКастор умер.
     И так поспешно  ушли  сумрачные  Афариды от места боя, что заяц  
сказал
белке:     -- Бежали с поля битвы братья Афариды. А белка  повторила это орехам.
 
Идолго щелкали в лесу орехи о том, что Афариды бежали от Полидевка.

     



СКАЗАНИЕ О БОЕ АФАРИДОВ С ПОЛИДЕВКОМ У МОГИЛЬНОГО 
КАМНЯ
     Есть в  Мессении  камень --  не камень,  а каменная  седловина у  
ключаКиэния.  Под  тем камнем  лежит  древний  титан, сверженный в глубину  
землибогами Кронидами в дни великих битв богов  и титанов. Никому этот  камень 
неподнять,  разве что Атланту! Приковали  его к почве громовые молоты Кронида.
От того титана, что под камнем, ведут свой род Афариды. И сюда, к 
могильномукамню, подошли с Тайгета Идас и Линкей.
     -- Подождем здесь,-- сказал Линкей и, оглядев  огромный камень, 
спросилИдаса:-- Брат, мог бы ты поднять этот  камень и поставить его на ребро 
щитоммежду Афаридами и Полидевком,  чтобы не  было  между нами  битвы?  Не  ты 
лиговорил: "Я все могу".
     И ответил огромно-неистовый 
Идас:     -- Могу.  Но  Кастор?..--  И  так  сумрачно посмотрел в  сторону 
ущельяТенара.
     -- Полидевк придет,-- сказал Идас.
     И, как эхо, повторил за ним 
Линкей:     -- Полидевк придет.
     Молча сидели  братья  Афариды  на  могильном  камне  и ждали. Тяжек 
былсегодня им, могучим, купол неба.
     -- Он был нам друг и брат,-- сказал Линкей. И, как эхо, повторил за 
ним
Идас:     -- Был друг и брат.
     Ждали братья  Афариды, и казалось  им,  отважным великанам, что не  
онисидят на могильном камне, а что камень всей своей громадой лежит на них.
     Сказал 
Линкей:     --  Брат, ты  боролся с Аполлоном  за речную  нимфу Марпессу.  И  
Зевс,
страшась, что  одолеешь  бога,  сына  Зевса, разъединил  вас  молнией. 
Огоньтрезубцем упал с неба между вами. Брат, и Полидевк -- сын Зевса.
     Но грозен был голос 
Идаса:     -- Не Зевс дал силу мне. Я сын Земли. Иной огонь был силой. Пусть 
сноваразъединит нас молния с сыном Зевса, но с Полидевком все же я в бой 
вступлю.
У Идаса дерзнул похитить!..  Линкей, я положу его  плашмя на землю, сяду 
емуна грудь и призову титанов и героев: пусть  видят, как карает Идас. Сатиров,
нимф -- всех созову: пусть смотрят -- и смолкнет смех.
     Во весь рост стал Идас-великан, и его рука, сжатая в  кулак, с  
угрозойподнялась к небу.
     -- Идас, а если огненный трезубец Зевса тебя 
пронзит?     -- Зевс не посмеет.
     -- Зевс? -- И  рассмеялся зоркоокий Линкей,  брат  Идаса.-- Он в 
тартарнизверг больших титанов.  Он Прометея  пригвоздил к утесу. Атланта сковал 
 
снебом. Зевс не посмеет? -- И соскочил с камня Линкей.-- Идас, он бог 
богов!     Но гордо звучал 
ответ:     -- Он чтит меня как Силу.
     Смолкли братья. Снова сели  оба на могильный камень. И темнело над 
нимигрозное небо. Долго смотрел  Линкей в это темное небо и, переведя  глаза  
набрата, 
сказал:     -- Зевс никого  не чтит, подобно небу. Он  --  Зевс. Но  голосом 
титанаответил 
Идас:     -- Я нужен Зевсу:  он -- небо, я -- земля. Так  говорили братья 
Афаридыдруг с другом, словно могучая сила мысли вошла  в них,  в Идаса и Линкея,
  
вубийц Кастора, здесь, на могильном камне. Сказал 
Линкей:     -- Сегодня нужен -- завтра ты не нужен. Ненужный становится  обузой.
 
Тыпеплом  станешь, Идас.  У  кронидов безжалостность -- закон.  Я  знаю  
словоПрометея:  "На молнию  ответить надо молнией". Но ты что можешь, Идас?  
Твойясень-кол  -- соломинка для Зевса. Метни в Кронида гору -- он,  как орех, 
еерасколет.
     Не вынес Идас эту горечь слов и, прямо  смотря  в лучевые  глаза брата,
весь выпрямившись, вздув горами мышцы, всем телом крикнул 
иступленно:     --   Где  ты,  Линкей,  брат  Идаса?  Ты  робок?  Ты,   надвое  
драконаразорвавший? Титан ли ты? Или только полубог? И с грустью ответил 
Линкей:     -- Не знаю, Идас. Мне кажется, я смертен.
     -- Так ты бессмертным себя сознай -- и ты не будешь смертным.
     Сказал  и  сам удивился своим словам Идас. Будто  кто-то их 
подсказывалему, могучему Идасу. Не титан ли, погребенный под могильным 
камнем?     Но с той же грустью продолжал 
Линкей:     -- Я вижу мир. В тебе -- все сверх и сверх. Но мера дана  всему. 
Есть 
идля силы Зевса мера. Но неравна ей мера твоей силы. Ты, Идас, мал.
     -- Я 
мал?     И крикнул великан, огромный 
Идас:     --  Я, как  быка,  взвалю себе на спину  Тайгет  и понесу! Мне Зевс  
нестрашен.
     -- Страшен. Сильнее  он,  чем ты и  я, мы оба.  И  удивился Идас 
словам
брата:     -- Кто страшен? Я видел  Страх: он -- Фобос, спутник  бога войны. 
Стоялон за плечом Арея, пред самой битвой полубогов. И я похлопал Страх по 
плечу.
Скривился Фобос и мне сказал: "Идас, со мной не шутят. Ты, видно, очень юн".
Тогда  еще  раз я хлопнул Страх по плечу  и отошел  смеясь. Он  подозвал  
напомощь  брата --  Ужас. И  Ужас мне,  Идасу, смотрел в глаза, а я смеялся. 
Явидел Страх. Но как это 
"страшиться"?     Смолк Идас. И вот раздался из-за тучи 
голос:     -- Идас, 
Идас!     Но никого на небе и на земле -- только туча. Стал Линкей вглядываться 
вэту тучу. Но ослеплял его  какой-то  блеск. И снова тот же  голос из-за 
тучи
сказал:     -- Ты слеп, 
Линкей!     И туча обратилась  в дым. По-прежнему  небо было пусто. Тогда в 
тревогесказал 
Линкей:     -- Идас, нас  слышал  Аполлон! Он ослепил  сиянием мои глаза. На 
небе 
явидел  воздушный  след  его стопы.  Он  передаст Крониду твои  слова. Он  
непростит тебе Марпессы.
     И снова  долго всматривался Линкей в даль  неба,  поверх  гор, и 
сквозьгоры, туда, где зыблется незримый для Идаса Олимп.
     -- Я вижу, Идас: Кронид с  вершины преднебесного оплота смотрит на нас.
В его руке перун. Брат, не борись с бессмертным Полидевком! Он -- сын Зевса.
     -- И Аполлон -- сын Зевса.
     -- Брат, ты отважен, ты могуч, ты -- Идас, но молнии не вынес и Атлант.
     -- И молнии гаснут.
     Не шагают,  не  бегут, не скачут Бури, а разом,  будто со всех  сторон,
налетят  --  и  завертят,  закружат,  увлекут  все  в свой  водоворот. И  
неопомнишься, как уже сам  ты стал одним  из тысяч  крыльев  этих  Бурь. 
Такойбурей налетел и Полидевк на  братьев Афаридов.  закружились они  все  трое 
ввихревой схватке-пляске у могильного камня.
     Бьются  ли,  борются  ли  -- не  понять: только ухватился Идас за 
конецсвоего  копья,  что  пронзило  грудь  Кастору,  хочет  вырвать  его  из  
рукПолидевка, и  кружатся оба, держась с двух сторон за его концы. Хочет 
Линкейпомочь Идасу, но не знает, как ему подступить к Полидевку: кинется к нему,
 
аборцы  уже  поменялись  местами. Ухватился он, наконец,  за  середину копья,
повис на  нем: согнулось копье в  дугу и переломилось  пополам.  Отлетели  
вразные стороны Идас и Полидевк, каждый  с  обломком копья  в  руках. Упал 
оттолчка и Линкей и ударился затылком о край могильного камня. Брызнули из 
егоглаз во все стороны лучи, и померкли глаза Линкея.
     Что же недоглядел ты, 
Идас?     Уже  подскочил  к  упавшему  Линкею  Полидевк,  обхватил  его  
туловищепоперек,  взвалил его себе  на  плечо и бросился с ним бежать  по 
могильномукамню, к его краю, нависшему высоко над морем. Клокочет внизу морская 
пучина-- то поднимется, как грудь при дыхании, то отхлынет и откроет свои 
каменныезубы чудовища.
     Среди тех зубов один зуб выдавался особенно  далеко над водой. 
Обточилиего  волны водоворота.  Словно  шпиль подводной  башни,  злобно торчал 
он 
изпены.
     На этот зуб  упало с высоты тело  Линкея.  Вонзилось острие зуба  в 
егоспину, вышло сквозь грудь  наружу, и  остался  Линкей навек пригвожденным  
ккаменному зубу пучины.  Девять валов поднял владыка  вод Посейдон, один 
вышедругого, и  покрыл  ими тело Линкея. Девять валов должны отхлынуть  в  море,
чтобы вновь открылось тело Линкея и торчащий из него каменный зуб.
     Отплатил    Полидевк    Идасу   за   копье,   пущенное   в   
сердцевинудуба-прапращура.
     Так ни зверь, ни Смерч-Вихрь не взвоет, как взвыл Идас при гибели 
братаЛинкея. Так взвыл Идас, что сорвался  со скалы водопад  в дальнем  ущелье  
изатопил убежище речной нимфы Марпессы.
     Поздно подбежал ты, Идас, к краю могильного камня.
     И тут схватились  друг с  другом  два  борца  -- Идас и Полидевк, 
чтобыбиться насмерть.
     Но  не знали  ни Идас,  ни  Полидевк,  смертны  они или бессмертны.  
Неоткрыли им этого ни титаны, ни боги.
     Разъярен  был Полидевк за  смерть Кастора. Разъярен был  Идас за 
гибельЛинкея. Гнут они свирепо друг друга к земле -- и не могут пригнуть. 
НеодолимИдас  для  Полидевка.  Неодолим  Полидевк для  Идаса.  Ударит  кулачный 
боецПолидевк Идаса в грудь кулаком-молотом, так что мамонт свалился бы замертво,
а Идас и не заметит. Нипочем и Полидевку удар Идаса.
     Уже дважды отходили борцы от могильного камня  и  дважды возвращались 
кнему.  И  заметил Полидевк, что  чем  ближе  они к тому  камню, тем  
сильнеенапирает на него Идас, а чем  дальше они от  камня, тем натиск Идаса 
слабее.
Стал тогда Полидевк отводить Идаса подальше от могильного камня.
     Видит Идас, что одолевает его в борьбе противник. Вырвался он  тогда 
изрук Полидевка и пустился бежать назад, к  камню,  вскочил на него. И уже  
насамом  могильном камне  в третий  раз  вступили  бойцы в смертный бой друг 
сдругом.
     Ну и 
титаны!     Обхватили руки тела,  и хочет каждая рука сломать тело.  Давит 
глыба 
наглыбу. Страшным  дыхом  вырывается  воздух из груди. И бьет  молот  в  
кузнесердца двойным  ударом. Нет, не уступят друг  другу ни сердца, ни  тела,  
нируки.
     Века был недвижим могильный камень. И  вдруг покачнулся он под 
тяжестьютел  могучих  борцов  и  чуть  сдвинулся с  места.  Не  титан  ли,  под 
 
нимпогребенный,  шевелится во  сне?  Пошатнулся Полидевк.  Еще больше 
сдвинулсякамень,  приподнялся  один  его  край.  И услышали  борцы  словно  
подземноедыхание.
     Вдвое могучее  стал вдруг  Идас. Теснит, гнет  Полидевка.  Собрал 
тогдаПолидевк всю свою силу, оторвался  от Идаса, ступил с камня на землю,  
хочетпрочь бежать от могильного камня. Тут  и свершилось неслыханное. Спрыгнул 
наземлю  вслед  за ним  и  Идас  и,  двойной налившись  силой,  приподнял  
тотмогильный камень над  землею:  устоял и бросил им, тяжким,  в  Полидевка. 
Неуспел  увернуться Полидевк. Хотел было  отбить громаду руками, но  
грохнулсяпод ноги могильный камень,  зацепил краем бойца. И упал Полидевк, сын 
Зевса,
на колени.
     Тогда загремело глухо в 
облаках:     -- Не прыгай, 
Идас!     Но не  слышит громового голоса  Идас.  Прыгнул он огромно-неистовый, 
наПолидевка, опрокинул его и прижал плечами к земле. Еще грознее загрохотало 
внебе.
     Но не слышит и  не видит Идас. Перед глазами  у него Линкей, 
пронзенныйкаменным зубом. Сжал Идас тело Полидевка руками-удавами, навалил его 
на 
себяи хотел  было бросить  его близ  камня в расщелину, где земля  вдруг 
открыласвои недра.
     Поднял  Идас  голову к небу. В  руках  у него  тело исполина. Видит  
--нависают над ним черные космы  козьей шкуры,  эгиды Зевса, со страшным 
ликомчудища посередине. А над ликом грозовые глаза в  ослепительном сиянии 
гнева.
И огненные ресницы вокруг глаз.
     Только  раз  увидишь ты такие глаза.  И  в  глаза  самому владыке мира,
Зевсу, крикнул неистовый 
Идас:     -- Не страшусь я тебя, Небодержец! Я поднял прикованный тобою камень. 
Ия, Идас, бессмертен, как ты. Выйду я и с тобою на битву. Не страшусь я 
твоихогненных ос. Где Линкей, брат мой 
солнечноокий?     Стих мир. И ударило с неба огнем в землю.
     Страшен был  удар перуна Зевса.  Раскололся пополам  могильный  камень.
Выскользнуло  тело Полидевка  из  могучих  титановых рук, и упал на  
обломкикамня Идас.
     Тогда спросил громовый голос в 
небе:     -- Что же ты корчишься, неистовый Идас! Где твое бессмертие 
титана?     Вновь сверкнул огненный трезубец, и вновь спросил голос в 
небе:     -- Слышишь меня,  Идас? Ты -- как мед для моих огненных  ос. Атлант 
былгорше.
     В  третий раз ударил Зевс с неба, и свергли  копья молний тело  Идаса 
враскрытые недра земли.
     Не  спрашивай,  путник, в Мессении об  Идасе. Не  спрашивай,  где 
лежитмогильный камень. Позабыто давно это место у моря.
     Но, бывало,  отхлынут в море волны пучины, где томилось пригвожденное 
ккаменному зубу тело титана Линкея, откроется оно взору, и вот  откроет 
тогдаЛинкей глаза и посмотрит  в  небо на нового Солнцебога. Метнет он яростно 
изземных глаз  в Аполлона  лучи, проникающие сквозь камень  и кость. 
УлыбнетсяАполлон, и  в  ответ пошлет  Солнце-бог в глаза Линкея свои золотые 
небесныестрелы. Ослепнет зоркоокий Линкей. И лежит он, ослепленный, устремив  
слепыеглаза на небесную  дорогу, пока  не вернутся  обратно с моря один за  
другимдевять  волн-валов и  не покроют его свинцовой  влагой, погуляв  по 
морскомупростору.

     


     



СКАЗАНИЕ О ТИТАНЕ КЕНТАВРЕ 
ХИРОНЕ
     



        ЧАСТЬ I.  СКАЗАНИЕ О ТИТАНЕ КЕНТАВРЕ ХИРОНЕ-ВРАЧЕВАТЕЛЕ И ОБ АСКЛЕПИИ,

МАЛЬЧИКЕ-БОГЕ


Сказание о нимфе Харикло и об ослеплении ее сына 
Тиресия
     У пещеры кентавра Хирона, на горе Пелион, умирала старая Харикло.
     Некогда была  нимфой Харикло, дочь  древнего титана Перса.  И, как  
всетитаны, была  титанида  Харикло  бессмертной и  вечно  юной. Но  когда  
богиКрониды низвергли  древних титанов  Уранидов в тартар, а  других, 
непокорныхтитанов изгнали на край земли, к  Мировой реке-океану, приманила к 
себе 
дочьЗевса Афина юную титаниду Харикло, и стала нимфа  Харикло подругой  
небеснойбогини.
     Был у Харикло сын -- юноша Тиресий. И таким  обладал  он 
проницательнымвзглядом, что любую добычу мог увидеть сквозь  гущу листвы, в 
глубине 
речныхвод и на самой далекой горной тропе. Но случилось нежданное.
     Как-то бродил Тиресий  по заповедным местам  Пелиона, и послышался  
емуплеск и радостный смех, каким смеются счастливые боги.
     "Верно, нимфы резвятся",-- подумал  Тиресий  и метнулся из лесной  
мглычерез  заросли тамарисков и тернии прямо к светлому озеру, на золотой песок.
Это  озеро было  насквозь  зеркальным, и кто к  нему  подходил,  у  того  
намгновение слетала с глаз пелена смертности и он  мог  видеть мир,  каким 
еговидят бессмертные.
     И увидел Тиресий: плещется перед ним в озере,  по пояс  в воде,  
богиняАфина и рядом с нею мать Тиресия нимфа Харикло. Такой увидел богиню 
смертныйюноша Тиресий, какой видеть ее могли только боги.
     Вскрикнула  в гневе богиня. Согнуло от ее крика деревья  над  озером, 
идриады опрокинулись от испуга головой к воде. Над озером повисли  их волосы.
Вышла богиня  из воды. И вздохнуть не дала Тиресию, как уже стоит перед  
нимво всей красоте своей, вся как есть, и грозно смотрит в глаза юноше.
     Замер восхищенный Тиресий. Не встречал он еще на земле такой красоты  
имощи: не речная нимфа перед ним, не наяда гротов Пелиона -- верно, перед 
нимнебожительница. И готов он все отдать за мгновение, только бы видеть богиню.
Не упал он ниц перед нею, не закрыл своих смертных глаз, не взмолился к 
Чудодеве Олимпа: "Пощади! Я не знал... Я случайно..." Стоит Тиресий перед 
Афинойи смотрит глазами смертного юноши прямо в ее бессмертные глаза.
     О, и грозен был голос 
богини:     -- Видишь ты меня и свет солнца, но в последний раз видишь, 
смертный!     Не успела Харикло крикнуть сыну, не успела прикрыть его своим 
телом, 
неуспела  умолить богиню-подругу, как уже  издала Дева-Воительница боевой 
кличКронидов: рванулись ее руки к смелым глазам  юноши-героя и вырвали эти 
глазаиз глазниц. В ярости бросила их Афина на песок и ногой отметнула в 
озеро:     -- Лови яблоки света, 
Харикло!     Застонало материнское сердце. Кинулась Харикло из воды на берег к 
сыну,
обняла его окровавленное  лицо,  прижала  к груди, и  живая  кровь 
смертногопотекла по бессмертному телу 
нимфы:     --  Боги, боги! Какие же вы  боги, Крониды! Это  сын  мой, Тиресий.  
Онуслышал голос матери, выбежал к ней навстречу, на радость. Что же топчете 
вытитанову 
правду!     Пошатнулся Тиресий, упал на песок, и, обнимая, прикрыла его своим 
теломнимфа Харикло и плакала такими слезами, какими плачет только мать.
     А  богиня Афина уже в боевом доспехе. Еще грознее стал ее лик и взор, 
ив них неумолимость 
Кронидов:     -- Не знала я, что есть у тебя смертный сын, что ты, мать, 
посмела 
бытьподругой  Девы-Афины. Разорван наш  союз, Харикло. Не  резвиться  нам 
отныневдвоем, не  купаться  в  озере  Радости. Но была ты  все  же подругой 
Афины,
богини  Олимпа.  Проси у  меня  чего  хочешь, но  в последний раз ты у  
меняпросишь.
     Оторвалась тогда Харикло от тела сына, протянула к богине 
руки:     --  Исполни материнскую  просьбу: верни  Тиресию  глаза! Дай ему  
опятьувидеть мир Кронидов!  Проницал он среди смертных любую тьму, мог 
высмотретьдобычу  сквозь любую  листву,  сквозь любую  глубину  речных  вод,  
на 
любойдалекой горной тропе.
     И услышала Харикло ответ 
богини:     --  Не могу я вернуть ему глаза.  И никто их не может ему вернуть 
-- 
нибог, ни титан, ни сам Кронид. Кого мы, боги, ослепили, тот навеки слеп. 
Коголюди ослепили, тот может  прозреть. Но в милость тебе,  былой подруге, дам 
яему иное зрение: будет Тиресий прозрителем. Будет  он  читать  тайные  
знакиживой жизни, понимать голоса птиц и зверей, шепот трав и журчанье вод, 
будетвидеть  грядущее в  дне текущем, будет помнить все былое, забытое. Сможет 
онпознавать даже мысли богов. И срок его жизни будет ему удлинен против 
другихсмертных  втрое.  И  когда  сойдет он  в аид, будет он помнить и там,  
средибесплотных теней, все  былое,  забытое и,  как прежде,  видеть грядущее.  
Ноодного  да не дерзает он: открывать  людям  мысли  богов  Кронидов  без 
волиКронидов,-- или утратит  он тотчас свой дар прозрения: исчезнет его 
зрячестьслепоты. Останется  он  просто  слепцом,  не видящим  даже  своей 
дороги,  
ипреследуемый  демонами --  адской Манией и  безумящей Лиссой, будет он 
слепоблуждать по  земле, гонимый и  людьми, и зверями, и  водами, и даже 
камнями.
Будут его птицы клевать и звери терзать, будут его хлестать деревья ветвями,
будут  травы опутывать его голени, и колючки вцепятся в него,  и камни 
будутпадать ему под  ноги, и воды будут  затягивать его в тину. И никто не  
будетему сострадать. Неумолима казнь богов.
     И вонзила богиня копье в землю.
     -- Но  ты --  за тот  дар прозрения сына  отдашь  мне  половину  
своегобессмертия  титаниды. Знай,  не  дается даром смертным прозрение.  Ты 
молиламеня голосом матери, упрекнула нас, богов Олимпа. Уранида ты -- а я 
от     Кронидов.  Говори:  отдаешь ли ты,  мать, половину своего бессмертия 
запрозрение слепого сына? И ответила сквозь слезы 
Харикло:     -- Отдаю.
     Засмеялась  Дева-Воительница,  издала  победный  клик Кронидов,  
триждыударила копьем оземь, 
сказала:     -- Встань, Харикло. Посмотри на себя в озеро Радости. Станет оно 
теперьозером Печали.
     И исчезла Афина в небе.
     Подошла Харикло к озеру. Видит -- опрокинулась в озеро вверх  ногами 
ненимфа, а опрокинулись четыре копыта. У копыт высокие конские ноги.  На 
ногах-- конское туловище.  Нагнулась Харикло к воде и тотчас  увидела вновь 
себя,
да только  до пояса: приросла она к конской груди белой кобылицы,  там,  
гдеобычно у лошади поднимается шея. В кентавра обратила Афина нимфу.
     И осталось ее человеческое тело  бессмертным,  но  ее конское тело 
былосмертным.
     О,  как  обняла  тогда  мать  Харикло  обеспамятевшего  сына 
ТиресияКакприподняла его с земли и унесла в пещеру на гору Хирона -- на 
Пелион!     ...Вспоминала старая Харикло.
     Вспоминала, как  нашел ее потом кентавр Хирон,  как ушла она к нему,  
ксыну Крона, в пещеру. И тогда казалась она себе вечно юной, как прежде.
     Но ушли года  и пришли  годы. Стало смертное тело кобылицы  бороться 
зажизнь с бессмертным телом нимфы.
     Вздох за вздох, частицу  за частицей отдавало тело  титаниды свою  
силужизни  конскому  телу. И вот уравнялись их  силы живой жизни,  и начала 
силабессмертия иссякать.
     Долго боролся чудный врачеватель Хирон со смертью в Харикло -- за 
живуюжизнь в ее теле с жизнью мертвой. И все же стала нимфа и стареть, и хиреть.
     Пришел  час.  У  порога   пещеры  Хирона  умирала  старая   Харикло.  
АГелий-Солнце, древний друг, все тот же.
     Много лекарственных трав и кореньев приносил  ей  Хирон из  лесов, и 
нераз чудесный врачеватель  возвращал  умирающую  к  жизни.  Готовила  
Хариклоцелебные зелья и вливала в  зелье ту каплю  амброзии, которую,  что ни 
утро,
доставляла  в зобе  бессмертному кентавру голубка из  сада Гесперид. 
Нарушаязапреты  богов  Кронидов, смертной  Харикло  отдавал  ту каплю  Хирон, а 
сампитался нектаром цветов, даром нимф луговых Пелиона. Амброзийное 
благоуханьенаполняло пещеру. Но не помогли ни травы, ни амброзийные зелья.
     Еще долго  бродила Харикло по заповедным  местам  в  горах,  ковыляя 
нараспухших  конских  ногах,  в поисках чудодейного  Прометеева корня  с  
алымцветком.  Говорили,  будто  вырастал  тот  цветок  из  капель  крови  
титанаПрометея, что сочилась из его растерзанной раны и падала с высоты к 
подножиюскалы Кавказа. Копала Харикло расщепленным  копытом землю,  нюхала ее, 
долговтягивая воздух, но  не нашла  Харикло  чудодейного  корня. Тогда  
вернуласьстарая к пещере на Пелионе, опустилась конским телом на кучу сухих 
листьев 
имха у ее входа, прислонилась человеческим  телом к гранитному  косяку и 
ушлаглазами в далекие леса и горы. Там  вдали гора  Осса, у моря. А за нею не 
тооблака грядами, не то снеговые холмы Олимпа.
     Зуд  и дрожь в ее  старом  конском теле.  Медленно подняла было 
Хариклозаднюю ногу, чтобы почесать копытом  зудевшее место  на распухшем брюхе, 
 
нопередумала и, с трудом изогнувшись в пояснице, почесала человеческой рукой.

     



Сказание о юных великанах 
Алоадах
     Смотрит Харикло на Оссу и Олимп. Встает перед нею далекое былое.
     Помнит,  помнит она,  как  некогда  юные братья, великаны Алоады,  От 
иЭфиальт, захотели взойти на небо и сбросить с неба на землю Кронидов.
     Как  два  солнца,  были  красивы  Алоады.  То-то  приходился  им  
отцомсолнечный  титан  Алоэй  и матерью -- прекрасная  Афимедейя.  Титанами  
былиАлоады, да еще какими 
титанами!     Когда,  бывало,  ввечеру,  станут  братья  плечом к  плечу  на  
вершинеПелиона, казалось,  две  огромные звезды скатились  с неба  на землю,  
чтобыудивить ее красотой.
     Так  стояли  однажды  красавцы  Алоады  на  вершине  Пелиона.  И  
вдругпронеслась  мимо  них  вслед  за ланью Артемида-Охотница. Увидели  ее 
братьявеликаны и уже забыть не могли. Стали они за нею гоняться. Не поймать им 
ее,
быструю, на земле. А богиня  все проносится мимо, словно дразнит, и манит, 
ииграет с мальчиками-великанами.
     И  не  знали  сперва  солнечные  мальчики  Алоады,  что,  скрываясь  
заисполином-кедром,  смотрит  сверху  на  эту  игру  юный Солнцебог Аполлон  
сзолотым луком  в руке. Неспроста дразнит солнечных братьев сестра 
СолнцебогаАртемида, неспроста охотится за ланью близ титанов.
     Не терпит  Аполлон,  Солнцебог, соперников  --  Гелиадов. Говорил он 
наОлимпе 
богам:     --  О, высокомерны  от мощи  Алоады!  Слишком дерзко сияет их  
красота.
Затмить хотят своей красотой  красоту Кронидов.  Богоборцы они.  И забавы 
ихвеликанские -- не  просто  забавы. Отомстить хотят нам  за гибель  их  отца,
Алоэя.  Скоро,  скоро зазвенит моя  тетива!  Скоро, скоро запоет моя 
золотая
стрела!     Говорил От 
Эфиальту:     -- Небесный лазутчик затаился за  деревом. Стрел у кего  полный 
колчан.
Что-то он задумал недоброе. Отвечал Эфиальт 
Оту:     -- Что ж!  Разве наши  стрелы -- не стрелы? Разве наши руки -- не 
руки?Не в обычае титанов таиться за стволами и облаками. Взойдем открыто на 
небо.
Пусть попомнят Крониды братьев  Алоадов! Пусть уступят нам Артемиду.  
Высоконад Олимпом небо. Навалим гору на гору. Взгромоздим Оссу на Олимп. А на 
Оссупоставим  Пелион. И  шагнем  по ним на небо Кронидов. Или будем мы,  титаны,
богами,  или  сбросим  богов  с  неба  на  землю.  Свергли  же молнии  
Зевсасолнечного Алоэя в тартар! Будет рад нам титан Гелий на высоком небе. Одна 
унас с ним титанова правда.
     И сказал Эфиальту 
От:     -- Что ж, возьмемся, Эфиальт, за Оссу. Позабавимся сегодня горами.
     А богиня  Артемида-Охотница  все  мелькает перед братьями, все  
дразнитмальчиков-великанов,  уводит у  них  из-под носа  золоторогую лань.  
"Погодиже,--  подумали  Алоады,--  похитим мы тебя с  неба  вместе  с  твоим 
лунным
гребешком!"     Стали братья Алоады по обе стороны Оссы, обхватили ее руками 
великанов,
уперлись пятами в  подошву соседних гор,  напрягли всю свою титанову  силу 
иоторвали Оссу от почвы.
     Застонала Гея-Земля.
     Услышали тот стон и звери, и птицы, и травы, и малые твари. Не 
услышалиего только мальчики-великаны: приподняли гору и держат. И казалось 
издалека,
будто две малые  горы с  двух сторон  подпирают одну большую  гору. Еще 
вышеприподняли Алоады Оссу и стали ее валить 
на     Олимп, чтобы потом взгромоздить еще Пелион  на Оссу и взобраться по 
нимна небо.
     Загрохотало   на   вершине   Олимпа.   Не   слышат   грозного   
грохотамальчики-великаны.
     Качается  Осса в их  руках. Выбегают опаленные звери  из лесов -- львы,
медведи, вепри, рыси, олени.  Проносятся дикие табуны  кентавров,  мечутся 
сревом  и  воплем  по  полянам  и   луговинам.  Шарахаются   от  них  
зеленыеМагнезийские  кобылицы. Взмыла  тьма птиц  над горой. Реки и  ручьи 
ринулисьводопадами в пропасти, и падают, с грохотом срываясь, камни-утесы.
     Стонет Гея-Земля от ран.
     И  вот заговорили  дубы и буки-исполины, у  которых уже века,  как 
ушелголос в вековые думы. И дриады,  полумертвые от страха,  вышли из 
сердцевиныстволов вместе со слепыми  совами  и, ухватившись за ветки, тоже  
застонали,
как земля.
     Все грознее и страшнее грохочет Олимп.
     Смотрит  Харикло:  там, в стороне  заката, над  Олимпом  стоит  черная,
невиданной громады туча в багровом пламени по краям, вся изрезана 
трезубцамисиних молний. И при сверкании молний стали видны посреди черной тучи 
грозныелики  огромных   богов:  как  взирают  они  на  неслыханную   дерзость  
двухмальчиков-великанов.
     Смотрит  Харикло:  над  нею, на утесе, упираясь  копытами в самый край,
стоит, весь подавшись  вперед, сын  Крона,  Хирон,  и могучие руки  
кентаврапротянуты не к богам, а к детям-великанам.
     И вдруг крикнул зычно 
Хирон:     -- Титаны вы, мои  титаны! Слышишь ли, отец Крон? Видишь  ли ты из 
тьмытартара: титаны поднимают 
горы!     Все страшнее  в  стороне заката черная туча. Все  грознее вспышки 
синихмолний: летят от Олимпа зубчатые копья.
     Но под  прикрытием  поднятой  Оссы неуязвимы для  огненных копий 
Олимпамальчики Алоады.
     Обернулась Харикло в сторону  восхода. Как чудно там озарено  небо! 
Чтоза ясность! Словно на ладони вся небесная дорога, и на ней в сверкании 
копытвозносятся  солнечные кони на высоко поднятых вожжах. Как  сияли тогда 
глазаГелия-титана,  каким полуденным  торжеством!  Он все  видел, все слышал, 
всезнал -- и смотрел на Хирона.
     Было конское тело  Хирона львиного цвета, и  блистало оно,  
переливаясьзолотом, и сливалось со смуглозолотистой кожей человеческого торса и 
золотойбородой кентавра. И когда стоял в тот час Хирон с его бирюзовыми глазами 
подлучами глаз Гелия, весь он сиял, как сияют боги.
     Что присели вдруг разом на задние ноги кони Солнца  и взвились на 
дыбы?Что  замерли  в воздухе их  распростертые  крылья  и  копыта? Что  
недвижимывытянутые руки титана Гелия и напряженные 
вожжи?     Аполлон, юный сын Зевса, стоял перед конями Солнца, преграждая им 
путь,
и золотой лук в его руке.  Вот уперся юный бог спиной в золотое дышло возка,
и уже тетива, словно одежды Радуги-Ириды, натянута поперек  небесной дороги,
и на тетиве золотая стрела.
     Зазвенело  тонко  в  воздухе, запело.  И  видела  Харикло,  как  
что-топронзило  воздух,  словно  оторвался  от  сиянья  Солнцебога  одинокий  
луч.
Ударился этот  луч  об  Оссу, отскочил  от нее и золотой стрелой вонзился  
вЭфиальта.
     И вот уже летит вторая стрела во второго великана -- в Ота.
     Зашаталась поднятая 
Осса     В руках мальчиков-великанов,
     Накренилась, вся набок 
осела     И в обратную сторону качнулась.
     А затем опустилась 
подножием     На глубокую рану в 
почве     И покрыла собою два 
тела     Великанов-братьев Алоадов.
     Тихо стало в мире и на Пелионе.
     За  море ушла с  Олимпа  черная  туча.  Исчез с  солнечной  дороги 
юныйАполлон, и в тусклом сиянии, окутав облаком голову и опустив лучистые вожжи,
стоял на солнечном возке титан  Гелий, и катился возок  по туманному  небу 
кокеану.
     Удалился в пещеру и Хирон. Там  подогнул он  под себя конские ноги  и 
слирой в руках  стал  слагать  песнь  о  юных отважных титанах -- о 
мальчикахАлоадах.
     И слушала тогда его песню Харикло.
     Но иное рассказывали друг другу  охотники на вольных пастбищах Пелиона,
где пасутся  дикие  козы. Будто бы приняла  Артемида образ  золотой лани,  
икогда на вершине Пелиона стояли красавцы-охотники  Алоады,  каждый с луком 
вруке,  и говорили, смеясь,  друг другу:  "Нет такой быстрой лани на Пелионе,
которую  не догнали бы наши  стрелы, будь та лань  сама  Артемида",-- вдруг,
откуда ни возьмись, пронеслась между братьями золоторогая лань. Пустил в 
неекаждый из братьев  по стреле,  но с  такой быстротой  пронеслась  между 
нимилань, что попала стрела великана Ота в сердце Эфиальту, а стрела Эфиальта 
--в  сердце  Оту.  Пали  братья-великаны на землю. Только  одно  слово  
успеливыкрикнуть 
разом:     -- 
Артемида!     И, смеясь, говорили на Олимпе боги 
Крониды:     --  Истребили  друг  друга  великаны  Алоады. Где им  тягаться  с 
нами,

Кронидами!     И об этом знала старая Харикло.

     



        Сказание о смерти Харикло, жены Хирона, и о его юных питомцах, 
Актеонеи 
Язоне
     В тот час,  когда богиня Пандейя выливала в  небе  из голубых  ведер 
наполя  такую  пышность  полуденного золота, что  в его отсвете пропадала 
дажехмурость Пелиона,  Хирон  стоял  перед  входом в  пещеру и,  склонив голову,
смотрел на  Харикло. Он видел не  раз,  как умирают на земле, и понимал, 
чтозначит  умирать.  И  хотя  он  мог  слышать  шаги  Смерти  и  воочию  
видетьбессмертными глазами Смерть, но говорить с нею -- не говорил. Бессмертные 
небеседуют со Смертью.
     Умирала старая Харикло.
     О, как весело звучали под горой 
голоса!     И впрямь, веселые, звонкоголосые возвращались с охоты  Актеон и 
Язон 
--юноши, питомцы Хирона.  Они с хохотом поднимались к поляне по  крутой тропе,
гуськом. На плечах у них стволы ясеней  -- не стволы, а исполины Пелиона 
длякостров полубогам-героям.  И увешаны  стволы  от  вершины до  комля добычей.
Легко нести юношам  добычу. На  стволах  качались звериные туши --  медведи,
вепри, связки косуль, и  рядом  с ними пучки  съедобных и  целебных корней 
иклубней. Вот день так 
день!     Еще издалека они радостно 
кричали:     -- Учитель Хирон, смотри: сегодня мы без оружия добыли дичь -- 
руками 
иумом,  как ты нас учил!  Дичь  добрая,  на славу. Так, значит,  мы  и 
делалидобро. Смотри, 
отец!     И юноши смеялись.
     Но, выйдя, бурно дыша, с горящими глазами, на  поляну, они взглянули 
наХирона и умолкли. Он не сказал им, как 
бывало:     -- Младенцы, о-го-го! Теперь мясного молока в ковшах немало. 
Пригубите.
А соблюден лесной закон? И юноши, бывало, 
отвечали:     -- Он соблюден. Нет лишнего. По мере нужды -- не больше.
     -- А соблюден закон звериной 
правды?     -- Он соблюден: "Без лютости отвага".
     -- Ну, расскажите коротко и прямо.  И начнут, бывало, юноши говорить, 
искажут друг о 
друге:     --  Отец,  Язон  медведицу под себя  подмял  и  отпустил,  увидев  
двухмалолеток-медвежат. Он мать почтил.
     -- А  Актеон  у барса  вырвал из когтей козленка и  погрозил 
когтистомузверюге: "Смотри в другой раз!.." Барс был сыт  и рвал козленка без 
нужды 
--от ярости и злобы.
     ...Но сегодня наставник не спросил их, как бывало. Он даже не 
оглянулсяна охотников.
     Осторожно  свалили  юноши  на траву  стволы  с добычей  и стали  рядом.
Смотрят во все глаза на Хирона. Сегодня он иной. Таким герои-полубоги еще 
невидели мудрого кентавра.
     Неподвижно,  долго-долго  стояли удивленные  юноши, наблюдая учителя. 
Ивот Актеон осторожно, чуть подтолкнув Язона, шепнул 
ему:     -- Ты 
видишь?     -- Вижу.
     -- Это 
что?     В буром  золоте бороды  Хирона что-то серебрилось  и белело.  Казалось,
будто Время,  которое  еще  никогда не  подступало к бессмертному  кентавру,
вдруг потянулось к  нему  паутинными  пальцами  и,  перебирая в его 
играющейзолотом бороде волос за волосом, тончайшей, тоньше воздуха, кистью  
неслышносеребрило то один волосок, то Другой.
     И вдруг, не выдержав, шагнул Актеон к Хирону и 
спросил:     -- Отец, кто проводит по золоту твоих волос серебром, как  у  
стариков?Ведь ты не подвластен Хроносу-Времени.
     -- Я познал утрату,-- ответил Хирон.
     -- И что ж! Утраты не омрачают радость богов. Они были у тебя и прежде.
Осенью много  листьев  опадает с деревьев.  Разве кто  жалеет  листья? Это 
жосень. Не так ли ты нас 
учил?     И ответил 
Хирон:     -- Ты, мальчик, прав. Так  говорил я вам и себе.  Я  видел утраты  
-- 
исвои,  и  чужие,  но тогда я еще не познал их.  Утрату познают, когда любят.
Тогда  впервые слышишь  голос  Ананки-Неотвратимости.  Я услышал  сейчас  
ееголос. И учусь сейчас новому мужеству, более твердому, чем былое.
     Переглянулись  ясными глазами Актеон и Язон, полубоги, и слегка  
пожалиплечами.  От таких плеч отползли  бы львы в кусты. Они  были  молоды, и 
хотябыли  смертны,  но  еще  не познали  утрат.  А  Любовь?..  И  тут  оба 
разомобернулись друг к другу, и  встала  перед их  глазами  Меланиппа, с  
конскимтелом, блестящим,  как  агат, и с  девичьим торсом, золотисто-белым,  
словноцветы асфодели,-- их подруга-красавица, внучка Хирона.
     И вдохнули юноши в себя 
полмира:     -- 
Меланиппа!     А у входа в пещеру тихо испустила свой последний вздох Харикло.
     -- Умерла...
     -- Актеон, мне будто послышался голос учителя. Кто-то сказал: "Умерла".
Ты слышал? -- В глазах Язона стоял вопрос.
     -- Слышал. Да, ведь старая Харикло была смертной. Но и в глазах 
Актеонастоял тот же вопрос.
     -- Пойдем, окунемся в волны.
     И пошли юноши,  полубоги-герои, к потоку, где жила нимфа Окирроэ,  
дочьХирона, мать девушки-кентавра красавицы Меланиппы.

     



Сказание о мальчике-боге Асклепии и об океаниде 
Филюре
     Что  за  горный поток, то журча,  то бурливо кипя, бежит  за скалой  
назакат далеко, к подножию Пелиона? В том потоке живет речная нимфа Окирроэ.
     Раз подошел к  потоку, где жила Окирроэ, бог Аполлон,  принес в  
гнездептицы-феникса  младенца. Положил гнездо  с  младенцем  на берегу и исчез 
богАполлон. Только Заря-Эос улыбнулась младенцу и 
сказала:     -- Здравствуй, 
Асклепий!     Нашла на заре Окирроэ гнездо. Понесла гнездо с новорожденным к 
Хирону 
впещеру. А Хирон уже все знал о младенце и сказал дочери 
Окирроэ:     -- Пестуй.
     И стала Окирроэ пестуньей Асклепия.
     Спросили юноши-герои 
Хирона:     -- Отец, кто этот малютка? Он титан? Или, как мы, 
герой?     И ответил им 
Хирон:     -- Он бог.
     Близ потока в гроте пестовала нимфа Окирроэ  Асклепия. Говорил, бывало,
малютка-бог 
нимфе:     -- Окирроэ,  расскажи  мне какую-нибудь  правду! Ты ведь знаешь 
стольконастоящих правд. И спросит Окирроэ 
Асклепия:     -- А какую правду ты хочешь 
услышать?     -- Расскажи мне настоящую правду, но и самую-самую лучшую.
     --  Хорошо,--   отвечает  Окирроэ,--  расскажу  я  тебе  правду  чудес,
настоящую правду. Живет эта правда чудес за океаном. И поют о ней океаниды 
иветры. И поют о ней сестры  Сирены. А  мы,  речные нимфы, слышим  отсюда 
тотдальний-дальний голос Сирен из-за океана.
     И начнет Окирроэ течь  словами,  такими  словами, какие еще никогда  
нетекли на горе Пелион.
     Кругом  сидят  юноши --  полубоги-герои, и  слушают  ту  правду  чудес,
настоящую правду. И  слушает  ее Меланиппа, внучка  Хирона, а бывало,  и 
саммудрый кентавр Хирон.
     -- Стоит  средь  океана,  на Мировой  реке, голый каменный  остров.  
Накаменном острове  -- скала.  А на скале  сидят птицы -- не птицы, девы -- 
недевы, змеи --  не змеи. Будто  срослись в них птица с девой и дева со змеей.
Что за птицы чудные! И  в хвосте у них змейки.  Да как  вдруг запоют!.. 
Чутьуслышишь их песни --  так стал,  и ни с места. Только  и в тебе  все поет. 
Идышать -- не дышишь. Подумаешь: вот оно, пение муз на горе Геликон! Да  
ведьгде Геликон! А стоит здесь каменный остров средь океана. На каменном 
острове-- скала. А на  скале сидят  птицы -- не птицы, девы -- не  девы, змеи 
-- 
незмеи... и поют. Что за сладкий сон!  Берегись, берегись этих  снов, 
мореход!Берегись Сирен!..
     Спи же, Асклепий, спи. Сирены -- нам сестры...
     И скажет Асклепий, 
малютка-бог:     -- Я сплю. Расскажи мне еще одну правду чудес, Окирроэ.
     И начнет течь Окирроэ 
словами:     -- У  праотца потоков и рек, у древнего титана  Океана, было  
пятьдесятдочерей-океанид.  И среди них  -- океанида  Филюра, с  волосами  как  
леснаялиства.  Не захотела Филюра жить только в одном океане,  между  мирами 
живойжизни  и мертвой.  Захотела  Филюра  выплыть в море  Крона, в  живую  
жизнь.
Захотела  не  то  видеть,  что  за океаном,  захотела видеть то, что 
впередиокеана,  где  живут  титаны  и  великаны.  Выплыла она из черных вод  в 
водызеленые.  А затем увидела и воды  синие. А  за ними  воды голубые. И  
толькозалюбовалась голубыми, как увидела и воды пурпурные.
     Так плыла Филюра все дальше и дальше, то играя с сестрами-нереидами, 
тос дельфинами, то с морскими конями. Гнались за нею разные  Дивы -- и 
морскиетитаны,  и боги. Уходила от них океанида. Доплыла она до гор  Магнезии, 
близсуровых   берегов   Пелиона,  где   вдали  по  склонам   пасутся   
небывалыенимфы-кобылицы, все, как одна, густозеленые.
     Спи же, Асклепий, спи...
     Увидала их океанида Филюра. Захотелось  ей поиграть с кобылицами. 
ВышлаФилюра на высокий берег, вся одетая морской пеной. Как  увидели ее 
кобылицы,
одетую в морскую пену, понеслись они к лесам Пелиона.  А за ними океанида 
потравам. Колышутся высокие травы, словно моря зеленые волны, и плывет по  
нимокеанида. Обняли ее ласковые травы  и несут к лесной листве Пелиона. 
Впередиже скачут кобылицы,  все, как одна, густозеленые, и шумит уже  листва 
вторымзеленым морем.
     Окунулась  в море листвы  Филюра, плывет по листве, а ветви плещут. 
Всеближе подплывает к кобылицам. А они то скачут, то играют...
     Спи же, Асклепий, спи...
     Доплыла  Филюра до  одной кобылицы, прикоснулась к ней,  и --  так  
онобывает -- обернулась она сама в кобылицу, обернулась и поскакала. Смотрит 
--скачет рядом конь золотой.
     "Что за чудо-конь,  весь золотой? -- подумала Филюра.-- И откуда он? 
Непрямо ли с солнца, из упряжки Гелия-титана?" А конь уже  не золотой,  а 
весьсеребряный. "Что  за чудо-конь, весь серебряный? --  думала Филюра.--  Не 
отмесяца ли?  Не  конь ли Луны-Селены?" А уж  чудо-конь  не серебряный, а 
весьсине-синий,  словно  в  поле  выкормлен  васильками.   Только  глаз  у  
негосмарагдовый -- смотрит неотрывно на океаниду.  И Филюра на нем глаза 
покоит:не видела таких коней ни в океане, ни в море...
     Спи же, Асклепий, спи...
     Кругом шумят  липы-исполины.  И  листва  ходит  волнами, да 
какимиВдругпокрыло их зеленое море. Только сказал ей небывалый 
конь:     -- Филюра! С тобой Крон -- вождь титанов Уранидов.
     Утонула  Филюра  с  конем  в  море  листвы. Но  не  вынырнула  из  
негокобылицей: вынырнула нимфой -- лесной Липой-Великаншей.
     Родила нимфа Липа-Филюра от Крона на  Пелионе кентавра Хирона. И затем,
как рассказывали волны, уплыла океанида обратно к отцу Океану.
     Да мало ли что  расскажут волны! А кентавр Хирон, сын Крона, остался 
нагоре Пелион...
     Спи же, Асклепий, спи...
     И  уснет  малютка-бог  Асклепий  под  самую  лучшую,  настоящую  
правдупестуньи Окирроэ.
     И слушал,  бывало, эту  настоящую  правду  сам  мудрый  Хирон  и  
юношигерои-полубоги.

     



Сказание об охоте на Железного 
Вепря
     И в  этот день все было как всегда на Пелионе -- для лапитов, 
кентаврови нимф. Но для Хирона выпал день иной.
     В этот день раньше, чем обычно, вернулись с  охоты юноши 
герои-полубогиЯзон, Актеон и другие.
     Они были угрюмы и пришли без добычи.
     Спросил их 
Хирон:     --  Что вы  так? Где же медведи? Где вепри? Где львы?  Даже кореньев 
невижу у вас в руках! Все ли вы 
здравы?     Но в смущении,  потупившись,  стояли полубоги-охотники перед 
учителем 
имолчали.
     И в тревоге спросил 
Хирон:     -- Где же 
мальчик?     -- Я здесь, отец,--  ответил Асклепий.-- Не ходил я с ними на  
охоту. 
Яиграл с Гелием в метанье копья. Я метал его до самого солнца, и Гелий  
металего вместе с лучом мне с  неба обратно -- в самый полдень, когда  до  
солнцатак близко. Но  копье раскалилось, и я отдал  его Окирроэ в волны, чтобы 
егоостудить.
     --  Так,--  сказал Хирон.--  Гелий  --  добрый  копейник.--  И  
спросилАктеона:-- А где твое копье, 
Актеон?     -- Оно в вепре, отец.  Ты  не учил нас стыду, а нам стыдно. Мы не 
можемодолеть Железного Вепря -- даже все вместе.--  И  так недоуменно посмотрел 
вглаза Хирону незнакомый с промахом Актеон.
     А вслед за Актеоном сказал 
Язон:     -- Отец, мы встретили вепря  с железной  шитиной. Верно, он не вепрь, 
адракон. Только он без крыл. Весь как в  панцире. Гнутся о  его железную 
кожуострия  наших  копий.  Бессильно  скользили  по  ней наши  стрелы.  
Рогатиныломались о его щетину. И камни его не ранят: только звенели о панцирь  
бокови с гулом  отскакивали,  как от медной  стены.  У него копыта железные -- 
некопыта, а две секиры. Он по лесу идет,  головой мотает, и валятся  направо 
иналево деревья: и просека позади него. Не могли мы его взять.
     Потупился Язон-полубог.
     И тогда спросил 
Хирон:     -- Ты 
боялся?     И все юноши подняли головы, ожидая ответа.
     Ответил 
Язон:     -- Я не знал, как его одолеть.
     -- Ухватил  ты его за  заднюю ногу? Поднял  на воздух? Ударил головой 
оствол дуба? Сбросил его со скалы? Смотря в землю, ответил 
Язон:     --  Он  сам  больше  скалы  и   дуба.   Помолчал   Хирон.   Не   
дышалигерои-полубоги. И вот раздался голос 
учителя:     -- Что ж ты делал, Язон, вождь грядущий 
Аргонавтов?     -- Отступил.
     И тут застучали веселые копыта. На  поляне стояла Меланиппа. И 
услышалаона вопрос 
Хирона:     -- Ты отступил, но с отвагой, как должно? Что ж молчишь ты, 
Язон?     -- Учитель, от него бежали кентавры.
     И сурово, уже в гневе, повторил Хирон 
вопрос:     --  Отвечай по  закону титановой  правды: отступил ты  с отвагой 
или  
сзаботой? И ответил 
Язон:     -- С заботой.
     -- О, род 
людской!     Отвернулся Хирон от Язона и посмотрел Актеону в 
глаза:     -- А ты, Актеон, что 
делал?     -- Я хотел объездить вепря, но он весь в железных остриях.
     -- И ты?..
     --  Отступил и я, как Язон. Дважды  кидался на меня Железный Вепрь, и 
ядважды  перепрыгнул  через гору  щетины.  Но  копьем пронзить  не  мог:  
онозастревало в железе горба. Я не знал, что мне делать,  отец. Отступил я, 
какдолжно,-- не бежал. Но зверя не взял. И мне стыдно.
     Улыбнулась Меланиппа Актеону и стала за Хироном.
     -- И мне стыдно,--  сказал Хирон.--  Отвага без подвига -- забава.  
Этодело богов. Трусость без подвига -- забота. Это дело людское. Еще ты за 
делогероя не брался. Дело героя -- подвиг. Я не знаю для героя другого дела.
     И сказал Хирону 
Язон:     -- Научи, отец, как нам взять Железного Вепря! Ответил 
Хирон:     -- Пойти  и взять.  Разве  боги  Олимпа  спрашивают?  Хотят  одолеть 
--одолевают. Надо уметь  хотеть, как боги  хотят. Сегодня не забавный 
день[19]для Хирона. Сегодня он потерял героев. Или, быть может, мне вам 
помочь?     Отвернулся  Хирон  от юношей и  ушел  хмурый  в  пещеру.  Только 
бросилученикам на 
прощанье:     -- Да, сегодня и Хирон познал 
стыд!     Переставила  передние  ноги Меланиппа,  всплеснула  по-девичьи  
руками,
повернулась и ускакала.
     В  этот день никто  из  юных питомцев не поднял  головы, не  смотрел 
надругого. Каждый думал о Железном Вепре.

     



        Сказание  об  охоте  на  Железного  Вепря  и  о  подвиге 
мальчика-бога
Асклепия
     Росла высоко на утесе, над самым морем, Липа-Великанша. На всем 
Пелионене было такой другой могучей Липы. И против Липы, на краю утеса,  свисая 
надпропастью, лежал огромный камень -- не камень на утесе, а гора на горе.
     Не  в пять,  не  в десять обхватов  был ствол Липы.  Верно, для 
объятийвеликанов создала этот ствол Земля-Гея.
     Ни звери,  ни  охотники не всходили на этот утес,  и птицы  на  нем  
негнездились:  подобный шуму  океана, их отпугивал шум  листвы.  Только  
ветерзалетал в гости  к Липе-Великанше,  и снизу поднимался к ней порой  
гремящийголос морского прибоя. Переговаривалось море с Липой, но о  чем, о том 
зналатолько листва.
     На всем Пелионе один Хирон  посещал иногда этот утес. Подойдет, бывало,
к  Липе-Великанше, обнимет ее человеческими  руками и припадет к ней  
мудройбольшой  головой лесного титана.  И,  встречая  его,  обоймет,  бывало, 
ЛипаКентавра косматыми руками-ветвями под шатром листвы, и стоят они так вдвоем,
обнявшись подолгу и о чем-то шепчутся -- Липа-Великанша и Хирон-кентавр.
     Когда  Асклепий  услышал  о  Железном  Вепре,  перед  которым 
отступилиполубоги-герои Язон и Актеон, решил отважный мальчик-бог выйти тайком 
противЖелезного Вепря и его одолеть: решил и пошел -- в одиночку.
     Бежал  мальчик   охотничьим  скоком   в  один  след  в  поисках  вепря,
вооруженный только пелионским копьем.
     Из пелионского ясеня  выстругал то копье  Хирон  для  Асклепия.  
Сварилясень  в  горячем  кипящем  ключе Фермопильском,  но вместо  кованого 
остриявложил в ясеневое древко  золотую стрелу Аполлона, выпавшую из тела 
великанаОта. Поэтому  и ночью, и днем  сверкал конец  его копья, как  золотой 
луч, 
ипронзало копье не  только дерево, но  даже  камень. Обладало  то копье 
однимсвойством: в отважной руке оно било без промаха, а из руки труса летело 
мимоцели.
     С тем копьем ходил мальчик-бог на охоту в лес Пелиона.
     Много  диких  свиней и  вепрей  пронеслось в этот  день мимо  охотника.
Попадались и барсы  и львы, но Железный  Вепрь не встретился.  Вдруг 
услышалАсклепий  треск,  и  брызги искр  метнулись  в  воздухе высоко  над  
леснымидеревьями. Закинул  Асклепий назад голову  и видит: стоит над лесом утес.
 
Наутесе Липа-Великанша. И треск и искры с утеса.
     Сжал крепче в руке мальчик копье, побежал к тем  брызгам искр. Бежит 
--ни дороги  к утесу, ни  тропы.  Повсюду лес обрывается над  пропастью. А  
запропастью отвесные  стены  утеса.  Но  сердцем  чувствует  мальчик-бог,  
чтоЖелезный Вепрь  непременно там, на утесе. Побрел он по краю лесного обрыва 
идошел до моря. Шумит море,  бурлит, поднимает высокие  волны, ударяет ими 
обутес, а одна волна всех  выше, и  качается на вершине  волны зеленая дриада.
Никогда  не видел Асклепий, чтобы дриады качались,  как  нереиды, на 
волнах:лесного племени дриады, древесного. И  видит Асклепий, что свисает с 
утеса 
кволне  с  дриадой от  Липы-Великанши ветвь,  и  концы  ее, словно пальцы, 
тоокунутся в  воду,  то вынырнут.  Поиграла  дриада  на волне,  ухватилась  
запальцы-ветви, и  вот  уже мелькнула  высоко  в воздухе.  Подняла  ее  ветвь,
донесла к стволу Липы-Великанши, и вновь опустилась ветвь к волне.
     Засмеялся радостно Асклепий, кинулся к берегу моря, со скалы на  скалу,
с  камня на камень, а там с  волны на волну --  и добрался до самой  
высокойволны, на которой прежде качалась дриада. И вот уже  он на  вершине 
волны, 
инад ним  рука-ветка  Липы-Великанши. Он  к  ветке  --  ветка к  нему,  и 
ужеАсклепий в шатре-листве у Липы-Великанши гостем.
     Выглянул мальчик-бог из шатра-листвы, видит: лежит против Липы 
огромныйкамень, и  трется о  камень железной спиной  Железный  Вепрь,  и  от  
трениясыплются из камня искры, словно из-под молота на наковальне. И клыки у 
вепряжелезные, и  копыта  двойные  железные,  и  хвост  у него  драконий,  весь 
взазубринах, словно две пилы по бокам хвоста, а в конце хвоста -- голова 
змеис жалом.
     Смотрит Асклепий на чудовище-зверя, а в горах и лесах Пелиона, далеко 
иблизко,  слышен лай собак Актеона-охотника, слышны рога  призывные звуки,  
игудят  копыта  Хирона:  то не гон  по  зверю  --  верно, ищут  его, беглеца,
мальчика-бога.
     Не отдаст он им такой добычи.
     Соскочил Асклепий с дерева, выбежал из-под  шатра листвы и стал  
противвепря боком, как надо, как учил Хирон. А вслед ему шепчет 
Липа-Великанша:     -- Чуть что, ты ко мне. Ухватись за любую ветку.
     Засвистела змея в  хвосте вепря. Склонил  голову зверь, уставил клыки 
иуперся передними  ногами в землю, чтобы  кинуться на охотника.  Сияет в 
рукемальчика-бога  золотое  острие копья.  Занес  он  его,  ищет место, куда  
быпослать.
     Весь в железе-броне невиданный  зверь: хвост --  пила, резцы  -- сабли,
копыта -- ножи: пырнет, и распилит, и срежет...
     Даже бессмертное тело бога-ребенка уязвимо.
     И кинулся вепрь на Асклепия.
     Не наметил охотник, куда  бы метнуть  копье,  а перед ним  уж  клыки, 
изубья,  и жала  щетины, и туша горой. А кругом --  камень, пропасть  и море.
Некуда  отпрыгнуть  мальчику-богу.  Да вот  лапа Липы-Великанши  
наклониласьветкой к нему. Подпрыгнул Асклепий, ухватился за нее и повис на 
одной руке.
     Пронесся под ним  Железный  Вепрь.  Застонала  Липа-Великанша  от 
ударакабаньего резца. За века своей жизни не знавала она еще такой раны.
     И услышал Асклепий голос той  зеленой дриады, что качалась  на  
высокой
волне:     -- Что ты бьешь меня, Древнюю, Вепрь! Пред тобою океанида Филюра.
     Забилось гневом  сердце  Асклепия. Не  даст он Древнюю в обиду. 
Прыгнулназемь  и  уметил золотым  острием  копья чудовищу  в  глаз.  Замотал  
зверьстрашной головой. Попало копье ему в железное веко, и мгновенно  
раскалилосьвеко, стало красным и закрыло глаз. А копье отскочило к Асклепию. 
Поднял 
егоотважный  мальчик-бог  и уметил во второй глаз  Вепрю. Раскалилось и  
второевеко. Ослеп Железный Вепрь. А копье уже снова в руке Асклепия.
     Заметался  Вепрь   по  утесу.   Ударяется  то  о  камень,  то  о  
стволЛипы-Великанши. В  третий раз  нацелился в зверя  охотник -- угодило копье 
вщетину.  Накалилась  щетина,  заалела,  словно в горне панцирь с  шипами. И,
задыхаясь, весь  сжигаемый  собственной  кожей, повалился Железный Вепрь  
набок.
     А лай собак и звук  рога совсем  близко.  И вот выбежала  стая псов  
наопушку леса, к обрыву  над пропастью, а за ними охотники -- и Хирон впереди.
Видно  им  все,  что  на утесе:  и  Железный Вепрь,  издыхающий  на боку,  
имальчик-бог -- победитель.
     Поднялся  кентавр  Хирон  на дыбы  и  метнулся через пропасть  на утес.
Только  бросил  взгляд  на  Вепря,  как  тотчас  выкрикнул  что-то  голосом,
незнакомым юношам-героям: кликнул Хирон древний клич титанов.
     И вепрь, приподняв  голову,  ответил  сыну Крона  -- Хирону --  тем  
жетитановым кликом. И  узнало сердце  Асклепия,  сына титаниды, клич 
титановойправды и  тоже  ответило  кликом на  клик. Понял  мальчик-бог Асклепий,
  
чтоодолел  он  не  зверя, а титана-оборотня в  образе Железного Вепря,  что он,
титан, поразил титана.
     Прохрипел Хирону Железный 
Вепрь:     -- Хирон, я -- потомок древних титанов, рожденный у океана в пещере, 
вомгле,  от  отверженной  богами  Змеедевы  Ехидны.  Я  рожден  уже  в  
образезмея-зверя для битвы с богами Кронидами. Только тот, кто сильнее смерти, 
могменя поразить. Видно, мальчик, сразивший меня, сильнее смерти. Слышу я 
голосего сердца: у него сердце титана. Кто ты, 
мальчик?     И сказал 
мальчик-бог:     -- Я -- Асклепий.-- И хотел было вырвать копье из тела Вепря.
     Но Вепрь 
прохрипел:     -- Жжет твое копье.  Я сгораю. Но не спеши его вырвать из  моего 
 тела.
Когда вырвешь, я тотчас умру.  Теперь мы,  потомки титанов, умираем, если 
невкусим золотых яблок из сада Гесперид.
     Печально стоял Хирон над потомком древних титанов. Дивились 
юноши-героина той стороне пропасти отваге Асклепия.
     Сказал Вепрь 
Асклепию:     --  Чтобы  впредь ты  узнавал нас,  змеев-титанов,  вкуси моей 
крови, 
ипостигнешь ты змеиный язык и образ и откроешь в змее-звере титана. Я сгораю.
Вырви копье. И  вкусил Асклепий  титановой крови.  С той поры стал  
Асклепийвладыкой  змей.   Испустил  дух  Вепрь-дракон.  И  вдруг  камень,   
века  
несрывавшийся  с  утеса,  сорвался  и  увлек  тело  Железного  Вепря  в  
недраразверзшейся земли -- матери-Геи.

     



        Сказание о  волшебных  письменах  дождя  и о возвращении глаз  
Хирономослепленному герою-полубогу 
Фениксу
     Еще  багряный  конь  Утренник-Пирфорос не отошел от ночных яслей, 
когдаюноши-герои  и  Асклепий  накинули  на  плечи  шкуры  вепрей,  надвинули  
ихклыкастые головы на темя, взяли в руки пастушьи посохи и двинулись с 
Хирономв  горы,  на  самую  вершину  Пелиона, чтобы  прочесть  при восходе  
Сириусаволшебные письмена дождя.
     Никогда  не спит  соловей.  И  пока  юные герои  поднимались в 
полумглелесами на вершину Пелиона, пел соловей  -- и один, и другой, и третий 
-- 
пело волшебных  письменах  дождя,  которыми  записано,  как у девушки  
Филомелыотрезал  свирепый насильник  язык  и как обратили ее  боги  в соловья, 
чтобыдаром соловьиных песен вознаградить ее за исчезнувший  человечий язык. С 
тойпоры  опьяняющим зельем звуков  исцеляла  соловьиная  песня  тех,  кто 
боленутратой.
     Сказал Хирон своим 
питомцам:     -- Исцеляйте раны пением. О таком исцелении пением говорят нам 
письменадождя.
     Так взошли они на вершину Пелиона. Говорили пастухи 
овец:     -- Будто в эту пору, после восхода Сириуса, дождит 
Зевс-тучесобиратель.
И в  каплях волшебного дождя на  Пелионе скрыты мысли Зевса. Кто прочтет их,
тот будет мудр и счастлив.
     Но Хирон, сын Крона, говорил своим питомцам 
иное:     -- Учитесь читать письмена дождя, как читают  его птицы, звери и 
травы.
На  птичьем,  зверином  и  травяном  языке бегут с  неба  на  землю 
дождевыеписьмена.  Кто прочтет  их,  тот узнает тайны исцеления.  Будут  ему  
ведомыволшебные заговоры. Откроет он тайну каждой былинки и каждого корня, и 
листаи ягоды,  и  всех  соков  и плодов  на  деревьях, и  станет он  
врачевателемсмертных племен. Только знаки  лучей  не таятся в дожде. Язык 
солнца и 
звезд-- иной. Он -- для бессмертных.  Кто прочтет знаки лучей, тот  откроет 
тайнувечной жизни.
     И сказал мальчик-бог 
Хирону:     -- Я хочу прочесть и знаки лучей.
     Полубогу Фениксу выжгли глаза.
     Тогда герой-полубог Пелей взял за руку друга и 
сказал:     -- Мы пойдем на Пелион, к учителю Хирону. Он -- исцелитель.
     И пошли.
     Осторожно ступал Феникс,  подобно  зрячему,  вдруг  попавшему  ночью  
внезнакомое ему жилище, в котором темно.
     И пришли Пелей и Феникс к Хирону.
     -- Вот и  я, отец,--  сказал  Пелей.--  Я к тебе на Пелион из Калидона.
Слыхал я о вашем Железном Вепре, но и Калидонский Вепрь был не хуже.
     -- Рад тебе, что вернулся зрячим. Но с тобою, вижу, слепой  Феникс.-- 
ИХирон заглянул в выжженные глаза слепого. 
Спросил:     -- Феникс, Феникс, где твои глаза? И ответил 
Феникс:     -- Я слеп.
     И спросил Феникса 
Хирон:     -- Раньше, Феникс, ты не был 
слепым?     -- Я был зряч, Врачеватель. Но Хирон покачал 
головою:     -- Многим кажется, что они  зрячи. А у них только слепота зрячести.
 
Привсей своей зрячести они слепцы. Не лучше ли тебе  остаться слепым и познать,
как  слепой провидец Тиресий, зрячесть слепоты? Многие слепые  более  зрячи,
чем не слепые.
     Ответил 
Феникс:     --  Я  хочу  иметь  свои  глаза,  Хирон, а  не  глаза  богов, 
подателейпрозрения. По мне, лучше своя слепота зрячести, чем  чужая зрячесть 
слепоты.
На мой краткий срок жизни мне было довольно и моих человечьих глаз.
     --  Хорошо,-- сказал Хирон и  повернул его  лицом  к  солнцу.-- Стой  
исмотри, Феникс, в самое солнце. Смотри в самое солнце и  люби солнце. 
Будешьлюбить  солнце, и пошлет  тебе Гелий свой солнечный  глаз с  неба. Но 
толькоумей любить солнце, крепко 
любить!     Стоит Феникс, смотрит Феникс  в  солнце, как  велел ему  Хирон. 
Щекочутлучи ему глазницы, и только.
     Набежало облачко. Закрыло темно-сизое облачно солнечный блеск и свет. 
Иушло облачко.
     А Феникс все смотрит в самое солнце да смотрит.
     Долго смотрел Феникс.
     -- Что же,-- спросил его Хирон,-- ты все еще слеп, 
Феникс?     -- Слеп, учитель.
     -- Значит, мало ты  любишь солнце.  Люби больше, и пошлет тебе  Гелий 
снеба свой солнечный глаз.
     Снова стоял Феникс. Снова смотрел выжженными глазницами в самое  
солнцеи все же оставался слепым.
     Тогда отвел его Хирон к краю поляны, где обрыв, и 
сказал:     -- Не умеешь ты, Феникс, любить солнце жизни. Не получишь ты в дар, 
каксчастливцы, от Гелия солнечных глаз с неба. Что ж, где дар с неба не падает,
там  надо счастья достигать трудом: не  дар --  так  только труд. Подожди 
доутра.
     Ранним утром,  когда голубка, как  всегда,  принесла Хирону в  пещеру 
всвоем  зобе  каплю амброзии,  бережно принял на лепесток  этот дар  
Гесперидчудесный врачеватель и, как жемчужину, скатил ту каплю бессмертия с 
лепесткав  чашечку цветка,  полную  ночного нектара,  и смешал  их. Затем  из  
грудыдрагоценных камней (а таких груд было немало на мху в  пещере) выбрал 
опалы,
голубую бирюзу  и синие сапфиры. Взвесил  их в горсти,  перетер  в  
каменнойступке пестом в  порошок, обрызнул порошок россыпью песку золотого  и 
меситьстал  эту  смесь в розовом масле,  эфирном,  густом  и  легком. Из  
утреннихфиалок, из полуденных роз,  из вечерних  нарциссов и ночных маттиол 
добывалиэто масло нимфы  лугов и лесов. Стянулась смесь тестом. Два глаза 
вылепил 
изтеста Хирон, вложил в каждый глаз по осколку кристалла и в каждом  сделал 
поямке. Совсем глаз как глаз, но еще слепой.
     А вот влил в те ямки Хирон из чашечки цветка смесь амброзии с 
цветочнымнектаром и сверху прикрыл те ямки каплей вина от первых лоз Диониса.
     Стояли поодаль полубоги -- юные герои и красавица Меланиппа и смотрели.
     Но рядом с врачевателем  Хироном, распахнув  так  широко  ресницы  и 
неотрывая глаз от рук кентавра, стоял Асклепий -- мальчик-бог. Голубая  
змейкаобвивала кисть ребенка, и с нею играли его пальцы.
     А над обрывом, у  края поляны, сидел слепой и слушал жизнь. Как много 
вней неведомых ему прежде 
голосов!     Сказал 
Хирон:     -- Встань, слепой. Пойди навстречу своим глазам.
     Встал Феникс и пошел на голос.
     Он  шел,  а  зелено-золотая муха кружилась,  жужжала перед его-  лицом,
вглядываясь так любопытно, назойливо и жадно всеми своими мушиными глазами 
вглазницы  слепого,  в их свежие язвы меж струпьев  век.  Сердилась 
суетливаямуха: так много хлопот в жизни у зелено-золотой мухи. И знать ей 
хотелось, 
иурвать ей хотелось: ведь мухе 
нужно!     Вложил Хирон в глазницы Феникса  глаза  и  повернул  его опять  
лицом 
к
солнцу:     -- Смотри, Феникс.
     И когда  веселый  солнечный луч  кинулся  шаловливо  к глазам  слепого,
откусил Хирон  осколком кристалла кончик  луча, расщепил тот кончик надвое 
ивпустил   в  оба   глаза  слепцу   по   лучику-отщепку.   Заиграли   
золотыепесчинки-искорки в глазу. Заголубел  эмалью  опал с бирюзою,  засиял 
сапфир,
напились лучики-отщепки вина  и амброзии, опьянели, ударились о кристаллики,
что вложил в ямки  Хирон,  и  кинулись  опрометью из глаз  обратно к солнцу,
перепутав пути.
     И тут вскрикнул 
Феникс:     --  Ушла   тьма   от  меня,  Хирон!   Я  тебя   вижу.  Я   прозрел. 
 
НоХирон-врачеватель  снова  покачал  головой, как прежде, и,  смахнув с  
крупаконским хвостом зелено-золотую муху, 
сказал:     -- Еще рано. Это твой глаз видит солнце, а ты сам еще солнце не 
видишь.
Не  вошло оно  в твое сердце, не осталось там горячим лучом. Только  
любящийсолнце зряч. Но можно прожить и так, полузрячим. Чтобы стать зрячим, 
научисьлюбить солнце, как любит солнце Асклепий.
     Улыбнулся мальчик-бог,  победитель  Железного Вепря, в ответ  на  
словаХирона.  Обнял  конскую  ногу  бессмертного  кентавра,  прижался  к  ней  
и,
запрокинув назад голову, 
сказал:     --  Да, отец, я и  змейка  -- мы  любим солнце.  И  огромный Хирон, 
сынКрона,  поднял человеческой ладонью мальчика с земли  и посадил  его себе 
наконскую спину. А потом так весело заржал человечьим ртом ему в утеху и 
пошелширокой  иноходью с богом-ребенком на спине туда, вверх по тропе,  в  леса 
илуговины Пелиона. Тут крикнул Меланиппе 
Актеон:     --  Поскачем и  мы, Меланиппа!-- и положил  ей на  спину  ладонь, 
на 
томесто, где ямка у конского крупа.
     Сверкнули друг  на  друга глазами  искоса  Меланиппа и Актеон  и  
взялиброском  с места вскачь.  Славный бросок, Хиронов!  А вслед за ними 
вдогонкусорвались две птицы с дерева, а за птицами -- два Ветра. Да где 
им!     Разошлись герои  и  гости  кто  куда. Один  Феникс  остался на  поляне.
Опустился он одиноко на траву под платаном-исполином  и задумался. Видят 
мирглаза, да не так видят его, как прежде, а еще и  по-иному: невидимое  
видят;не одну простую правду видят, но и правду чудес. Верно, эти чудо-глаза -- 
непросто глаза. Но зачем ему видеть невидимое? Не титан он, не бог.
     Лучше видеть мир попросту, как все зрячие.
     И снова задумался прозревший Феникс.

     



Сказание о двух корнях 
познания
     Медленно ступал  Хирон  с мальчиком-богом  на конской спине. Он 
пытливовглядывался в травы и часто останавливался, ощупывая ногой почву.
     -- Что ты ищешь, отец?-- спросил Асклепий.
     -- Я ищу целебные корни.
     И  вот,  осторожно  копнув  копытом  землю,  вырвал он  рукой  из 
землимохнатое растение.
     -- Один корень я нашел,-- сказал Хирон,-- найдем и второй.
     Вскоре в тенистом, глухом месте  вырвал он еще  один корень. Стряхнув 
скорней  землю  и  омыв  их в ключе, поскакал Хирон к самой вершине  Пелиона,
держа оба корня в руке.
     Один корень был черен и короток, другой был белый и длинный.
     На вершине Пелиона соскочил Асклепий со спины  бессмертного кентавра, 
иоба присели на дерн -- кентавр Хирон и мальчик-бог Асклепий.
     Неведомая  Асклепию притягательная  сила  исходила  от  корней в  
рукахХирона, и жадно-любопытно смотрел на них мальчик-бог.
     -- Вкуси от него,-- сказал Хирон и протянул Асклепию белый корень.
     Откусил мальчик-бог и 
сказал:     -- Он сладок.
     -- Это корень познания. Он сладок, но плоды его горьки.
     И Хирон протянул ему второй 
корень:     -- Теперь вкуси и от этого.
     Откусил  Асклепий  и от второго корня  и, не выбрасывая куска  изо рта,

сказал:     -- Он горек. Но я буду есть, раз ты мне его  дал, отец.-- И 
мальчик-богсъел  кусок черного  горького  корня.  И  когда съел, сказал  
Хирону:--  
Мнекажется, что он стал слаще.
     -- И этот  горький корень -- тоже корень познания,-- сказал Хирон.-- 
Ноего плоды сладки.
     Держа  оба  корня в  руках,  внимательно всматривался  в  них Асклепий.
Затем, указав на сладкий корень, спросил мальчик-бог 
Хирона:     -- Что в нем? И ответил 
Хирон:     -- Радость мысли, побеждающей смерть.
     -- Что же в горьком корне, 
отец?     -- Горечь мысли.
     -- Расскажи мне об этих, корнях,-- попросил Асклепий Хирона.
     И Хирон рассказал 
Асклепию:     -- Сладким  породила  мать-Земля Гея корень познания, и еще слаще 
 
былиего  плоды.  Для  радости  своих  детей  создала  она этот  корень. Но  
богипостигли,  что познание -- сила, и сделали его плоды  горькими для людей.  
Икогда из горьких плодов упали на почву семена, выросли из этих семян 
горькиекорни познания,  и отдали боги эти горькие корни смертным.  Но когда из 
этихгорьких  корней выросли плоды, плоды оказались  сладкими, и забрали боги 
этиплоды себе, оставив смертным только самые корни.
     Смолкли и  мудрый кентавр, и  мальчик-бог;  оба озирали  землю с 
высотыПелиона. Там  вдали, на глубине, в  стороне заката,  земля постелила 
равнинымеж нагорий для глаз-лучей солнца, и в  том котле солнечных лучей все 
цвело,
золотилось, пестрело  и играло. Не залетали туда сердитые  фракийские Ветры.
Обширными плодовыми садами-рощами была богата там почва. Называли ту 
сторонуПчелиный Элизии.
     А в стороне восхода срывались в море отвесные стены скал. Там 
виднелисьоскалы ущелий и темная чаща. Там кругом бездорожье и свирепая пляска 
Вихрей.
Туда слетались они для  борьбы.  В вечной свалке клубились и  вздымались 
тамтучи и гремели волны и камни.  Жесткие колючие плоды росли там среди  пут 
излиан, и называли ту сторону Входом в тартар.
     Сказал 
мальчик-бог:     -- Я понял:  радость мысли дана бессмертным богам,  но плоды  
ее 
горькидля смертных  людей. Горечь мысли  дана  смертным, но  плоды ее  сладки  
длябогов. Отец, я и для смертных сделаю сладкими плоды сладкого корня познания.
Я исцелю их от  смерти. Верну героев  из аида.  Отец, мне  надо поскорее 
всепознать, чтобы успеть это сделать вовремя.
     Тогда поднял свое могучее тело Хирон от земли и весело 
крикнул:     -- В дорогу!  Прыгай на спину Хирону,  сыну Крона! В  путь, к 
исцелениюсмертных от смерти! Ты -- веселый ребенок.

     



Сказание о Меланиппе, 
девушке-кентавре
     Скачет Меланиппа.  Ее рука  на  плече Актеона.  Рука Актеона  на  
крупеМеланиппы.  Откинулась красавица девичьим торсом  к  конской спине, 
закинуладругую руку за голову, смотрит в небо и взбивает копытами воздух. Не 
отстаетюноша-герой. С нею он  рядом  несется прыжками, да  какими! Скоком в 
конскийскок. То взовьются оба до макушки дерева, то над речкой взлетят --  с 
берегана берег. Только высунет из воды голову наяда и прокричит им 
вслед:     "Добрый путь!", а они уже мелькнули над другой речкой.
     Говорит лань лани: "Нам бы 
так!"     Говорит коршун коршуну: "Нам бы 
так!"     Только  дуб  вековой  грозит  им  вдогонку,  ворча:  "Ух,  
доскачетесь,
скакуны! Не такие на моем веку скакали. А куда доскакали? Все  на ветер. А 
явот  стою.  И кора  у  меня корою,  и суки у меня суками,  и  желуди у  
меняжелудями, и растет у меня год от года под корою летопись кольцами".
     А в лесу топ и гуд от скачки юноши-героя и Меланиппы.
     Прежде не с Актеоном, а с мальчиком-богом Асклепием убегала Меланиппа 
вгоры. И  как  сейчас Актеон, так, бывало, тогда  Асклепий, положив ладонь 
наизгиб  конской  спины  Меланиппы,   ускорял   бег,   чтобы  не   отстать  
отдевушки-кентавра.
     Но однажды посмотрела Меланиппа лукаво на  мальчика-бегуна, скачущего 
снею рядом, и рванулась  вперед, высоко  выбрасывая  передние ноги в воздух 
ивсе  усиливая резвость бега. Упираясь  рукою о круп Меланиппы, несся рядом 
сней  мальчик-бог.  И  взяла  Меланиппа  Хиронову  скорость,  незнакомую  
ещемальчику-богу. И уже отрывалась его рука от подруги, уже  отделялась от 
негоМеланиппа, и, не выдерживая резвости бега, не зная,  что может он нестись 
повоздуху,  как  боги,  вскочил мальчик-бог  прыжком впервые  на конскую 
спинуМеланиппы и обхватил руками ее девичий стан.
     Дико вскрикнула Меланиппа, взвилась на дыбы, метнулась через 
поваленныедеревья и понеслась в безумящей душу скачке по лесным дебрям.
     Словно незримый огонь исходил от Асклепия и проникал в Меланиппу -- 
таквся  горела  она. Сжав  бедрами  конские  бока  и  крепко  обхватив подругу,
мальчик-бог цепко  сидел на ее конской спине,  упиваясь бешенством бега. И 
свысокого,  крутого берега кинулась  Меланиппа  в  горную  реку, окунулась  
исбросила наездника в воду.
     Как весело смеялся тогда Асклепий, выплыв на берег и дразня 
Меланиппу:     "Я  объездил тебя, внучка Хирона! Бойся  богов.-- Но потом 
вгляделся  
внее и серьезно добавил:-- Но я так люблю тебя".
     Тревожно-смущенным взглядом,  без  улыбки,  строго смотрела на 
мальчикаМеланиппа. Что-то поняла она в нем такое, чего не было у 
полубогов-героев  
ичто было  сильнее  ее, вольной  внучки  титана  Хирона. Удивилась,  что  он,
ребенок,  так могуч.  Но  понять до  конца  и  высказать  себе  не могла. 
Неиспытывала еще на себе юная титанида силу богов.
     И хотя любила этого чудного мальчика-бога, но с тех  пор не повторяла 
сним скачки и в горы с ним не убегала.
     Но  и мальчик-бог что-то  понял в ней  и сам не  звал ее  на  прогулку.
Только как-то еще  раз  захотелось вскочить ему  ей  на спину, но  
Меланиппа
сказала:     "Не надо меня покорять. Мы и так любим друг друга".
     И Асклепий ей серьезно 
ответил:     "Любим. Поцелуй меня, Меланиппа".
     И  Меланиппа  приподняла  его  девичьими руками  к  себе  и  
поцеловаламальчика-бога.
     И тогда он сказал 
ей:     "Ты другая, чем Окирроэ".
     И сейчас, во время скачки с Актеоном, вспомнила Меланиппа о том 
бешеномбеге с Асклепием и о его 
словах:     "Бойся  богов". Что-то тревожило ее.  И на  всем скаку, оторвавшись 
 
отАктеона, внезапно остановилась она и замерла.
     Золоторогая лань, сверкнув золотой искрой, перебежала им путь.
     -- За ней, Меланиппа!-- крикнул охотник Актеон.
     Не  внял  он   тревожному  крику  подруги:  "Стой!  Не  преследуй  
ланьАртемиды!" -- устремился за ланью.
     Все тело Меланиппы трепетало.  Она врезалась передними копытами в 
землюи к чему-то прислушивалась.
     Думала Меланиппа: не нимфа ли Эхо ей вторит? Но Эхо -- веселая. А 
топотбыл невеселый -- грозный. Прислушалась: смолк стук копыт.
     Стала  лакомиться Меланиппа  молодыми  орехами. Сорвала  богатое 
лесноеяблоко и легко побежала.
     Снова  тот  же   топот  позади.  И  так  близко.  Но  не  приближается.
Остановится Меланиппа --  и  смолкнет  топот.  Поскачет  -- и позади  
кто-тоскачет незримый. И  ни  ближе, ни дальше. Так не скачет дикий  кентавр.  
Тотждать не будет: кинется к ней. Да уйдет она от кентавра.
     Не возвращался  Актеон.  Увела его лань с Пелиона. И почуяла  
Меланиппаблизость кого-то из богов Кронидов. Любят боги забавы.
     Владыка вод мировых скакал за  Меланиппой. Во  мгновение мог 
настигнутьМеланиппу Посейдон. Повелел бы -- и  камень или  старый пень свалился 
 бы 
ейпод  ногу.  Но хотел  бог  вод позабавиться  скачкой.  Как мрак,  тяжелый  
иогромный,  скакал  Посейдон за девушкой-кентавром,  не открываясь ей. 
Гуделиего копыта. И шарахались в сторону от него деревья на Пелионе.
     К пещере Хирона неслась Меланиппа. По тяжкому грохоту копыт  и 
выкликамречных нимф и ключей  догадывалась она, кто ее  преследует. И у самой 
поляныпочувствовала,  что  уже  догнал ее  преследователь  и  дохнул  ей  
огненнымдыханием в спину. Но отважной была  Меланиппа -- внучка титана. Не 
оцепенелаот робости. Выскочила на поляну прямо навстречу Хирону. Вышел  он как 
раз 
изпещеры на гуденье копыт  моредержца и  увидел  самого Посейдона.  Не  
укрытьбессмертному своего образа от другого бессмертного. И открылся Посейдон.
     Брат стоял против брата. Оба они сыновья Крона --  и олимпиец Посейдон,
и титан кентавр Хирон.  А поодаль,  у входа  в  пещеру,  вся  дрожа от бега,
стояла Меланиппа.
     --  Отступи  перед  богом,  Хирон,-- сказал  владыка вод.--  Отдай  
мнеМеланиппу.  Иль  воздвигну  я  волну  превыше Пелиона  и затоплю  его и 
твоюпещеру. Будут волны гулять над нею. Будут нереиды качаться на волнах.
     Ответил ему 
Хирон:     --  Священной клятвой  Стиксом поклялись Крониды не  вступать  со 
мною,
сыном Крона, в бой и жить  с Хироном в дружбе и мире. Вам, богам, дан Олимп,
мне  -- Пелион.  Что  преступаешь ты клятвы  богов? Есть  сила превыше 
твоейсилы. Ты властвуешь над водами мира -- я познаю мир и учу познанию других.
     И гневно возразил мудрому кентавру владыка 
вод:     -- Не учи смертных знанию богов. Горьким будет для них это знание.
     И  как  раз  тогда,  когда   это  говорил  олимпиец,  выходил  из  
лесумальчик-бог Асклепий. Услышал он слова Посейдона и, став между могучим 
богоми Меланиппой, смотря бесстрашно в глаза свирепому Крониду, 
сказал:     -- Говоришь, горьким будет для смертных познание? Я сделаю его для  
нихсладким.  Не простирай своей  силы на Меланнипу.  Асклепий охраняет ее. И  
ябог, как и ты.
     И  увидел   владыка  вод,  как  мгновенно  озарился  Олимп  при  
словахмальчика-бога,  и,  исполненный  ярости, отколол  мощным  ударом  ноги  
крайуступа, века нависавшего близ пещеры Хирона, и, ринув  его в пропасть, 
исчезв грохоте обвала с Пелиона.

     



Сказание о мысли Асклепия у грота речной нимфы 
Окирроэ
     У  грота  близ  потока,  где  пестовала  Окирроэ  Асклепия,  сказал  
еймальчик-бог, победитель Железного 
Вепря:     --  Окирроэ, я рожден в огне костра, в котором Аполлон сжигал мою 
мать,
титаниду Корониду. Меня вырвал Аполлон из  огня и принес к тебе, Окирроэ. 
Тыкормишь  героев  сырым  сердцем  вепрей и  львов и  мозгом  медведей,  
чтобыотважными были их сердца и  мысли. Но мне не нужны  сердца львов. Мое 
сердцезабилось в огне. Оно огненное. О, как часто я чувствую, будто  я ношу 
солнцев груди! Не хочу я называться богом. Я хочу называться титаном.
     Сказала 
Окирроэ:     -- Ты растешь, как бог, перегоняя время. Вчера ты был намного ниже.
     И ответил Окирроэ 
мальчик-бог:     -- Мне надо спешить с ростом, Окирроэ. Некогда мне быть 
маленьким. 
Надосразу вырасти в большого титана. Моя мать титанида, и я чувствую, что я 
тожетитан и только так себе бог. Я -- такой, как Хирон. Вчера я вкусил два 
корняпознания на Пелионе.  И сказал мне  Хирон:  "Один корень познания сладок, 
ноплоды  его  горьки.  Другой  корень  познания горек, но  плоды  его  сладки.
Выбирай".  И теперь я, Асклепий вчерашний,  кажусь  уже  себе  маленьким. Я,
Асклепий сегодняшний, со  вчера  на  сегодня  вырос: вижу  то, что  вчера 
невидел,  слышу то,  что вчера  не  слышал.  И себя сегодня я  вижу  другим...
Окирроэ, знаешь ты язык птиц и зверей? Могла бы ты с ними 
говорить?     Сказала 
Окирроэ:     -- Из моего потока пьют воду и звери, и птицы. Мне  внятны их 
желания 
ичувства. Но слов их не знаю. И без языка мы друг друга понимаем.
     -- Окирроэ, я сегодня узнал их  язык! Видел, как в лесу, в одряхлевшем,
высохшем дереве, умирала дриада.  Дерево было без листьев, немое и голое,  
акрутом  все звенело от  зеленого  смеха листвы. Я  услышал,  что сказал 
заяцзайчихе, когда умирала дриада.  Не хотела она умирать. Из юной и прекрасной,
как ты, у меня  на глазах она стала старухой,  вся сморщилась, ссохлась -- 
иказалась не дриадой, а куском коры, отпавшим от трухлявого дерева...  
Сказалзаяц  зайчихе, что  заяц  живет вчетверо дольше вороны, а ворон  живет 
втроедольше зайца; птица-феникс живет девять сроков, отведенных черному ворону, 
адриада  -- только в десять раз  дольше  феникса. Это  очень мало, Окирроэ...
Окирроэ! Когда  я буду  большим  титаном,  я  решил  сделать смертных 
героевбессмертными. Уйдут они в мир мертвой жизни -- я верну их  к жизни живой. 
Нобогом я быть не хочу.
     Закрыла Окирроэ благоухающей ладонью рот мальчика-бога и 
сказала:     -- Опасно богу не хотеть быть богом. Опасно называться титаном. 
Кронидыих ненавидят, и  Зевс низверг  их молниями. Молчи о  титанах,  Асклепий, 
какмолчит сын Крона Хирон. Боги все слышат и мысли читают.
     Ответил, смеясь, 
Асклепий:     -- Они  могут прочесть мысли смертного. Я не смертный. Не прочел 
Кронидмысль Прометея[20].
     Но Кронид на Олимпе слышал слова  мальчика-бога. Давно заметил с 
ОлимпаКронид, как любит  Асклепия-ребенка Хирон,  и  решил  испытать мысль и  
мощьмальчика-бога.
     Большими открытыми глазами ребенка смотрел Асклепий пытливо в мир 
живойжизни.  Казалось,  что  глаза  его всегда удивляются чуду  жизни.  Но 
что-тогрозное, как безмолвный гнев, как  предвестие  великой  бури, стояло  в 
этихшироко открытых глазах ребенка.
     Сам того не зная, он жалел. Но в глазах его была не жалость. Было в 
нихнечто другое -- то, что так любил в них Хирон: понимание и солнечный свет 
--благодатный, изливающийся в  жизнь, полный огня и тепла.  И  казалось, 
будтовсе уже понял Асклепий.

     



        Песня Окирроэ  об  Ойгле-Корониде,  дочери огненного Флегия, и о 
белом
вороне
     Сказал Асклепий, победитель Железного 
Вепря:     -- Расскажи мне, Окирроэ, кто я.
     О, если бы Окирроэ не знала! Не стала бы она тогда Гиппой. А ведь 
Гиппа-- только кобылица. Но пока Окирроэ -- речная нимфа.
     И запела Окирроэ 
песню:     -- Близ Бойбейского озера, или там, у ключей Амироса, или там, где 
близТрикке протекал Лефей, где к  морю  гранитные ворота, где оливы, и яблони, 
игруши, где  лимонные  и  апельсиновые  рощи,  родила  сверкающая  Ойгла,  
попрозванию Коронида, Асклепия.
     И узнал только белый ворон, от кого родила Коронида.
     Если б не было голоса у ворона, если б не был ворон дозорщиком, 
осталсябы  ворон белым,  не  пылал  бы  костер Корониды,  не  рожала  бы она в 
огнемладенца.
     Там, где горный вал  отделяет от  равнин Фессалии море,  где  за  
Оссойсклон у  Агийи,  у подножия хребта Пелиона,-- там жила  Ойгла-Коронида, 
дочьогненного Флегия-титана, из племени непримиримых...
     Так пела Окирроэ, и слушал ее песню мальчик-бог. 
Сказал:     -- Спой мне не такую песню, а другую. Расскажи мне, кто мой 
отец?     Тяжко вздохнула Окирроэ, задумалась -- и вот потекла ее 
речь:     -- Когда  ворон был еще белым и был вещим спутником  Аполлона, 
встретилюноша-бог Аполлон близ  подножия Пелиона  титаниду Ойглу-Корониду.  И  
такимзолотым и солнечным  предстал  он пред  дочерью Огненного, что не убежала 
отнего Коронида, и  обласкал  он  ее солнечным сиянием. Говорили кругом --  
отДельф, приюта Аполлона, до  Оссы, Пелиона и Олимпа, что понесла она дитя  
отАполлона.
     Был  у  матери-Земли Геи  и Урана  сын  титан,  по  имени  Исхий-Силач.
Укрывался он  от глаз победителей Кронидов в  лесах  Пелиона, и считали  
егодреволюди-лапиты  сыном  их вождя, муже-ели Элатона. Был он другом 
ОгненногоФлегия и спутником лесным Корониды, когда в тень листвы уходила она от 
зноя.
И не знал Аполлон, что соперником был ему лесной титан Исхий.
     Летал по лесам  Пелиона посланцем Аполлона белый ворон. Переносил он  
сПелиона вести  в Дельфы. И однажды увидел ворон, как встретились Коронида  
сИсхием-титаном в темном бору. Разболтал об этой встрече белый ворон по лесу.
Раззвонили рассказ ворона листья листьям, прокатился звон рокотом-потоком 
погорным ручьям  и  пошел гулять от горы к  горе, по прогалинам и щелям,  
покаснова не дошел до белого  ворона. Как услышал белый ворон то,  о чем сам  
жеразболтал  по  лесу, не  узнал он  своего  рассказа --  такое  услышал он  
свысокого вяза о встрече Корониды с Исхием. Полетел ворон в Дельфы к 
Аполлону--  пересказать ему  слыханно-неслыханное:  Исхию-лапиту предпочла  
КоронидаАполлона, опасалась, что покинет ее дельфийский бог.
     Так стал ворон вестником злосчастья.
     Разъярился  Дельфиец. Пронесся грозно по Пелиону в поисках 
Исхия-лапитаи  поразил  его золотой стрелой на пороге  обиталища Флегия-титана. 
Но боя 
ссамим Флегием не принял. Устремился на поиски Ойглы-Корониды.
     Нашел он ее у Бойбейского озера, не могла роженица-титанида укрыться 
отбога. Выбросил  Аполлон из  колчана  свои золотые  стрелы  на  землю, 
словночастоколом окружил  ими Корониду, и от солнечных стрел  поднялось вокруг 
неепламя.
     Запылали  травы и вереск,  запылали кусты и деревья, высоко 
взметнулисьязыки  огня и  опоясали стеной мать-роженицу.  Горела Коронида в 
Аполлоновомогне, но не сгорала. Была она дочерью Флегия -- из огненного рода 
титанов. 
Исредь пламени родила она в огне младенца.
     Сквозь  завесу золототканую огня  смотрел бог  Аполлон  на  Корониду  
сноворожденным на коленях  -- как  сидела она среди пламени костра,  им 
самимказнимая, сыном Зевса. Рядом с богом на камне сидел белый ворон-передатчик 
итоже смотрел на мать с младенцем.
     Тут крикнул белому ворону 
бог:     "Перенес ты мне черное слово, ворон! Будь же ты и сам отныне черным".
     И с той поры стал белый ворон черным.
     Подползли языки  огня к  Корониде. Обняли  ее руки и ноги. И уже руки 
уКорониды огненные, и уже ноги у Корониды огненные. Начал огонь добираться 
домладенца.
     Боги Крониды не знают жалости. Но будто сжалился над младенцем Аполлон.
Разделил он надвое пламя костра и вырвал из огня новорожденного.
     А сама Коронида превратилась в  огонь и с огнем слилась: напоила собою,
своей солнечностью, золотые стрелы Аполлона...
     Умолкла Окирроэ.
     И сказал мальчик-бог речной 
нимфе:     -- Не все боги безжалостны.
     Улыбнулась ему нимфа Окирроэ, встала и хотела погрузиться в свой поток.
Но удержал ее мальчик-бог, ей и себе на горе. 
Сказал:     -- Не все песни спела ты мне, Окирроэ. Спой мне еще песню о том, 
почемуне отстоял титан Огненный Флегий мою мать, Ойглу-Корониду.
     И снова запела Окирроэ 
песню:     -- Был храбр Флегий-титан, вождь лапитов. А лапиты -- лесные 
древолюди.
Так отважен был Флегий, что Крониды называли его сыном Арея.  Был  он 
крепоктитановой правдой, и мятежное  жило  в нем пламя, словно богом он был 
лесныхпожаров. Потому и  Огненным прозвали Флегия  лапиты и дриопы --  
крепкодумовдремучее племя.  Был  он  солнцем,  был  огнем  лапитов,  потому  
ненавистенАполлону: не терпел Аполлон другие солнца.
     И  когда  погибла  Ойгла-Коронида, столкнулись Аполлон и титан  Флегий.
Флегий  сжег  его приют дельфийский,  Аполлон метнул стрелы  в  бор лапитов.
Запылали  леса   Пелиона,  загорелись  древолюди,  муже-сосны,  все  
Питфеевсмоляное племя, а за ними муже-ели -- Элатоны, и Дриасы -- мужедубы, и 
Медии-- ясени-копейщики горели.
     Умоляла богиня облаков Нефела  Зевса  дождем  милосердия пролиться  
наднародами лесными Пелиона, угасить пожар, не жечь лапитов.
     Но лапиты -- титаново племя. Запретил Кронид угрюмым тучам двинуться 
наПелион  с  громами,  излить  дыханье  рек  на  пепел, чтоб  озлилось  пламя,
закипело, чтоб на пар обменяло клубы дыма и задохнулось под влажными парами.
     Тогда дал совет Хирон Нефеле: собрать стадо облаков над Полисном, 
чтобыв огненные  ведра  пожара  облачных  коров  доила с  неба. Приняла она 
советкентавра и, смеясь над огнем, коров доила: закипало в вымени коровьем 
молокоот жара Пелиона. Стлался пар молочный. Не дождило. Погибали лапиты и 
дриопы.
     И пришла к ним на помощь Филюра. Одиноко стояла на утесе 
Великанша-ЛипаФилюра. Крикнула она ручьям и рекам, и ключам  пещерным и 
подземным, 
вызвалаих из глубин на почву. От  подножия, вершин и дальних склонов потекли 
они 
поПелиону. Забурлили по лесным трущобам, где в пламени сгорали лапиты; 
утопилив бурных водах пламя.
     Еще хвоя под корою пепла тлела и еще дымилась жарко почва, когда с 
небаАполлон стрелою пронзил грудь Флегию-титану.
     И титана солнечное тело приняло стрелу Солнцебога, как  лучи  
принимаютлуч разящий.
     Тут воскликнул отважный 
Флегий:     "Тешься! Не  страшат меня,  Дельфиец, твои стрелы.  Не  страшат 
меня  
имолнии  Зевса.  Потушили  воды Пелиона  пламя, поднятое  вами, Кронидами. 
Непогибло мое племя лапитов".
     И горящей палицей ударил в золотое тело Аполлона. Но растаял ее огонь 
вего блеске.
     Так сражались долго без успеха боги солнца, огненные боги.
     Но  услышал Кронид-олимпиец  слово гордое  Флегия-титана. Тяжко 
грянулигромовые молнии,  огненнее Огненного  титана, и низвергли в тартар с 
ПелионаФлегия, отца Корониды...
     Так закончила песню Окирроэ.

     



Сказание о каре, постигшей нимфу Окирроэ, и об огненном клубне 
жизни
     Спела Окирроэ Асклепию песню о его матери -- титаниде Ойгле-Корониде  
иоб Исхии-титане.
     Текли  волны потока Окирроэ  в  сторону заката, к Анавру.  Слышали  
онипесню  Окирроэ о Корониде, рассказали о  ней  волнам Анавра.  Потекли  
волныАнавра, нырнули в недра горы, вынырнули к потоку Ворчуну, рассказали о 
песнеОкирроэ.  А  Ворчуна  ворчливые струи  рассказали  о  ней  Горючему ключу. 
Иразнеслась  по  всей Фессалии  многоволная  песня  о загадке-тайне  
рожденияАсклепия, сына Корониды.
     Спросил мальчик-бог у 
Окирроэ:     -- Ты скажи мне, Окирроэ: не сын ли я  Исхия-титана? Ничего не 
ответилаОкирроэ. Но услышала вопрос Асклепия горная нимфа Эхо. Услышала и 
повторила:     -- Не сын ли я Исхия-титана? Повторила и резво побежала через  
ущелья 
иперевалы, сама с собой 
перекликаясь:     -- Не сын ли я 
Исхия-титана?     Знала Окирроэ, что карают боги тех, кто открывает смертным 
тайны богов.
Открыла она тайну мальчику-богу, а узнали о ней племена людей.
     Сидела она  на берегу  своего потока, и вот легла черная тень  коня  
наберег и  подошла вплотную к Окирроэ.  И вдруг показалось Окирроэ, что от 
неесамой падает эта тень  коня. Затрепетала речная нимфа.  Взглянула в  
зеркаловод потока, как некогда  взглянула  Харикло,  и увидела не  себя в  воде,
  
акобылицу. Хотела Окирроэ сказать слово, а издала только жалобное ржанье.
     И осталась речная нимфа навсегда кобылицей. Покарал ее Аполлон.
     Одно только слово могла она 
выговорить:     -- Гип-па.
     Потому и прозвали с тех пор Окирроэ Гиппой-кобылицей.
     Погрузилась  Гиппа  в  горный  поток,  стала  Гиппа  речной  кобылицей.
Приходил,  бывало,  мальчик-бог к  потоку, вызывал свою  пестунью,  Окирроэ.
Высовывала Окирроэ конскую голову из воды и печально 
говорила:     -- Гип-па.
     И ей в горах отвечала нимфа 
Эхо:     -- Гип-па.
     Подходила к потоку красавица Меланиппа, вызывала из быстрины свою мать,
Гиппу-Окирроэ,  и рассказывала ей  о  делах  богов, кентавров  и  героев  
наПелионе. Слушала ее Гиппа и порою жалобно ржала.
     В  печали бродил  мальчик-бог  Асклепий по  Пелиону  в  поисках  
корнейпознания, чтобы вернуть Окирроэ ее былой образ. Знал, что не может  бог 
идтипротив  других богов. Покарал Окирроэ сам Аполлон,  извлекший его из огня, 
ине мог он враждовать с Аполлоном. Но ведь был еще Асклепий и титаном.
     И  явился ему окутанный  полупрозрачным облаком Зевс в образе лапита, 
сзолотым лукошком в руке.
     Не мог Зевс явиться перед ребенком во всей своей мощи и славе, чтобы 
несжечь его громово-огненным дыханием, если в мальчике есть смертное зерно.
     Мгновенно узнают боги богов. Узнал Асклепий Кронида, и то грозное,  
чтостояло в глазах Асклепия, вдруг разом окрепло, и бог-ребенок стал мощен.
     Спросил Асклепий 
Зевса:     -- Это ты держишь  молнии в руках, испепелитель  титанов? Не таков 
твойобраз,  какой ты принял сейчас. Почему же не предстал ты предо мной в 
громахи молниях? Ты хитрый бог.
     -- Ты еще слаб и мал,-- ответил Кронид,-- не выдержишь ты моего образа.
И услышал 
ответ:     -- Явись таким, каков ты есть.
     И явился  Зевс Асклепию таким, каким являлся титанам в битве: огромный,
со страшилищем-эгидой  на груди  и перуном  в руке, средь  громов и  молний.
Притихло все живое в лесах и горах Пелиона,  укрываясь  от  блеска и 
грохотагромовых ударов.
     А мальчик-бог 
сказал:     -- Мне не страшно. Не сжег ты меня блеском своей славы. Ты только 
бог 
ине больше.  А  мир  огромно-большой, и  мысль Хирона  больше  тебя,  
владыкиОлимпа.
     Удивился   Молниевержец,   свергающий   в   тартар    титанов,   
отвагемальчика-бога.
     
Сказал:     -- Вижу,  не смертный ты. Но вполне ли ты  бог? Мало  родиться 
богом 
--надо еще научиться быть богом. Не титан ли ты, 
мальчик?     Так испытывал  Зевс Асклепия. И, проникая в него  своей  
мыслью-взором,
хотел Зевс прочесть его мысль.
     Спросил 
мальчик-бог:     -- Зачем тебе молнии, Кронид? И ответил Владыка 
богов:     --  Чтобы  силой  выполнить   веления  Дики-Правды.  И,  услыша  
ответ,
исполнился теперь удивления Асклепий.
     -- Но ведь сила в знании,-- сказал он.-- Я вкусил уже от его корней.
     Улыбнулся владыка Олимпа и, вынув из золотого лукошка багряный клубень,

сказал:     -- Если ты бог, то отведай.
     Но  чуть коснулся  Асклепий этого багряного клубня губами,  как  
словноогнем чудно ожгло  ему язык, и небо, и рот, и  вошла в него огненная сила 
отклубня.
     Стал Асклепий мощью равен богам Олимпа.
     Сказал 
Зевс:     -- Это огненный корень жизни. Ты отведал от него и не сгорел. Теперь 
тынаучился быть богом.
     -- Я дам его отведать Окирроэ,-- радостно сказал мальчик-бог.
     -- Дай,-- ответил  Зевс  и снова  улыбнулся ребенку. Но коварна  
улыбкабогов Кронидов.
     Так расстались два бога -- Властитель молний и мальчик-бог Асклепий.
     И сказал Зевс на Олимпе богам, испытав 
Асклепия:     -- Он бог людей, а не бог богов. Пусть жилищем ему будет  земля,  
а  
ненебо.
     Мгновенно достиг Асклепий потока, где жила Гиппа-Окирроэ.  Вызвал ее 
изводы и, ликуя, 
воскликнул:     --  Выйди  на берег! Я принес тебе из  мира правды чудес  
корень жизни.
Отведай его -- и вернется к тебе твой былой образ нимфы навеки.
     Но забыл он сказать Окирроэ, от кого получил этот  корень. Вышла она 
изводы, и вложил ей  Асклепий огненный корень в ее конский рот Гиппы-кобылицы.
Но  чуть  коснулся  чудного  корня  ее язык, как  она  мгновенно  сгорела. 
Иосталась от Гиппы-Окирроэ на берегу потока только кучка серебряного пепла.

     


     


 * ЧАСТЬ II. ИЗГНАНИЕ ХИРОНА С ПЕЛИОНА[21] * 

Фессалийская 
кентавромахия

        Сказание   о  том,  как  покинули  Хирона  его  питомцы,  и  о  
гибели
Актеона-охотника

     Знал  Хирон,  что  время  бежит,  но  куда  убежало  время,  об этом  
ибессмертный Хирон не знал. Спросил он у своих 
питомцев-героев:     -- Что-то долго бродит мальчик в горах. Кто видел 
Асклепия?     И отозвался ему юношеский голос за 
пещерой:     --  Я вернулся  и жду  тебя, отец.  С моим  спутником-другом, с 
голубойзмейкой,  я  пойду  на Пелион  пасти  стадо в  том  месте,  где звери  
всегосвирепее.  Только  там  научусь  я  пастушьему  делу.  Как буду я  
врачеватьсмертных,  если  не  сумею  быть  пастухом!  Я хочу себя испытать.  
Отец,  
япопробую сперва  исцелять не людей,  а  зверей...--  и,  помедлив со словом,
добавил:-- от зверства.
     Вышел Хирон из пещеры на голос Асклепия и увидел,  что  мальчик-бог 
ужеюноша. Хотя видом он  был не мощнее  полубогов-героев, но его взор был 
болеемогучим, ибо смотрел он в мир так глубоко, как не могут смотреть полубоги.
     Тогда сказал Хирон 
Асклепию:     --  Иди и  попробуй.  Трудно зверю не звереть в  борьбе: 
растерзают 
егодругие звери. Но иной незверь зверее зверя. Не учил вас этому Хирон.
     И ушел мальчик-бог Асклепий от учителя кентавра Хирона.
     Только еще раз явился как-то Асклепий к Хирону, под осень.
     Был  он  уже по  виду не юношей,  а могучим  богом  и таил свои слова 
имысли.
     
Сказал:     --  Я иду исцелять  смертных  от смерти.  Я испытал  себя.  Зверь 
умеетумирать, а мысль  умирать не хочет.  Сильнее, чем тело, страдает от 
сознаниясмерти мысль...
     И  хотя  бессмертные  не  прощаются,   а  только   радуются  и  
сияниемприветствуют  друг друга при разлуке  и  встрече,  Асклепий,  уходя, 
глубокозаглянул в глаза Хирону и простился с ним по-земному, а  не как жители 
неба,
и по-земному простился с ним Хирон, сын Крона.
     Как раз тогда пришла пора великих походов и подвигов. Возмужав, один 
задругим  покидали  полубоги-герои  пещеру  Хирона  и самого  учителя и шли  
вневедомые земли великанов и чудовищ. Говорил им в напутствие 
Хирон:     --  Вот вы  и взялись  за  дело. Соблюдайте  же, идя  на  зверя,  
законзвериной правды, идя  на  людей -- людской.  Есть  закон  правды для людей 
изверей, но нет  закона  правды  для чудовища: для чудовища  есть только 
рукагероя. У чудовища жалости нет.
     И, отъезжая, уже не говорили герои-полубоги Хирону, как бывало 
прежде:     "Зачем  нам  жалость?  Разве  жалость у героя -- не слабость? Нам 
нужнатолько радость победы".
     Теперь они знали, что и у  барса высшая радость -- радость победы. 
Барсже -- зверь лесной.
     И, смотря с Пелиона вслед ушедшим, вспоминал Хирон, как спрашивали его,
бывало, юные 
питомцы:     "А разве у богов Олимпа есть 
жалость?"     И отвечал им 
Хирон:     "У них есть радость".
     И спрашивали 
питомцы:     "Они 
злы?"     И Хирон качал головой.
     И 
спрашивали:     "Они 
добры?"     И Хирон снова качал головой и 
говорил:     "Они радостны. И гневно карают омрачающих радость богов. 
Ненавистен  
имтот, кто тревожит Олимп, и отвечают они нарушителям огнем и потопом".
     Отъезжали герои, и задумывался Хирон о том, сохранят ли они его заветы.
     Умчали   резвые   ноги   и   внучку   Хирона   Меланиппу   на    
поискиАктеона-охотника.  Все в крови, с  пенящейся  пастью вернулись с  охоты  
егособаки-друзья  и вели себя как безумные: не ели, не  пили; то собирались 
онина краю поляны и все смотрели, жалко воя,  в сторону дальних лесов Киферона,
и из их собачьих глаз катились слезы; то кружились на месте и хватали 
зубамикого-то неведомого -- невидимку.
     Ничего  не  утаишь от  леса.  Весь  вслушивается он, миллионами ушей, 
илетят  к  нему тысячи вестников: кто на ветре, кто на  волне, кто  на  
капледождевой, а кто на приблудном  листике. А птицы, муравьи, мошки? Мало ли 
их,
лесных вестников! Перескажут все вести лесу.
     И узнал в лесу Хирон об участи полубога Актеона-охотника.
     Побежал Актеон вдогонку за золоторогой ланью Артемиды-охотницы. Бежит 
икричит ей 
задорно:     "Не уйдешь ты от Актеона! Артемиду и ту 
догоню!"     Добежали  они  так  до  горы  Киферон. Услыхала богиня  Артемида  
словаюноши-героя  -- и  уже мчится с ним рядом, заглядывая  ему на бегу в  
глаза.
Узнал  Актеон богиню,  да  слишком поздно. За  то,  что посмел состязаться 
сбогиней, обратила она Актеона в ветвистого оленя и сама оленем обернулась.
     Издалека по  следу  охотника  бежала  его  охотничья пелионская  свора.
Понеслась  Артемида   наперерез  собакам  и,  когда  очутилась  перед  ними,
повернула обратно и пошла оленем впереди собак по следу Актеона, а собаки 
--гоном за нею.
     Догнала  олень-Артемида  Актеона-оленя.  Кинулась  в  сторону.  
Смешалазапахи. Стала невидимкой.
     Не заметили собаки хитрости богини: впереди них как был, так и  
осталсяубегающий олень. Не признали они в олене хозяина, гонят его с яростным 
лаем.
И придала им Артемида быстроту небывалую. Настигают оленя.
     Заметил Актеон-олень погоню. Узнал своих собак. Не  он  теперь 
охотник:он --  дичь.  Стал  гонитель гонимым. Видит пасти собачьи.  Хочет им,  
своимдрузьям, слово сказать: говорит в уме, но не может громко выговорить 
оленьимртом. Оставила ему богиня в зверином  образе  человечий разум.  И  
терзаетсяразум в бессильной муке  передать словом свою мысль  собакам.  Слезы 
стоят 
вего оленьих глазах. Но не слышат его мысленных слов собаки. Обезумели звери.
Уже терзают ему ноги на бегу. Впились  зубами... Разорвали они 
оленя-Актеонаи умчались, сами не зная куда...
     Только ключ,  забивший на том месте, где был растерзан  Актеон, нашел 
влесу мудрый кентавр.
     Долго был  он  печален.  Не гибель  героя  печалила  так долго  
Хирона:смертей был Актеон. Печалило  его то, как  сильно страдал  в терзаемом  
телеАктеона от бессилия его разум.
     И когда понял Хирон горе обезумевших собак, -у которых плачет 
безутешноих честная  слепая  совесть,  вылепил он из  глины  образ юного  
охотника  
ипоставил его на поляне. Чуть увидели  образ Актеона собаки, окружили они 
егос радостным лаем; пришли в себя от безумия и с тех пор перестали выть и 
дажеубегали за добычей.
     И однажды, убежав, не вернулись.
     Не вернулась к пещере и Меланиппа.
     Один остался в  пещере Хирон. Бродил он по осенним горам, слушая 
шепотытрав и  ягод, и узнавал их  маленькие тайны --  горькие и  сладкие, 
жгучие 
итерпкие,  сонные и бодрящие. Сам же  молчал. Тревожил его  необузданный 
нравдиких кентавров и вражда их с древолюдьми-лапитами. Жаловались ему лапиты  
иупрекали  в  потворстве  родному   племени.  Тревожила  его  и  неприкрытая,
громкоголосая ненависть кентавров к богам Кронидам.
     -- Титаново мы племя,-- говорили дикие лесные кентавры, угрожая 
яростнонебу, и смеялись над властью богов.
     Ждал беды Хирон.
     Знал: не будут  сами Крониды истреблять титановы племена. Запрещает  
имэто древняя клятва  Стиксом.  Но есть  у  них  дети-полубоги. И всех 
грознеесреди  них, полубогов, питомец древолюдей Тезей  и сильный, как бог, 
Геракл.
Породили их боги  Крониды для того, чтобы истребляли они чудовищ --  
древнеепорождение на почве земли, и чтобы бились друг с другом богам на потеху. 
Всетитаново непокорное  племя стало для  героев  чудовищами.  Утаили боги  
свойзамысел от героев.
     Знал Хирон: в ком из полубогов-героев нет титановой правды, те 
истребяттитановы племена.
     И вспомнил мудрый кентавр, как  спрашивали его полубоги-герои, 
отъезжаяна 
подвиг:     "Учитель, разве нет смиренных 
чудовищ?"     И ответил за него 
Язон:     "И яд -- смиренная капля, пока ее не проглотишь".
     И еще спросили Хирона 
герои:     "Учитель, как отличить нам  злобное чудовище от титана в коже 
чудовища?Ты нас учил, что и урод таит в себе красоту. Где 
примета?"     И пояснил им 
Хирон:     "Кликни титанов клич. Если скрыт под кожей  чудовища  титан, то 
ответитон тебе тем же кличем. И в глазах его будет примета. Не забудьте только 
этотклич".
     Но забывали этот клич и слова Хирона полубоги-герои в  жажде подвигов 
иславы  --  волю  Кронидов  выполняли.  И  гибли  титаны-оборотни,  и 
потомкититанов, и людские титанические племена на земле.

     


        Сказание о битве кентавров с древолюдьми-лапитами и об изгнании 
Хиронас 
Пелиона
     Было утро на Пелионе, и услышал Хирон из пещеры топот, и гул голосов, 
игрубый смех со  всхрапом, похожий на ржанье. Выглянул: кентавры толпятся  
наполяне. Что ни слово,  то дыбом и друг на друга наскоком. Кулаки и  копыта 
ввоздухе. Вороные, гнедые, пегие,  в яблоках  рыжих  и серых.  Дебри  грив 
нависках и  на  затылке. И такие дремучие  бороды, и хвосты конские. На  
плечедубы,  с  корнями  вырванные, и свисают с  корней  сырые  комья земли.  
Яры,
могучи,  зверины,  на  копытах  -- и  все  же людское  племя:  и руки  у 
нихчеловечьи, и глаза, и человечья речь. Видно, нужда привела их на эту поляну.
     И  вышел к ним Хирон из пещеры  с лирой  в руках. Стих табун. Сбился  
вкучу.  И стоят  друг против друга:  кентавр Хирон, сын Крона, и лесные 
дикиекентавры.
     Смотрит безвопросно на  свое  племя  Хирон.  Чуть  касаются  его 
пальцыструн, и нежно рокочут струны под пальцами в свежем утреннем воздухе.
     Переступили с ноги на ногу конские копыта  табуна.  Подтолкнули  
слегкалокти и плечи друг друга.  Молчит Хирон. Только пальцы по-прежнему 
пробегаютпо лире.
     Дохнул один кентавр, 
сказал:     -- Хирон.
     Дохнул другой кентавр, 
сказал:     -- Хирон.
     Дохнули еще два, три и 
сказали:     -- Хирон.
     Смущают их глаза мудрого Хирона. Мыслью смотрят эти  глаза, а не 
простозрением.  В них  укор за  буйство.  Не по нраву такой  укор  буйному 
лесномуплемени.
     Тогда отделился  от  дикой гурьбы  огромный  пегий  кентавр  Агрий,  
попрозванию Свирепарь.
     -- Мы к тебе,--  сказал  Агрий.-- Хирон, нам нужна твоя хитрая сила. 
Тыведь  хитер, как небо,  а  мы только лес. Некому  дать нам совет. Только  
тынеоборим и бессмертен и почитаем всеми  племенами титанов. Поведи нас 
противдреволюдей-лапитов, наших давних  врагов  на Пелионе.  Жены нужны нам. 
Многосеребряно-березовых невест у племени древолюдей. Похитим их  у лапитов. 
Естьу них и запасы пьяного вина. Го-го! 
Вино!     И подхватил 
табун:     -- Го-го! Вино! Отнимем заодно и вино. Веди нас, Хирон, против 
лапитов.
С ними и Кайней неуязвимый. Народ тебя требует в вожди.
     Затопал табун, стоя на месте. Закричал 
зычно:     -- Веди нас против 
лапитов!     Ничего не ответил Хирон, только протянул Агрию лиру, 
сказал:     -- Сыграй-ка, Агрий,  на лире.  Сумеешь  сыграть  -- поведу  вас 
противлапитов. Будете делать то, что я,-- буду и я делать то, что вы.
     Задышали бурно кентавры, затопали, зычно 
закричали:     -- Дуй, дуй, 
Агрий!     Взял Агрий в ручищи лиру. Видел, как бегали пальцы Хирона по струнам,
 
исам  дернул всей  пятерней: рванул  -- и  разом  лопнули  со  стоном жилы  
ихрустнула основа.
     Засмеялись  с храпом  кентавры.  Заскакали  с  гоготом на месте.  
Сталихлопать себя по бокам 
ладонями:     -- Дуй, дуй, Агрий! Го-го! 
Дуй!     Рассердился Агрий-Свирепарь на Хирона и 
кентавров:     --  Не нужна  нам твоя штука  с комариным  зуденьем  и птичьим 
иканьем!Отдай ее соловьям. А я не соловей -- я кентавр.
     И бросил обломки лиры  с оборванными жилами-струнами наземь, под 
копытатабуна.
     Тогда выступил вперед кентавр Пиррий, по прозванию Гнедой.
     
Сказал:     -- Любим мы, кентавры, как и ты, песни соловья и мед звуков твоей 
лиры,
когда  мы грустим без жен. Далеко слышна она на  Пелионе. Чтим  мы тебя, 
сындревнего Крона. Но буйна  наша кровь и пьяна наша воля. Ты бессмертен  -- 
мысмертны.  Мала для нас твоя радость -- соловьиная, лирная. Нужна нам 
радостьгромовая:  в  грохотах,  с гудом, топотом и  ревом,  чтобы  сердце  
кентавразаржало,  чтоб скакать нам,  кружить и  крушить,  чтобы  вихрями быть, 
чтобыруками скалу прижимать к груди -- и была бы та скала горяча, как добыча  
дляльвиных лап, как вино на  пиру у лапитов. Утопить  бы  в  нем, горячем, 
нашегоре кентавров,  когда-то бессмертных, как боги. Из садов золотых 
феакийскихнас изгнали Крониды, а волю богов, волю к жизни из  нас не изгнали, 
осталасьу нас. И  вот  голодна  эта воля,  жадна  и свирепствует в буйстве --  
передгибелью. Ненавистны нам боги. Знаем: обреченные мы на Пелионе.
     И  понурили  человечьи  лохматые головы  дикие кентавры,  слушая  
словоГнедого. А огромный Агрий ударил себя острым суком в грудь у сердца, и 
теклапо могучему торсу полузверя-получеловека кровь и падала на ноги и копыта.
     Весь  золотой стоял  кентавр Хирон  с  серебром  бороды  перед  ними  
ипечально смотрел на  родное дикое племя  -- он,  учитель героев,  сын Крона,
титан.
     
Сказал:     -- Не хотели вы копать  копытом те волшебные корни, что копали 
Хирон  
иАсклепий.  Не  хотели насыщать ими свою  пьяную волю.  По  бессмертью  
боговгрустите вы, дикое  племя?  Вот смотрю  я  вам в  глаза, былые  боги, и  
вы,
смельчаки, опускаете  их  предо мною к земле. Полубоги-герои смотрят прямо 
вглаза Хирону. Не  ходите на пиры  лапитов.  Не вступайте  в бой с их вождем,
огненным Пейрифоем. С ним полубоги-герои Тезей, Пелей и  другие. Сам пойду 
як древолюдям. Примирю вас, яростных, с ними.
     Ускакал радостно табун лесных кентавров.  И долго доносились  до 
Хиронаих ликующие крики и гуд их копыт.
     Тихий  день.  Поют  птицы.   Улыбнулся  дню  Хирон,  подобрал  с  
землизатоптанные обломки лиры и  стал ее чинить и натягивать на колышки  
струнаминовые жилы.
     Ох, как  шумели древолюди-лапиты  по  лесам  Пелиона! Такой гул стоял 
вбору  кедровом, что  как  ни  закрывали грибы  шапками  уши, оглохли  
старыеборовики. Сходились древолюди со звериных троп и из  непролазных зарослей,
 
сболот и  просторных полян,  даже с  утеса-бирюка  -- в одиночку, по двое, 
потри, а  то и целой рощей  кудрявой. Пришел Дриас -- муже-дуб. Ого, 
муже-дуб!Пришел  Гилей-деревище с братьями:  сам он --  Гилей,  и все его  
братья  
--Гилей. Стали  братья целой чащобой Гилеев  и стоят: не пройти сквозь них, 
непрорваться ни кентавру, ни полубогу. Тьма их и тьма в чащобе, да еще 
какая!     А   Элатон  --  муже-ель  все  трещит,  все  брызгает  во  все  
сторонысловами-шишками, созывая мужей.
     Столпились  древолюди  вокруг  старого   Питфея,  муже-сосны,  
бывалоговеликана-вождя древесных племен. Дед он героя Тезея. Его даже дикие 
кентаврычтили. А кентавры  никого не чтут. Не раз пили  они у  старого  
исполина 
егосмолистые меды, возглашая здравицу Хирону.
     Только где же огненный  Пейрифой, юный вождь древолюдей-лапитов? 
Почемуне видать нигде нежноликого  Кайнея-Чистотела, неуязвимого сына Элатона?  
Неукрощает ли он зеленых кобыл Магнезийских на горных склонах 
Офриды?     За   грабителями  --   дикими   кентаврами,  за   
гостями-насильниками,
похитителями  серебряно-березовых  лапиток,  погнался  Пейрифой  сам-друг  
сТезеем. Разлучился с новобрачной Гипподамией. А за ним другие лапиты.
     Не простят  лапиты  лесным  кентаврам  смерть  неуязвимого  Кайнея.  
Непростят гостям пьяного разбоя у хозяина-хлебосола.
     Говорили мошки  комарам, говорили комары  жукам, говорили жуки  
паукам:будто  девушкой был некогда Кайней --  не березкой, но  почти  что 
березкой,
такой  серебристой  девушкой, лесной  Кайнеей  в  темном ельнике, что  
сразуполюбилась она при встрече  Посейдону. Не далась она  в  руки бога.  
Сказалавладыке вод:  "Не  умеем  мы,  лапиты, менять  личины,  как умеете  это  
вы,
Крониды. Не хочу я быть березовой девой, хочу быть отважным древомужем. 
Еслиты так всесилен над морями, обрати меня, Кайнею,  в Кайнея, и тогда поведу 
ятебя к Филюре-Липе. А Филюра красивее всех красавиц".
     Усмехнулся могучий бог. 
Ответил:     "Мало просишь у меня, Березовая дева. Станешь ты древомужем, и 
вдобавокеще будет тот муж  неуязвимым[22]. Ни одна рука тебя  не поранит, ни 
камень,
ни железо, ни огонь, ни зуб, ни коготь".
     И   превратилась   Кайнея,   серебряно-березовая   дева,   в  красавца,
неодолимого Кайнея.
     Ни рука, ни копыто,  ни зуб, ни обломки огромных винных бочек, ни 
камнине поранили его, лапита-Чистотела. Но когда под грудами трупов древомужей 
изплемени Питфеев  стал  Кайней задыхаться, тогда вспомнил он усмешку 
могучегобога, Посейдона-Кронида.
     Жужжат  мошки,  комары, жуки. Вьют  пауки  паутину. Шумит кедровый бор.
Собрались лапиты на  сход. Вдруг откуда ни возьмись  набежали,  закричали 
--кто, где, не 
поймешь:     -- Нашли, 
нашли!     И обратно в лес. Кинулись вслед за  ними те, кто помоложе. Бегут. 
Видят-- прогалина.  На прогалине обгорелое  место  от  костра. На нем пепел, 
весьсеребряный, с черными чурками. И валяются кругом, тлея, головни и головешки.
     Страшно. Кто совершил такое дело? Кто здесь жег? И хотя никто не 
назвалтех, кто жег и кого жег, а уже все наперебой 
кричали:     -- То кентавры жгли в лесу 
лапитов!     -- Ополчайтесь, древолюди! Жгут лесных древолюдей кони-люди лесные.
     Зашумел кедровый бор, загудел -- так зашумел и загудел, как еще 
никогдане шумел даже под грозовым ливнем Зевса.
     Завопило все лесное 
племя:     -- Эй-го! Хирон в ответе. Пусть несет  он кару за  все племя 
кентавров.
Эй-го! Изгнать Хирона  с Пелиона: он -- кентавр.  Эй-го! Пусть старый 
Питфейскажет свое слово. 
Эй-го!     И пошло "эй-го" пО всему бору 
гоготать:     -- Эй-го! Эй-го! Эй да 
го1     Тогда  поднялся  над  толпами  древолюдей-лапитов  их   старый   вождь,
муже-сосна Питфей.
     Прям и  сух  он, словно мачта корабельная. Много  ран на  нем 
покрылоськорою. Весь рогами увешан. Грозен. Во все стороны торчат эти рога, 
словно 
нерога они, а голые сучья. В рыжей шкуре прямой его стан. Чуть алеет эта 
шкурапод лучами. А сверху, на его  лесной шапке-макушке, все  колеблются  
боевымиперьями иглы, и  звенят  на них тонко колокольцы его древнего шишака. 
Старыйвождь, старый -- дед Тезея.
     Стали слушать древолюди Питфеево слово.
     -- Много  есть  древолюдей-лапитов. Есть  в  Магнезии лапиты Офридские.
Вождь  над ними  был Кайней, сын Элатона. Пал Кайней под  руками  кентавров.
Высокий над  ним курган из трупов. Лежат трупы лапитов стволами.  На 
лапитахкентавры табунами.  Горе павшим! Слава живым!-- таково слово живой жизни.
 
Непо титановой правде живут кентавры. Эй-го! 
Эй-го!     И ответил Питфею могуче 
сход:     -- Эй-го! Эй-го! Говорил 
Питфей:     -- Всех  славнее лапиты  Пелиона. Всех  выше среди  них Питфеево  
племямужей-сосен.  Великаны мы, великаны! Родила  сверкающая  Эфра,  дочь 
Питфея,
полубога  Тезея.  Побил  Тезей  врагов, губивших племя древолюдей-лапитов,
--великанов  Истма побил  он,  не  знающих  титановой правды.  Не  давали  
онипутникам проходу. Не мог гость пройти в страну  лапитов. Не  могли 
древолюдибыть  гостями ни  в счастливой  Аркадии, ни на Фолое.  Гнули  нас не 
знающиеправды, рассекали, плющили, пилили, всех равняя по единой мерке.  Брали  
насза  ноги  и  с размаху,  как дубиной, нами поражали наших  братьев головы  
иплечи.  Разве наши  головы -- молоты? Хотя мы и сами великаны, но враги 
былиеще великаннее. Всех их побил Тезей, внук Питфея. Эй-го! 
Эй-го!     И ответил Питфею могуче 
сход:     -- Эй-го! 
Эй-го!     И снова заговорил 
Питфей:     --  Побил он Сосносгибателя-Питфеокампа. Пригибал тот две сосны  
друг 
кдругу,  между  ними  привязывал  путника  и   затем   отпускал  их  вершины.
Выпрямлялись высокие  сосны и  надвое разрывали  путника.  Самого его  
Тезейпривязал к  соснам. Побил он слабоногого Дубиноносца, порождение 
хромца-богаГефеста. Всех дубиной  тот  плечистый плющил.  На  себе  узнал,  как 
 
плющитдубина.  Побил  он  укротителя  лапитов   --  Дровосека-пильщика  
Прокруста.
Весельчак Прокруст.  Веселую соорудил он для  нас постель-козлы. Клал  на 
тупостель-козлы древолюдей,  как бревна: длинных укорачивал зубчатой палкой, 
акоротких, обтесав, вытягивал. Полежал он сам на той постели. Узнали силу 
рукТезея и кентавры, позабывшие титанову правду. Эй-го! 
Эй-го!     И снова ответил Питфею могуче 
сход:     -- Эй-го! 
Эй-го!     --  Солнечнее  всех вождей-лапитов был  Иксион,  сын Флегия-титана.  
Невсходил  Иксион на  Олимп  к Кронидам. Не пил с  ними из золотой чаши  
питьебессмертия. Сам бессмертен был  он и огнен. Был противником олимпийцу 
Зевсу.
И зажег Иксион  огнем  титана властное сердце  богини  Геры. Не укрылся  
тотогонь  от миродержца,  покарать решил  он Иксиона.  И, по  коварному  
умыслуКронида, призрак облачный в образе Геры спустился с  неба к Иксиону 
остудитьжар огня в вожде лапитов. И  не призрак это был  обманный, а  богиня 
облаковНефела:  обманула  Нефела  лукавца Зевса.  И от Иксиона-титана родила 
Нефеладиковину: не  людину, не коня, не дерево, не титана, не бога и не зверя, 
а 
ито,  и другое, и третье: был он -- конь,  и людина, и дерево -- кусок зверя,
бога и титана. Был он смертей и  был бессмертен.  То одно в нем  умирало, 
тодругое, на тропах  и в лощинах, истекая кровью и  грозя в предсмертной 
тоскенебу Кронидов.
     Мчатся одинокие исполины или громокопытная гурьба по равнинам Фессалии,
через Истм -- туда, на остров  Пелопа,  на Фолою, где в пещере -живет 
благойкентавр Фол.
     Истребили  древолюди-лапиты и полубоги-герои титаново племя  кентавров,
изгоняют их  с Пелиона.  Свершилась воля  Кронидов. Скажут  боги:  само 
себяпогубило свирепое племя. Кто же  напомнит богам, что они, победители 
древнихтитанов, изгнали с золотых  феакийских полей титаново племя когда-то  
благихкентавров?  Одичало  блаженное племя,  озверело,  и  только  мудрый  
Хирон 
иФол-гостеприимец своей  высокой  жизнью стоят  пред богами  как  упрек 
земливысокому небу Кронидов.
     --  Бегите  и   вы  на  Фолою,--   сказал  Хирон.--   Здесь  задержу  
япреследователей. Не пройдут  они  мимо Хирона. Не глыбами камня,  не  
ясенемпелионским,  не  титановой рукой  сына Крона -- правдой титановой,  
песней 
иструнами задержу я лапитов и героев. 
Бегите!     И умчалась последняя ватага, уцелевшая от племени кентавров, со 
склоновлесных  Пелиона. Остался на всем  Пелионе из  кентавров один Хирон. И  
долгосмотрел он вдаль,  на  мелькающее  в ночи пламя факелов  в  руках  
беглецов,
провожая глазами остатки изгнанного племени титанов.
     Еще  Эос-Заря  не  умылась,  еще  только  выводила  пурпурного коня  
нанебесную дорогу, бросив на ветер багряную хламиду, утопающую краем в 
пурпуреморя, когда  вышли из  лесов на поляну  к пещере  Хирона 
древолюди-лапиты 
воглаве с Пейрифоем. А за ними на коне -- Гипподамия.
     Был  свободен вход в пещеру пелионского врачевателя. Не  раз  он 
спасалздесь лапитов от болезни, беды и  смерти. У самого края скалы,  близ 
пещеры,
высоко над долиной, именуемой  Думы Пелиона, стоял  хозяин-кентавр и 
смотрелна далекий Олимп. Рядом  на камне лежала лира  из рогов  неведомого  
ланитамзверя. Тихо пел  он привет рассвету, и  с далекой  окраины неба 
обернулась 
кнему титанида Заря-Эос, держа руку на гриве коня.
     Одинок  был  Хирон.  Ни  друга  рядом  с ним,  ни  питомцев-героев,  
ниМеланиппы. Ушли герои.
     Не  знали  полубоги-герои, что пойдут лапиты с Пейрифоем  к  Хирону. 
Небыло  с лапитами и Тезея: амазонки грозили героям -- и ушел Тезей поспешно 
сПелиона на борьбу с титановым племенем амазонок.
     Раз  решив, не  умел  перерешать  Пейрифой.  Что  сказал, то  тотчас  
ивыполнит. Тверд был и  в слове, и в деле, и в дружбе. Спустится ради друга 
впреисподнюю, хотя бы  его там навек приковали. Поднимется ради друга на 
небодаже под копьями молний. И когда он  слышал  слово  "измена",  из его 
сердцауходила пощада.
     Говорили: жесток он  в дружбе. Не прощал он другу  даже колебания. 
Еслискажет другу: "Прыгай  в  пропасть" --  должен друг, не  мешкая,  прыгнуть 
впропасть. Если скажет другу: "Ввергнись в пламя" --  должен друг, не мешкая,
ввергнуться в пламя. Раз он крикнул:  "Я бы срубил мысль, если  б мысль  
мнепоперек дела  стала!" А другой раз  сказал: "Смерть стоит не за спиной 
героя-- впереди бежит она от страха перед героем".
     Стремительным прозывали его лапиты --  так быстр он был во всяком деле.
А герои называли его Испытанный. Все было  в нем по титановой правде. И, 
каквсе  титаны  и герои,  чтил и Пейрифой Хирона.  Но сказал он  лапитам в 
пылубитвы с кентаврами: "Всех кентавров  изгоним с Пелиона. Ни  единого здесь 
неоставим". И  не  мог он теперь не  выполнить  слово,  не  изгнать с  
ПелионаХирона: ведь и мудрый Хирон был кентавром.
     Не  умел  Пейрифой  слова  мазать  маслом. Сурово  сказал  сыну  Крона,
врачевателю и спасителю 
лапитов:     -- Уходи с Пелиона, Хирон. И за ним повторили угрюмо 
воины-лапиты:     -- Уходи с Пелиона, Хирон. Спросил Хирон 
Пейрифоя:     -- За вину 
изгоняешь?     И ответил Хирону 
Пейрифой:     -- Изгоняю, хотя ты и неповинен. Ты -- кентавр. Помолчал Хирон  и 
сноваспросил, пристально смотря в лицо 
Пейрифою:     -- Изгоняешь друга, 
Пейрифой?     И стал  бледен Пейрифой лицом, до того стал бледен юный  вождь 
лапитов,
что снега на дальней вершине Олимпа показались тогда Заре покрасневшими.
     А поодаль на белоногом скакуне сидит Гипподамия и все слышит.
     Взялся Пейрифой руками за сердце, сжал  его,  чтобы оно само не 
выпало:друга он, Пейрифой,  изгоняет,  друга, праведного Хирона.  Этого 
Пейрифой 
невынес. Выхватил он адамантовый нож и хотел  пронзить им  свое  сердце: 
другапредает он, и какого!  Но ведь он дал слово лапитам, и оно неотменно. 
Долженон  изгнать  кентавра  Хирона, но  не может  он  изгнать друга Хирона. 
Сталосердце поперек дела -- так убить надо это сердце.
     Но читал Хирон его думу. Стерег каждое движение юноши.
     Только выхватил тот нож, как  уже стоял возле него Хирон и  
бессмертнойрукой титана вырвал нож из руки героя.
     И уже Гипподамия соскочила с белоногого коня, кинулась  к новобрачному,
к мужу,-- и упало  ей на руки бездыханным  тело неодолимого  в бою Пейрифоя.
Словно громом сразила его правда.
     Как мертвое, лежало на земле могучее тело  юноши, и ни мысль, ни слово,
ни дело не тревожили его больше правдой и неправдой.
     Пораженные бедой  и чудом, стояли полукругом у тела  вождя древолюди, 
ишумели на их головах пучки листьев. Смотрели тревожно на сына Крона: от 
негоэта властная сила. И  не знали они, унести ли  им тело вождя  или вступить 
вгибельную для них битву с бессмертным титаном.
     Тогда  вынес врачеватель из  пещеры зелье,  влил  его в  рот 
сраженногоправдой и снова сел на краю поляны, только 
сказал:     -- Пусть он спит.
     А затем обратился к 
Гипподамии:     -- Ты не раз  скакала с  Меланиппой-подругой.  Расскажи мне о 
свадебномпире.
     И хотя  все  уже  знал Хирон-прозритель,  но  хотел он  услышать  
словолапитов.
     Вот что знал он, и вот что он услышал.
     Был  вожак  у  табуна  кентавров --  Эвритион,  по  прозванию Мститель.
Страшен силой. Даже  муже-сосны великаны  не отваживались с ним бороться. 
Онударом переднего копыта откалывал глыбу от утеса и метал ее на бегу ладонью.
Хоровод  горных нимф двадцатирукий сажал  себе  на конскую спину и носился 
сними,  словно без  ноши. Или впрямь ореады -- пушинки? За львами  гонялся, 
икакими! Ухватит, бывало, зверя за шею вместе  с его львиною гривой и скачет,
держа льва на  весу, а тот только царапает когтями воздух. А не то 
подставитвепрю-секачу  под  удар  свою человечью  руку, когда  тот  клыками  
таранит,
стиснет ему  клык и отломит  на ожерелье лукавым наядам. Вепря же  с 
хохотомотпустит.
     Ну  и  хохот  же у Эвритиона!  Будто  пляска  медных  бочек  по 
медномупомосту, будто крик новорожденной пещеры в бурю.
     Дерзок был он, дик  и бесстрашен.  И жестоко ненавидел богов  Кронидов.
Говорили: титан он, оборотень; мощью равен самому Хирону.
     Но не мерился Эвритион с Хироном силой.
     Только  раз  случилось прежде не  бывалое: ответил  он дерзостью 
спьянаХирону. Спокойно  положил тогда Хирон ему на плечо руку,  и упал Эвритион 
наколени. А Хирон, чтобы не конфузить его перед всем табуном кентавров, 
сказалсилачу с 
улыбкой:     "И  сильны  же  у  тебя,  Эвритион, ноги!  Только вот  споткнулся  
ты 
окорень".
     Был он  в буйстве пьянее всех буйных. Ничем не  мог утолить свою 
пьянуюволю. Жаден был к вину -- до того жаден, что хохоча, говорили 
кентавры:     "Вот бы водопадам Пелиона вином свергаться в рот 
Эвритиону!"     Нарушать  любил  все  запретное в жизни: любил там  пройти, где 
проходанет; спрыгнуть с высоты головоломной в упрек каменному барану; прямо в 
пламякинуться  и с  гиком проскакать  сквозь лес при лесном  пожаре  с 
опаленнымиволосами и шерстью.
     До того был дерзко-отважен, что взобрался раз  высоко на склоны Олимпа,
презирая  гибель от  молний. Только спас его  титан Гелий, прикрыв от 
стрелыАполлона, и велел спуститься к подножью Оссы.
     Пировал Эвритион на  свадьбе Пейрифоя  под высокими сводами пещеры, 
гденекогда бывали и боги.  Много  было гостей  у  лапитов -- весь  цвет  
племенПелиона: и сами древолюди-лапиты, и лесные кентавры, и герои.
     Пир так пир -- как  у предков, могучих  титанов! Тут и туши звериные, 
иклубни овощей в меду, и плодов обилье.
     И  не просто лежат они  горою,  а стоят на столах с корнями  деревья, 
исвисают с них тысячи яблок, смокв, айвы, гранатов, апельсинов. Тут и пифосы,
каменные бочки вина. Утонули бы в вине гости, если бы так жадно не пили.
     Были гости на пиру -- племена людские: ни богов, ни нимф, ни сатиров.
     Ели, пили. Но не было  песен, ни бубнов, ни струн,  ни свирелей. Лишь 
врога боевые трубили, и ходили по пещере громы от  гостей к гостям  -- друг 
кдругу в гости. Столько кликов, столько труб и струн в каждом горле.
     Пьет Эвритион-кентавр -- так жадно, как река пьет вешние потоки. 
Великав нем  жажда опьянения. Но не может утолить он  этой жажды. И взыграло в 
немВакховое зелье.
     Много  жен,  серебряно-березовых лапиток, на  пиру. И  всех 
превосходитростом,  станом  и  горящим   взором  новобрачная  Гипподамия:  
сидит  
междуПейрифоем и Тезеем. Что  ей боги, титаны  и  кентавры, когда с нею 
Пейрифой,
вождь 
лапитов!     Вдруг рванулся Эвритион. Зверино озирает он гостей. Тяжко  дышит. 
Разомвздыбился над столом и прямо встал во весь свой конский рост и 
человеческий.
Опрокинул стол копытом и за  плечи  ухватил  Гипподамию,  сорвал с места  и,
взметнув под своды пещеры, дико крикнул пьяным 
кентаврам:     "Похищайте дев  березовых,  кентавры,  и скачите с ними в горы  
вольной
Оссы!"     Сам же  давит гостей копытами, рвется к выходу  из пещеры,  на волю. 
 
Акентавры кинулись к женам.
     Но не робки лапиты и герои. Нашлась и на Эвритиона сила. Ухватил его 
законский хвост Тезей рукою, и от рывка полубога-героя осел Эвритион на 
задниеноги. Держит в левой  руке  над головой, как былинку,  Гипподамию,  а 
правойотбивается от Пейрифоя. И копыто занес над лапитом.
     Трудно от Пейрифоя отбиться. Разом бьет он и в голову и в ребра; 
держитконскую  ногу за бабку,  не дает  себя рассечь копытом. И"  все  же не 
могутодолеть Эвритиона даже двое -- Тезей с Пейрифоем.
     Тогда  встал  старый  вождь  лапитов, сам  Питфей, муже-сосна,  
высотоюпревышающий всех на Пелионе. Звенят на его шишаке колокольцы. И достали 
рукивеликана  к небу поднятую Гипподамию.  Пейрифой  ее  перенимает и выносит 
изпещеры и боя. На коне уже она на белоногом, и за ней кентавру не угнаться.
     А в пещере длится бой.
     Вот Орей, Конь-гора, уносит серебряно-березовую деву  из пещеры  в 
горыПелиона. Вот  Петрай, Конь-скала, валит наземь двух мужей-великанов.  Уже  
уДриаса Дубоватого вырывает из рук Кайней Осиною, пригнув ему к земле голову,
а Пелей бьется с Гнедым-Пйррием. Не один раз состязались они в беге и в 
игрена  веселой свирели, а теперь  бьются насмерть,  как  чужие.  Уже  
двинулисьбратья Гилей стеной-чащей, рука  об руку. Стали -- заградили беглецам 
дорогуна Оссу.
     Вырвался Эвритион  из рук  Тезея. Кровью залиты  его глаза,  ослеп  он.
Втянул воздух дикими ноздрями и унесся в леса, на кручи.
     Жесток бой лапитов и кентавров! Где тут люди, где звери, где герои? 
Всяпещера ржет, рычит и стонет. В клубок сбились лапы и копыта. Слов не слышно.
Рев стоит. А все же племена  они людские -- с речью.  Устлана пещера телами.
Выбились на  воздух.  Бой все жарче: на  юношу  Кай-нея целым  скопом 
напаликентавры. Жен  серебряно-березовых немало  вырвал  он из рук  озверелых.  
Нестрашится Кайней неуязвимый ни копыта, ни камня, ни дубины. Пригибает 
головыкентаврам,  крушит конские хребты ладонью.  Тут кентавры, вздыбясь, 
ухватилипоперек тела мертвых Питфеев, валят муже-сосен на  Кайнея.  Завалили 
трупамилапитов. Сами сверху полегли издыхая. И задохся Кайней неуязвимый.
     Все редеют табуны кентавров. Все лапитов толпы прибывают.
     И  бежали свирепые гости, устилая трупами  дороги.  Мало  их, беглецов,
уцелело. Пало почти все титаново племя...
     Выслушал рассказ Хирон сурово. По титановой все рассказано правде.
     Сказал воинам и 
Гипподамии:     -- Сами  себя истребили  кентавры, как огонь,  нападая на воду. 
Не 
надоогню звать в гости воды. И воде не  надо звать в гости огонь. Унесите  
вождяПейрифоя. Проснется он у себя в пещере.
     Ушли древолюди с телом. Пришли новые древолюди. Отовсюду толпы лапитов.
Окружают   поляну.   По   лесам   слышны   окрики   и  клики.   Ищут   
всюдубеглецов-кентавров. Не укрыл ли их Хирон в 
пещере?     Еще пьяны они от битвы и хмеля.
     Кричат новые толпы 
лапитов:     -- Уходи, кентавр, с 
Пелиона!     Нет близ Хирона питомцев-героев -- не то было бы горе лапитам.
     Говорят посланцы 
Хирону:     --  Древолюди мы коренные. А  кентавры --  бродяги и  уроды.  
Чудище 
ихоблачное породило. Пусть их скачут в  облаках с ветрами. Пусть там  грозы  
внебе похищают,  а  не  жен серебряно-березовых на  Пелионе. Хотя б  они 
былинашему племени сродны, не потерпим их разбоя: изгоним. Мы и с бурями 
леснымивоевали. От тех битв у нас по лесам буреломы. Справимся и с племенем 
буйным.
     Выслушал Хирон жалобу лапитов. Был он весь как листопад осенний.
     
Сказал:     --  Верно,  вороны  накаркали  вам  на  древнее племя.  Журавли, 
верно,
рассказали вам в  небе  об  облачном  Чудище-кентавре,  а  синицы  на  
землеподхватили. Не от Чудища ведут свой род лесные кентавры. То преданья 
конскихтабунов на Пелионе. А лапиты поверили копытным. Были некогда кентавры 
благимнародом,  как  Киклопы,  феаки,  амазонки,  до  великих   битв  Уранидов  
 
сКронидами-богами.  Среди  нив  самосейных,  рощ плодовых  жил блаженно 
народкентавров.  С ними жил и я, Хирон, сын Крона, по соседству с золотыми 
полямифеаков, блаженного титанова народа. Были вольны благие кентавры, как 
нереидыи тритоны, как пучины и волны морские, как титаны солнц в игре лучами.
     Еще не был Вакх им врагом-другом. Дружен был Посейдон[23] с кентаврами,
и часто из глубин земли конем гривастым выходил он для веселой скачки.
     Поделили мир  меж собой  Крониды. Не признали их, победителей, 
кентаврыни богами,  ни  владыками мира. Хитрый ум их,  жало-молний  не 
признали: 
дляигры живут зарницы в небе.
     И Крониды  изгнали кентавров  с  феакийских полей, из  рощ  плодовых, 
ссамосейных нив  высоко в  горы, где звериное металось  племя,  пожирая  
другдруга. Только жадность, только страх и лютость им встречались. Одичали в 
техгорах кентавры.  Заглушали  храпом  голос  утра.  Ночью день будили,  
спьянаспутав мглу ночную с дневным чистым светом. Стали племенем лесным, 
свирепым.
Потеряли,  озверев, бессмертие,  все  числом  умаляясь, все редея. 
Смертнымисделали их боги.
     Мне же  дали  Пелион Крониды --  сыну  Крона.  Мир  себе -- мне гору  
ипещеру.  Поклялись  мы друг с другом  не  спорить, битв  вовек  не  вести 
наПелионе. Кто же  вправе изгонять с Пелиона сына Крона, 
врачевателя-кентавра?Или жил Хирон не по титановой правде? Или боги позабыли  о 
великой клятве 
--клятве Стиксом -- между мною и Олимпом? Но Хирон той клятвы не нарушит.
     Мне ли с вами биться, лапиты? Сами себя в битвах побьете.
     Не  лапиты -- вы, Крониды-боги, вы  изгнали кентаврово племя с Пелиона.
Ваше  молчание в  небе,  слепота  ваша лукава,  боги.  Что  укрылись  вы  
заоблаками?  Что  Ириды-мировестницы не шлете? Вы хитрите, Крониды:  будто  
неХирона  ныне изгоняют, а  безумное  племя кентавров. Что ж,  уйдет  Хирон  
сПелиона. И уйдет с  ним правда титанов. Но оставил он смертным корни знания.
Берегитесь тех корней, 
Крониды!     Опустив головы и  плечи, слушали лапиты  Хирона. А по лесным 
тропам 
шагза шагом шел Питфей,  старый вождь лапитов, к другу Хирону на поляну. 
Труденпуть и далек для ног Питфея. Старый вождь, старый воин, старый, старый...
     Зато скоры на руку молодые.
     Понуро  ушли  посланцы. Не  хотелось  им,  чтобы покинул  Хирон  
пещеруПелиона. Но ведь быть тому, как решил 
сход!     Простился Хирон с Пелионом. Что он взял с собою, какие зелья и 
коренья,
какие камни, не узнали ни лапиты, ни кентавры. Только знали: взял он с 
собойв  чашечке  бессмертника каплю заветную амброзии  и  нес ее бережно до 
самойпещеры на Малее.
     На острове Пелопа гора Малея. Есть и там высоко над морем пещера.
     Скоры на руку молодые.
     Говорили, спорили, кричали.  И  казалось, будто двинулся  лес  со  
всехскатов,  вершин  и  ущелий  к пещере  Хирона, на поляну.  Отовсюду 
двинулисьлапиты: снизу, сверху, с боков -- всюду листья шелестят воинственных 
шлемов.
     -- Уходи, Хирон, с 
Пелиона!     Но уже не было в пещере Хирона. Далеко ушел он.
     И  увидел  издалека Хирон  высоко  над  своей  пещерой  на  утесе  
тьмудреволюдей. То Гилей шли на подмогу -- изгонять Хирона с Пелиона. 
Навалилисьдреволюди  на утес, нависающий над пещерой, ухватились за него 
сотнями  рук,
уперлись  сотнями ног в камни,  раскачали утес и сверху обрушили  на  
пещеруХирона. Всю поляну загромоздили обломки. Дождем камней оросили в глубине 
поднею долину Думы Пелиона. И одним  обломком, утесом, забили древолюди  вход 
впещеру.
     Так был изгнан Хирон, сын Крона, кентавр, учитель героев.
     Только далеко за  полдень дошел старый Питфей до поляны. Смотрит -- 
нетполяны. Нет пещеры. Нет Хирона.
     Стал  Питфей, муже-сосна,  перед забитой пещерой. Тяжки  сделались  
емустарые, усталые ноги. Не сошел он больше с того места.
     Так  стоит  он  одиноко и грозно,  весь  рогатый,  старым  великаном 
назаваленной обломками  поляне, и смолистая слеза  каменеет на користой  
грудисосны-великана. И качает он старой головой, на которой иглистые 
перья:     -- Где же ты, титанова 
правда!     Опоздал старый вождь Питфей. Подвели его старые ноги.


     


        ЧАСТЬ III. СКАЗАНИЕ  ОБ ИСТРЕБЛЕНИИ ГЕРАКЛОМ КЕНТАВРОВ НА ГОРЕ ФОЛОЕ 
ИГОРЕ МАЛЕЕ, О РАНЕНИИ КЕНТАВРА ХИРОНА И О ЕГО ДОБРОВОЛЬНОЙ СМЕРТИ 

Пелопоннесская 
кентавромахия


        Сказание о гостеприимном кентавре Фоле  и  о  битве  Геракла с  
дикимикентаврами на горе Фолое и горе 
Малее
     Еще молод был тогда Геракл, когда отправился он на  гору Эриманф 
искатьсвирепого вепря-дракона,  пожирателя людей и стад.  Шел он  кружным путем 
 
изашел по дороге на Фолою -- тоже гора Пелопоннеса недалеко от Малеи,-- где 
впещере  жил гостеприимный  кентавр  Фол, носивший  прозвище  Пещерный. 
Такимдругом  был  Фол Хирону,  что называли  его  даже  братом Хирона.  Родила 
жекентавра Фола  наяда,  ясная  Мелия, у подножия  горы  Фолои  от  
коненогогоСилена.
     Две  конские  ноги у  Силена и конский хвост сзади, но торс и  голова 
унего человечьи; только еще уши у него конские, и двигает он ими, как конь, 
итакой  у  него  тонкий слух,  что не  только звук, но и запахи  умел 
слышатьСилен. Различал он голоса любой струи в том ключе под горой Фолоей, где 
жиланаяда  Мелия,  и  мелодии его  водяной  арфы, и  умел играть на  сюринге  
--тростниковом плотике-свирели -- все ее ключевые  песенки: и  нежные 
вечерниепесенки,   и   веселые   утренние,    и   призывные   песенки   полудня,
   
извонко-говорливые  ночные.  И так  умел он  играть на сюринге, и так умел 
онслышать и слушать арфы  струй  и все струны и свирели мира, что полюбила 
егоясная наяда, хотя жил вблизи пастух, полубог-красавец Дафнис.
     Красив был Дафнис! Недаром говорили, что иссохла по нем  от любви 
нимфаЭхо  --  до того иссохла, что остался от  нее  только голос --  эхо. Но 
кудадудочке пастуха Дафниса до сюринги 
Силена!     Полюбила Силена  наяда, хотя  дружил  Силен с юным  богом  -- 
безумящимВакхом. Пил он с Вакхом вино от первых Вакховых целебных лоз, пил и 
утром, 
ив  полдень,  и  вечером, как только оба сойдутся,  и  тогда  пел он  
грозныепесни-рыки и песни-ревы барсов, и львов, и водопадов, заглушая голоса 
струй,
и носился по горам с табунами диких кентавров.
     И  впрямь, чем не кентавр  Силен, когда  встанет  он  на задние  ноги 
ивыпрямится во весь свой конский и человеческий 
рост!     И от коненогого  Силена родила ясная Мелия  сына-кентавра Фола. 
ПередалСилен пещерному отшельнику  Фолу в  дар  сосуды с вином от  первых  лоз 
богаВакха.  Попробовал Фол  вино:  да вино ли  это? Откупоришь сосуд -- и  
такоеразольется  по  пещере  и кругом в воздухе амброзийное благоухание далеко 
полесам, до самых горных вершин, что опьянеют от него даже высокие ветлы.
     Сидит Геракл гостем у  кентавра Фола. Полна пещера благоухания, 
щекочетоно ноздри героя. Рад Фол попотчевать гостя вином, но опасно  открыть 
сосуд:сбегутся на запах  вина лесные кентавры, и  быть  тогда бою за напиток 
бога.
Озвереют кентавры, обезумеют от запаха вина. А у Геракла колчан полон стрел,
омоченных в яде  Лернейской Гидры.  Да  и страшен он  в  гневе. Ни богу,  
нисамому Хирону не спасти того, кто ранен такой стрелой.
     --  Не  бойся,--  говорит  хозяину сын  Зевса,--  только  разожги очаг.
Отразит Геракл дикий набег без стрел -- огнем очага.
     Вскрыт сосуд.  Пригубили гость и хозяин.  И шумит  напиток богов 
дивнымогнем в голове полубога Геракла, разливается по его телу, мешается с 
кровью:будто вдвое стало силы у Геракла. Только некуда ему деть эту силу.
     -- Пей, добрый гость,-- говорит хозяин.-- Выпьем за мудрого сына Крона,
Хирона. Твой он друг и мой.
     И пригубили Фол и Геракл, сын Зевса, в честь кентавра Хирона.
     Слышат -- буря у входа в пещеру. Будто обвал за обвалом грохочет. 
Будтоводопад низвергается градом камней и потоком. Вот рухнут с громами в 
пещеру,
завалят 
громадами!     Крики ярости со всхрапом у входа.
     -- 
Кентавры!     Кто тут крикнул: гость или хозяин? Не ошиблись: они! Кентавры 
прибежалина запах вина.
     К очагу протянул руку Геракл. Мех набросил на сосуд с вином Фол.
     Ворвались в  пещеру,  друг  друга тесня,  дикие лесные кентавры. Камни,
ели, дреколье в руках. Впереди Анхиос и Агрий, две громадины, 
кони-люди:     -- 
Вина!     Встал  Геракл.  В  руке  у  героя  головня,  и  не  головня,  а  
бревнораскаленное, все в огне  и  дыму.  И летит оно, бешено крутясь,  в  
Анхиоса.
Другое за ним гремит прямо в Атрия.
     Дымом застлало пещеру. Видят кентавры:  стоит перед ними исполин в 
дымуи в руках у него огненные палицы.
     Отшатнулись  кентавры,  попятились  ко  входу  в  толчее  ног  и   рук,
человечьих и  конских тел. Рухнул  у  входа Анхиос, весь опаленный. 
Страшнымголосом кричит  Агрий  под  копытами табуна, ослепленный  горящей  
головней.
Валит  дым из пещеры.  А  в нее летят камни и дреколье,  и шумят, крутясь 
сосвистом над головами наступающих кентавров, ели.
     Снова ринулись  со звериным воем  кентавры в пещеру, призывая на 
помощьдревних титанов. И снова, давя друг друга, отхлынули прочь на уступы.
     Опрокинут  в  пещере  сосуд  с  волшебным напитком. Еще сильнее  
кругомблагоухание.  Безумит  оно кентавров и Геракла.  И  вот стоит уже на  
порогепещеры  Истребитель  чудовищ,  и  в руке его  лук,  бьющий  без  промаха, 
 
илернейские стрелы.
     Говорит  ему  что-то хозяин, хватает за  руку. Не слышит  Фола  
Геракл:перед  глазами у него чудовища:  гидры, львы немейские,  вепри-драконы, 
а 
непросто кентавры. Истребить их! И уже  на  тетиве роковая стрела:  летит -- 
ипадает кентавр, один, и другой, и третий... И опять стрела за стрелой...
     Устлал Геракл трупами кентавров уступы и дороги.
     Не могла богиня облаков Нефела видеть их гибели. Ведь  и она, титанида,
мать кентавра-урода, чудовищного сына  Иксиона. Слышит она издалека 
жалобноержанье -- плач зеленых кобыл Магнезийских по кентаврам.
     Хлынули  из облаков  дождевые потоки. Размякла  почва.  Скользят по 
нейноги Геракла.
     Бегут  кентавры, мчатся во все стороны с диким  воплем.  Ищут 
спасения:кто --  в Малею,  к Хирону; кто --  в море, пенит  воду к волшебному 
островуСирец, где ждет их погибель; кто -- к потоку Эвену. А кого укрывает 
Посейдондалеко от Фалеи, в горных лощинах Элевсина.
     Гонит  Геракл  стрелами буйную  гурьбу кентавров  к  Малее.  Шагает, 
носкользят его ноги, хотя шаг у него как у бога. Шумит в голове дивный 
напитокВакха, безумящий смертных.
     Что-то помнит он -- только смутно помнит.
     Всех отважнее был кентавр -- слепой Эвритион, похититель Гипподамии. 
Онодин не бежал от стрел Геракла.
     Отступил близ  пещеры в тень, решил сразиться с сыном Зевса. Но от 
глазГеракла не укрылся.
     Прицелился герой в Эвритирна и не видит, что  на пороге пещеры стоит 
еегостеприимный хозяин, друг Геракла, благой кентавр Фол. Поскользнулся 
Гераклна вымокшей от дождя почве, и мимо: угодила стрела не в Эвритиона -- 
угодилав кентавра Фола.
     Крепко вино  первых лоз Вакха.  Смутно в памяти Истребителя чудовищ. 
Непомнит, что там было.
     Уже  близко  пещера  на  Малее,  где  живет  изгнанник  Хирон,  
учительполубогов-героев.
     Снова  перед пещерой  Хирона  ошалелая толпа беглецов. Нет им  пути  
наПелион:  там лапиты. Нельзя  им укрыться  внутри пещеры: всех  перебьет  
тамобезумевший Геракл. Жмутся кентавры друг к другу стадом. Мало их уцелело  
--кучка. Последние из титанова племени.
     А Геракл уже на Малее, держит лук в руке.
     И  прикрыл Хирон  своим  телом  ищущих у него спасения. Смотрит ясно  
игневно  на Геракла, видит стрелы в колчане.  Но что  за сила в  тех 
стрелах?Отчего  так бегут от  них кентавры, не  страшившиеся любого бога? Что 
кричатони в ужасе Хирону: "Стрелы! 
Стрелы!"     Покрыл их крики его 
голос:     -- Брось, сын Зевса,  лук и  стрелы на  землю!  У Хирона --  ты 
сегоднягость.
     Знал,  что чтит его  Геракл. Но  не слышит его одержимый. Летит стрела,
одна и другая, мимо Хирона, и падает кентавр, один и другой.
     Понеслась дикая ватага  обратно  на Фолою,  мимо Геракла. И Геракл  
безпривета хозяину повернул за ними, шагает и 
поет:     -- Те-не-ла! 
Те-не-ла!     И снова стрела за стрелой в спины скачущих по уступам чудовищ.
     Падают в корчах кентавры. Прыгают в смятении в пропасть. Всюду стрелы 
и"Те-не-ла!", "Те-не-ла!".
     Истребил их всех безумный от напитка бога Вакха герой. И тогда ушло  
отнего безумие.
     Вернулся  он на Фолою. Озирает поле битвы.  Что за труп перед входом  
впещеру? Мука на лице старика-кентавра, и в плече у него стрела.
     Узнал Геракл  доброго  Фола. Тогда все  припомнил Истребитель чудовищ 
изастонал  от  горести: друга  убил он. Истребил изгнанников,  древнее племя.
Заплатил  гость  хозяину за  гостеприимство!  О,  безумящий  Вакха  дар!  
Незабудется это Гераклу.
     Похоронил  кентавра Фола суровый герой  и пошел на поиски 
вепря-драконана  гору Эриманф. Загнал в сугроб чудовищного  людоеда-вепря  и  
принес  
егоживым на руках в Тиринф.
     Истребили полубоги-герои по воле Кронидов все титаново племя  
кентавровна горе Пелионе  и горе Фолое. Только у переправы близ потока Эвен 
живет 
ещенелюдим-перевозчик, кентавр Несс.  И в пещере на Малее -- сын Крона, 
кентаврХирон.

     



        Сказание  о  ранении бессмертного Хирона  стрелой Геракла,  о  
зеленойкобылице, о змее Каллироэ и о пьяном музыканте 
Силене
     В жестоких корчах и  муках, проклиная Кронидов,  умерли  перед входом 
впещеру на Малее на глазах Хирона-врачевателя оба кентавра, раненные 
стреламиГеракла.  Ничем  не мог  им  помочь  врачеватель. Даже  амброзийный 
эликсир,
мгновенно исцеляющий  бессмертное тело, не облегчил мучения смертных членов,
терзаемых ядом.
     Сокрушенно смотрел  врачеватель на  чудовищное уродство, сменившее 
чудокрасоты  человека-коня. Века смеялось это чудо  жизни,  так дико и радостно,
как  смеется у  моря, сверкая на  солнце, глыба скалы  под ударом  
гремящеговала. Черной взбухшей тушей зверья лежали кентавры,  изъязвленные  
страшнее,
чем  тела титанов под жгутами молний Кронида. Будто незримые черви  
пожиралиих заживо.  И  не мог врачеватель  Хирон, вкусивший  все корни познания,
  
недознаться тайны смертоносных стрел.
     Осторожно  вынул он обе  стрелы  из  трупов  и  удивился, что от  
стольмаленькой  раны гибнет столь большая и могучая жизнь кентавра, и, держа  
обеэти стрелы на ладони, проницательно вглядывался в их тонкие жала.
     Малы  эти стрелы для мощи Геракла. Пелионский ясень  мал для него, а 
нето что эта  забава. И проник глаз прозрителя  Хирона в тайну страшного жала,
пропитанного ядом гидры. Кто же  подсказал сыну Зевса мысль омочить стрелы 
вяде Лернейской Гидры? Кто послал его на подвиг против Гидры? Кто призвал 
егоистребить титанов? Лютость зародила в Гидре яд. Кто же  вызвал эту лютость 
к
жизни?     Все постиг учитель полубогов-героев. И поднял Хирон, сын Крона, 
глаза 
кнебу Кронидов, позабыв на мгновение о грозных стрелах на ладони.
     Смотрит в небо, а рука его  над  землею.  Чуть скосилась ладонь, и 
однастрела  соскользнула невольно с ладони наземь. Передвинулось слегка  копыто,
наступило на  стрелу,  и царапнула чуть-чуть стрела межкопытье,  там,  где 
уконя живое мясо.
     Века вдыхало  тело Хирона  амброзию. Не было оно создано  для тления. 
Имысль  в этом  теле  титана не только прочла волшебные  письмена  дождя,  
нооткрыт ей был и  язык лучей. Все, что твердо, текуче, воздушно, лучисто, 
всепознала она в мире живой жизни:  знала  все целебные травы, и соки, и камни.
Но вскормила Гидру, дочь Змеедевы Ехидны, пещера над тартаром в мире 
мертвойжизни, и тартара мертвая вода пропитала кровь Гидры и затаилась в  ней 
ядом:и ни боги, ни титаны, ни  смертные не могли обезвредить  ее яд. Черным 
огнемвспыхивал он в живом теле, смертном и бессмертном, и пожирал это живое 
тело.
Разъедая и взрываясь пузырями, кипел этот  черный огонь в каждой капле 
живойжизни тела, словно в тысяче крохотных котлов.
     Мгновенно вскипел  черным  огнем  и  яд, проникший  из  жала  стрелы  
вцарапину на конской ноге бессмертного тела Хирона. Поднял  Хирон 
оцарапавшуюего   стрелу,   но   уже   мысль   врачевателя  постигла   страшную  
 казнь,
предназначенную  ему  Кронидами  за то, что он, сын Крона, остался титаном 
ибогом-властителем не стал.
     Понял  мудрый   кентавр  и  невольную   вину  Геракла,  и  его  
безумиеИстребителя -- он, последний древний кентавр на земле.
     Сбегались на Малею к  нему, страдающему, нимфы Малеи и Фолои.  
Росяницыомывали  ему  багровую  рану на ноге  чистыми  слезами  утра. Луговые  
нимфыумащали  его  тело нектаром  цветов.  Дриады поили его  соком самых 
глубокихкорней от исполинов-дерев. Ореады приносили ему с горных вершин самый 
легкийвоздух, прикрыв  его у груди чашей ладоней. Мириады лучей проникали к 
нему 
впещеру  и  целовали ресницами  глаз  его кожу, лицо  и  руки. Малые  
облачкасоскальзывали к нему с небосвода  и  стирали лазоревыми губками черную 
пену,
выступавшую из  пузырей на конском туловище. Орел принес ему огненный 
цветокПрометея, выросший у  подножия  скалы Кавказа из крови Провидца. Но и 
чудныйцветок не помог, ибо вырос он в мире живой жизни.
     Хирон не стонал.  Только крик от неумолкаемой боли стоял в его  
большихглазах титана; и  так глубок  был этот  титанов крик,  что  из камней 
пещерыкапали слезы.
     И пришла из дальнего зеленого  табуна Магнезийская кобылица, у  
которойна спине сидели пчелы на сотах, и подставила Хирону свое вымя.
     
Сказала:     -- Я -- от Липы-Филюры. В молоке моем сила Крона.  Выпей, Хирон. 
На 
мнепчелы с медом от цветков Липы. Вкуси, Хирон, материнский мед.
     И опустились к губам Хирона пчелы.
     Но отстранил и пчел, и кобылицу движением руки Хирон.
     
Сказал:     --  Вернись к  океаниде  Филюре. Не  поможет  Хирону  даже мать.  
Пустьобратно поплывет она океанидой к древнему титану Океану. Пусть расскажет 
емуо титане, сыне Крона, сохранившем древнюю правду.
     И вползла к нему большая  змея  с  яйцом  во  рту. Положила яйцо  
передХироном, и услышал он голос 
титаниды:     -- Хирон, Каллироэ  я, океанида,  мать Чудодевы Ехидны. Змеедевой 
сталаЧудодева. Родила она чудо-Гидру.  Но похитили Крониды  ее дочь.  Стала 
Гидра
чудовищем     Лерны. Ядом тартара были напоены ее зубы. Не богов она сразила, а 
тебя.
От титановой крови терпишь ты, титан, эту муку. Вот мое яйцо. В нем змееныш.
Проглоти  это яйцо,  Хирон,  и змееныш выпьет в твоем  теле змеиный яд.  
Сампогибнет,  но спасет тебя  от  муки. Я -- виновная  мать порождений. От 
менятвоя пытка  на веки. Одно дитя тебя отравило, другое теперь исцелит.  
Сказалзмее-титаниде 
Хирон:     --  Не  глотает  Хирон  титановой  крови.  Пусть  живет  змееныш.  
Твояматеринская жертва напрасна.
     Тогда заплакала змея-мать. А ведь еще никогда на земле не плакали змеи.
Смешались ее змеиные слезы со  слезами камней пещеры,  и родился там 
змеиныйисточник, исцеляющий смертных от скорби по утраченным детям.
     Пришел к Хирону старый Силен. Притащил с собою бурдюк с вином.
     
Сказал:     -- Выпьем,  Хирон.  Вино  -- исцелитель печалей.  В  вине  старая 
жизньобновляется.  Утолит  оно  твою  боль.  Я пришел к тебе  с моим другом.  
Вотбурдюк. Подружись с ним и ты. Или сам я от печали по тебе стану вином.
     --  Пей один,--  ответил Хирон.-- Мысль титана пьянее вина, но и она 
недает мне забвения. Нет вина забвения для Хирона.
     Тогда оттащил свой бурдюк Силен чуть в сторону, сел и  стал молча пить,
бормоча  лесные слова.  А  затем  вынул сюрингу, приложил  ее к  губам и 
такзаиграл, будто он играл на струнах мира.
     Так впервые играл старый Силен. И  заслушались его земля и небо, и 
лесаи горы, и ручьи, и боги на небе. И заслушалась его на  мгновение злая боль 
втеле титана.
     Впервые передохнул Хирон от страдания и сказал с благодарностью 
старому
Силену:     -- Вот моя последняя радость. Пьяный друг,  ты дал мне то, что не 
могутмне дать ни земля, ни  небо, ни боги. Будь же славен вовеки. 
Силен-музыкант!Увидя  пьянчугу-горемыку,  вспомнят тебя и пожалеют всех  пьяных 
от  горя 
наземле.
     Прижал Силен сюрингу к сердцу, положил голову на пустой бурдюк и уснул.
Вернулась  боль  к Хирону,  стала  злее  оттого, что  заслушалась музыки. И,
страдая, поднял Хирон глаза к небу.
     Теперь часто над горой Малеей стояло  недвижно  в небе сверканье,  
хотясолнечные кони были уже  за  горами. Знал Хирон: это боги Крониды, 
укрываясьза  завесой лучей,  смотрят на великую  муку  Хирона. Ведь и он,  
Хирон, 
сынКрона.  Не нарушил  изгнанник  своей клятвы: не вступил  с богами  в  битву.
Слышали  Крониды  его  упрек и  грозное  предвещание. И хотя богам  
неведомосмущение, все же  не  открывали они  своих лиц  перед страдающим  
титаном. 
Исмотрели на него в молчании из-за завесы лучей. Впервые боги не посмели.

     



        Сказание  о посещении киклопом-врачевателем Телемом  страдальца 
Хиронана 
Малее
     -- Прими гостя, Хирон.
     Никогда  еще не слышал  такого голоса  кентавр  Хирон. Не пещера ли 
егоспросила так глубоко, глухо и отрадно? И Хирон оглядел каменные своды.
     -- Прими друга, Хирон,-- повторил у входа в пещеру тот же голос.
     -- Будь  другом и гостем. Войди. И вступил,  чуть пригнувшись, в 
пещерукиклоп-вели-кан -- как и Хирон; древний врачеватель киклопов. 
Сказал:     -- Я -- Телем, сын Геи-Земли.
     Впервые увидели  друг друга два  титана, познавшие тайны живой жизни 
--Хирон и  Телем, кентавр и киклоп. Не  силой и властью богов  -- сами 
позналиони тайные знаки живой жизни и  знали больше, чем боги. Но власти на 
небе 
неимели: были они дети земли. Но не хотели они и наземной власти: не боги они,
а титаны.
     Любят боги зрелище борьбы и радуются играющим силам  живой жизни. Но 
незнают радости познания.  Все, как дар, лежало перед ними -- воздухом, 
землеюи водою, огнем и живыми созданиями.
     Говорили боги друг  другу: "Будем радоваться всему,  что есть  внутри 
иснаружи".  И большего они не хотели. Не хотели  они знать того, чего нет, 
ночто может быть. Как падающий плод, приходило к ним знание, когда это было 
имнужно. Нужно было  им  вечное  Сегодня. И в этом вечном  Сегодня  они  жили.
Завтра есть только  для смертных. Перед Завтра встают тревоги. А 
бессмертныебоги  Крониды бестревожны.  Только титанов мятежное  племя  будит  
тревоги 
всмертном мире. Буйно и непокорно оно. И  еще будит тревоги знание  смертных,
ибо  смертные  смотрят  в Завтра  и оно их тревожит. И  потому, что знание 
итревога о Завтра друг от друга неотделимы, чуждались боги радости познания 
илюбили только радость жизни.
     Но  Хирон и Телем силой мысли титанов черпали знание в  чудном  
зрелищемира -- в великом и в малом -- и радовались чуду познания.
     Близ  Хирона сел  благой киклоп, и его глаз  посреди  высокого  
лобногосвода, круглый, как солнечный диск, то ярко сиял полуденным светом, то 
мерк,
алея, как закат. И также его лобный свод -- то был ясен, то туманился.
     Посмотрел Телем на тело Хирона.
     
Сказал:     --  Я  пришел  к  тебе  по зову  Земли. Полон мир живой жизни 
вестями 
острадании Хирона от лернейского яда стрелы Геракла. Где 
Геракл?     Молот сжатой руки киклопа угрожающе поднялся.
     -- Мне  больно,-- сказал Хирон.-- Ты  это видишь. Но  Геракл 
невиновен:так хотели Крониды.
     Опустился молот руки киклопа на колено. Сказал 
Телем:     -- Я ушел в каменные горы, где  бьют  огненные  ключи  из  недр  
земли.
Холодна для меня почва лесов и степей и дыхание вод. Только близ огня могу 
яжить ближе  к недрам земли, чем к небу.  И огонь подземных  ключей 
рассказалмне, что ранен Хирон. Я пришел, чтобы тебя исцелить.
     И  вынул Телем небольшую граненую глыбу золота, положил  ее на ладонь 
иразъял  надвое. Как в  ячейке, лежал внутри глыбы глаз солнца, такой же, 
какна лбу у киклопа.
     -- Я прижгу глазом  солнца  твои раны,-- сказал Телем,--  и поцелую  
имтвое тело. Только у меня и у Грай-Старух такой глаз.
     Улыбнулся Хирон.
     --  Мне  больно,--  сказал.--  Но все  же прижги, Телем. Испытаем  
силусолнечного глаза  над ядом. Не поможет -- ну что ж! Зато будем знать. 
Толькобудь осторожен. Не прикасайся ко мне.
     Даже оживился Хирон.
     Уже не золотым  было его конское тело, а мрачно-багровым  и  бугристым.
Распухли  ноги, и  исходил  от него жар. Но  человеческое  тело  Хирона  
ещезолотилось и было гладко. Однако и в нем уже будто что-то тревожно вскипало.
     Вот приложил Телем  солнечный глаз к свирепой ране на  ноге,  у копыта,
где уколола стрела. И вступила в борьбу сила солнца, подателя живой жизни, 
сядом, рожденным жизнью мертвой.
     Смотрели  затаив дыхание два древних титана-врачевателя на борьбу 
жизнисо смертью.
     -- Дыши, Хирон,-- сказал Телем.-- Дыхание -- сила.
     -- И ты, Телем, дыши. Знание любит дыхание: оно живое.
     Длилась  борьба в теле Хирона.  И сперва  казалось,  что не  уступит 
ядсмерти  огню солнца. Злобно  шипел  он в ране, клокоча и взрываясь; 
извергалпузыри  и черную накипь. Не  спекалось,  не  обугливалось  бессмертное  
телотитана, как обычное тело, от огня. Невидимыми лучами и токами боролись в 
немдве силы.  Но вот стала рана светлеть,  и даже блеснул выше, на конской 
коженоги, золотой радостный отблеск.
     -- Жжет? -- спросил Телем.
     --  Жжет, но  отрадно,--  ответил  Хирон.  И глаза  кентавра и  
киклопавстретились: оба  знали,  что  боль нестерпима,  но  что  вытерпит  
Хирон  
инестерпимое.
     -- Они борются друг с другом, как день и ночь,-- сказал Телем.
     --  Но сумрак это  или  рассвет? --  И вздохнул  Хирон, опуская глаза 
кране.
     Отнял Телем  солнечный глаз  от  ноги и стал им слегка водить  по  
кожеконского  крупа кентавра,  где  бугры свивались узлами. Нежно погладил  
глазкожу, не оставив на ней следа от ожога.
     Сказал 
Телем:     -- Пусть лучи поговорят там с лучами. Я их бросил навстречу друг 
другу:от ноги и от крупа.
     Снова перенес он солнечный глаз на ногу Хирона, и казалось, будто 
забыло  Хироне  Телем,--  так  углубился  он  мыслью в  испытание тайны  жизни  
иисцеления.
     И  вдруг впервые  вырвался  у Хирона  стон. Черной пеной брызнул  яд 
израны, и попали его брызги на человеческое тело кентавра и на золотую глыбу 
вруке  киклопа.  Прикрыла  она  Телема от  брызг. Там,  куда  попали  брызги,
мгновенно  изъязвилась  у Хирона кожа и, вскипая, вздулась черными пузырями.
Также и золото глыбы потускнело на том месте, куда попали  брызги, и, 
словнопод сверлом, изъязвилось.
     -- Отойди, Телем,-- сказал Хирон.-- Ты и сам можешь погибнуть от брызг.
Яд сильнее. Посмотри на рану: там черный пожар.
     И тогда отнял Телем  от  раны солнечный  глаз. Тускл был теперь глаз  
икровав. И так же тускл и мрачен стал глаз на лбу врачевателя Телема.
     -- Глаз бессилен,-- сказал Телем.-- Яд сильнее, чем солнце.
     Хирон только кивнул головой. Огромная рана на ноге еще больше взбухла 
истала багровой досиня.
     Лежал солнечный глаз на ладони Телема, и уже хотел было Телем  
спрятатьего в  изъязвленную  половину  золотой  глыбы-футляра.  Но Хирон 
удержал 
его
руку:     -- Положи глаз во вторую половину глыбы золота. Эту брось  в  
расщелинуземли. Ее золото больное: оно отравлено.
     Телем  исполнил.  Затем  сел  снова  возле  Хирона,  но  не  говорил, 
апогрузился  в  глубокую думу. Не  спасение,  а страдание  принес 
врачевателькиклоп больному. И скорбел  Телем, древний киклоп.  Знал: яд  
озлился  
послеборьбы и еще сильнее будут мука и боль Хирона.
     Оба слушали тишину.
     Далеко-далеко где-то кто-то тяжко шагал.
     Сказал 
Хирон:     -- Я бессмертен. Ты знаешь 
исход?     -- Знаю. Но ты -- титан.
     -- Не слишком ли много -- два бессмертных  страдальца для одной  
земли:Прометей да еще 
Хирон?     -- Он слабеет.
     -- Он будет силен.
     И опять они услышали: далеко где-то  кто-то тяжко шагал. Так шагать 
могтолько Атлант.
     -- Ты последний киклоп на земле? -- спросил гостя Хирон.
     --  Нас было  немного. Но  многое  мы,  народ  киклопов, могли. Были 
мыОдноглазы -- строители стен. Прозывались  многорукими -- хейрогастерами. 
Этомы  для  Персея  воздвигли  стены Микен.  Не стало  хейрогастеров.  Все 
богиКрониды -- их дело. Напал Дионис-Вакх на  Микены.  С  ним сразились киклопы,
помогая Персею. Поразил их тирс Вакха опьяняющим силу безумием[24]. Были мы,
Одноглазы,  громобоями и метали некогда молнии: для игры -- не для казни. 
Нестало  и  громобоев  киклопов. Все Крониды  -- их дело. Одолел нас 
хитростьюЗевс. Отняли у нас молнии боги. Сами стали они молниевержцами. Громы 
отняли.
Оставили нам молоты и показали подземные 
кузницы:     "Куйте!" Стали мы подземными кузнецами. Под землею, в кузницах 
Лемноса,
мы ковали  молнии Крониду. Не могли  не  ковать  ковачи. Дан  нам молот. 
Чтодругое нам делать? Нас низвел он ласково под землю.
     Древле были мы,  Одноглазы-Урании, солнцами на небе. Я последний из 
них-- Ураний. Где другие, знает тартар.
     Некогда все мы были благими киклопами.  Верно, слышал  ты еще и о 
дикихкиклопах, пастухах-козодоях.  Людоедами  зовут  их герои.  Но  такие же  
онилюдоеды, как лесные  дикие  кентавры. Та же  их судьба,  что и тех: 
одичалоегоре-племя себе  на  гибель. Ненавистны  нам  боги-Крониды. Нет меж  
нами  
ибогами примирения.
     И поник головой мудрый киклоп-врачеватель.
     -- Куют, куют кузнецы-ковачи молнии Крониду. На кого куют они, 
слепые?     И снова среди наступившей тишины услышали они чей-то тяжкий шаг. 
Был 
онтеперь еще тяжелее и ближе.
     Прислушался Хирон. 
Сказал:     -- Шаг Геракла.
     И при звуке имени Геракла приподнялся было Телем с земли, и его глаз 
налбу грозно вспыхнул. Но Хирон усадил гостя 
словами:     --  Будь спокоен, Телем.  Здесь  он -- друг. Безумие  насылают на  
негобоги,  чтобы он истреблял  титанов. Но  сюда он не  придет  безумным. Стыд 
искорбь ведут его ко мне.
     Спросил 
Телем:     -- Я видел трупы двух кентавров перед 
пещерой?     --  Это  он,--  ответил  Хирон.--  Я  остался  один на  Малее  и 
Фолое.
Истреблено титаново племя. Нет кентавров и  на Пелионе. Но и лапитов ждет 
таже судьба. Все они падут от руки Геракла.
     Тогда снова хотел приподняться Телем и 
сказал:     -- Я стану у входа.
     Но вторично усадил его учитель героев 
словами:     -- Хирон уже ранен стрелой Геракла, и Кронидам не к чему снова 
безумитьГеракла. Тяжкий шаг стих подле пещеры.
     -- Мне входить, Хирон? -- спросил голос. И ответил 
Хирон:     -- Входи, друг.
     И вошел Геракл, безоружный, со склоненной  головой.  У входа  бросил 
ондубину  и шкуру. Но при виде киклопа замер грозный полубог  у порога:  
передним  кто-то невиданный. С таким Геракл еще не боролся: не бог,  не 
чудовище,
не смертный. Спросил 
Геракл:     -- Кто ты, бессмертный? Услышал в 
ответ:     -- Я Телем -- киклоп.
     Озирали они друг друга, как друг друга озирают Гора и Утес.
     -- Если ты пришел из недр земли, я скоро спущусь к тебе в недра  и 
будутам твоим гостем, Телем. Так чту я гостя Хирона.
     И  Геракл-полубог сел возле Телема-киклопа. Только тогда взглянул он 
наХирона и вскочил  с исступленным криком, ухватившись руками за голову,--  
онувидел рану на ноге и страшное тело 
кентавра:     -- Это я, мои руки свершили! О, Геракл, ты -- убийца 
Хирона!     И услышал 
голос:     -- Нет, не ты.
     Не  с  неба --  с  земли  прозвучал этот  голос.  Не  принял Хирон 
винуГеракла.
     И тогда, глядя  исподлобья на гостя-великана, чуть  пригнув, словно 
дляпрыжка, плечи, Геракл глухо 
спросил:     -- Это он? Ответил 
Хирон:     -- Это Крониды.
     Словно окаменелый стоял сын Зевса, Геракл, близ киклопа Телема и 
Хирона-- он, безумный убийца поневоле лучшего среди всех, кто живет на земле.
     Пришла ночь. Заглянула  мглистым взглядом  в пещеру и смущенно 
подаласьназад. В пещере был  свет, хотя  огонь  в  ней не горел.  Грустным 
солнечнымзакатным светом освещал ее глаз Телема.
     Не  было слов. Только  три  сердца  стучали: только три  колокола 
жизнибудили тишину.
     И  были  удары одного колокола  гулки и бурны, словно беспощадный 
вихрьударял в набат и, угрюмо грозя, взывал о пощаде.
     И  были  удары  другого  колокола  печальны,  как  прощание   звезды  
снебосклоном, но без жалобы миру.
     -- Тебе холодно в моей пещере, Телем,-- сказал Хирон.-- Зажги очаг.
     --  Мне тепло,--  ответил  Телем.-- При мне солнечный  глаз.  Да  и 
жартвоего бессмертного тела  сейчас  высок. Я слышу кипенье в твоей крови.  
Онапобеждает смертельный яд, непрерывно обновляясь в нескончаемой борьбе с ним.
А он, побеждаемый,  пожирает ее и тоже, как она, обновляется.  В  
неустаннойборьбе с мертвой жизнью будет жить твоя жизнь живая. И так навеки.
     -- Навеки,-- повторил голос Хирона.
     И услышав  это  "навеки", как зверь  в клетке застонала сила Геракла. 
Вдиком порыве  возвел он  к  небу Кронидов  напряженные  мышцы рук  с 
сжатымикулаками.  Но упали тотчас руки  обратно, и сник Геракл: нет там, на 
небе, 
уГеракла противника  -- не с кем ему там  бороться: ведь Геракл,  
Истребительтитанов,-- сын Зевса-Кронида.

     



        Сказание о ночной  беседе в пещере  на Малое кентавра  Хирона, 
киклопаТелема, Геракла, прозревшего Феникса-полубога и 
Силена
     Еще  новый гость  вошел  в  пещеру:  ослепленный  и прозревший  Феникс,
которому Хирон  подарил  глаза. И  не  удивился  Феникс, увидя сидящих 
рядомкиклопа и Геракла.
     Эта  была та  последняя ночь,  когда страдающий  Хирон еще  беседовал 
сдрузьями, превозмогая страдание.
     В сторонке спал пьяный Силен.
     Сказал 
Феникс:     --  Ты  учил  нас,  Хирон,  что,  стоя  над  бездной,  надо  
бесстрашнозаглядывать в  ее глубь и  приветствовать жизнь,  что  жизнь --  это 
радостьподвига. Ты  учил  нас, что когда ходишь над самой черной  бездной по 
самомукраю, надо смотреть в лазурь. Теперь и ты, Хирон, бессмертный, стоишь, 
как 
имы, герои, на краю бездны. Куда же ты 
смотришь?     И ответил 
Хирон:     -- Я бессмертен, но подвержен страданию смертных.  Когда чаша 
страданийтак переполнена, что перетекает через край и в ней тонет мысль, тогда 
отдаютэту  чашу обратно жизни. Всякому страданию дано переходить  в радость. 
Однимстраданием не живут.
     Смутили  слова Хирона его друзей,  но никто еще  не понял, что  
задумалмудрый кентавр. Ведь он был все-таки бессмертен.
     -- Скажи, что  ты  знаешь об этом,  Геракл? -- спросил Феникс полубога,
сына Зевса. Ответил 
Геракл:     -- Я не умею знать --  я делаю. Я не заглядываю в бездну -- я 
спускаюсьв нее, чтобы вынести  оттуда Ужас бездны на свет дня. Я не умею ни 
перед 
чемотступать и хожу по любому краю.
     Сказал тихо 
Хирон:     -- Ты найдешь свой край, Геракл. Но слова твои меня радуют.
     Тогда спросил Феникс 
киклопа:     -- Почему ты молчишь, Телем? И ответил 
Телем:     -- Кто потерял небо, для того и темная  земная бездна становится 
небом.
Уже нет для меня края и  глубины бездны,  и мне  некуда заглядывать. Я сам 
вбездне. Не придешь ли ты и за мной, 
Геракл?     Ответил 
Геракл:     -- Приду.
     Задумались   титан   и  полубоги,  каждый,   как   адамант,  
закаленныйстраданием, в  то  время  как в  уме Хирона созревало  решение, еще 
никем 
непонятое из его друзей.
     В  сторонке  спал пьяный  Силен на пустом  бурдюке и  во сне  улыбался.
Снилось ему, что бурдюк его снова полон.
     Наконец долгое  молчание прервал  Феникс,  понимая,  что  Хирон 
задумалнечто небывалое.
     
Сказал:     -- Хирон, я люблю додумывать  мысль  до конца.  Но  почему в конце 
моеймысли опять появляется ее начало и тревожит меня 
вопросом?     При этих словах вдруг проснулся Силен и 
рассмеялся:     -- Видно, мысль твоя, Феникс, как  мой  бурдюк! Когда  выпьешь 
все  
еговино до конца, надо его снова наполнить тем же.
     А Геракл, не умея шутить, добавил 
сурово:     -- Так было и у многоголовой Лернейской Гидры.
     Когда  я отрубал  ей одну  голову,  на  том  же  месте вырастала 
тотчасдругая: тогда я прижег то место, где  была голова, а другая голова больше 
невыросла. И тебе, Феникс, надо бы  прижечь конец  своей  мысли. И тут 
крикнулФениксу 
Силен:     --  Прав  Геракл! Прижги, Феникс, вином свою мысль, иначе чем же  ты 
ее
прижжешь?     Все  видели,  что  Силен хочет  шуткой вызвать улыбку  у  Хирона, 
чтобыотвлечь его от страдания.
     Но  страшная сила  яда,  перешедшая  из  конского в  человеческое  
телокентавра, уже достигла той  степени, когда мысли и  чувства не  могли 
большевызвать смех и  улыбку. Напрягая могучую волю, молчаливо  терпел  Хирон 
своюмуку, но его  гордость  титана  и  бессмертная сила жизни не хотели  
принятьвечное  страдание, не  искупаемое, как  у  Прометея, мятежом свободы,  и 
егомысль искала пути, чтобы одолеть яд мертвой жизни силой знания.
     Спросил вдруг 
Хирон:     --  Где Асклепий? Почему он не приходит к Хирону? Ведь  он знает, 
что 
сХироном. Не вижу я его на земле среди смертных. Не вижу и среди бессмертных.
     Удивились все словам Хирона, прозревающего мыслью все, что есть в 
живоммире. Но никто не мог  ему сказать, где Асклепий  и  что с ним: ни Телем, 
ниГеракл, ни Феникс, ни Силен.
     Только Геракл 
вспомнил:     -- На Тайгете меня ранил в  бедро герой  Гиппоконтид. 
Незаживающей 
быламоя рана.  Но  нашел  меня Асклепий, повел к  реке Песен, Мелосу, где  
волнывечно  поют и где под песни  волн вырастают на берегу чудотворные травы. 
Тамон вырвал из  земли  растение,  приложил его  к  моей ране, и рана 
мгновеннозажила. Называл бог-исцелитель это растение Лира Хирона.
     Вдруг Телем припал ухом к земле и, поднявшись, сказал в 
тревоге:     -- Я не слышу ударов молота подземных ковачей киклопов. Молчит 
громовоймолот Бронта. Молчит молниевой молот  Стеропа. Молчит сверкающий молот 
Арга.
Никогда не  смолкали их  молоты с той  поры, как  стали  они  ковать  
молнииЗевсу-Крониду в подземной кузнице Лемноса. Пойду и узнаю. Принесу тебе 
вестьоб Асклепий. Небывалое свершилось на земле.
     И ушел благой киклоп Телем.
     Тогда поднялся Феникс и 
сказал:     -- Еще не было такого дня, чтобы твое прозрение,
     Хирон, не нашло на земле Асклепия. Пойду и  я. Разыщу  слепого 
провидцаТиресия. И узнаю от него, где Асклепий. Небывалое случилось на земле.
     Долго  ждали,  до  самого   рассвета,  Хирон-страдалец  и  Геракл,  
егоневольный убийца, возвращения ушедших друзей. Но не возвращался ни Телем, 
ниФеникс.  Все  сильнее и нестерпимее  становилась  мука  Хирона.  Все 
мрачнеестановился  Геракл,  наблюдая  мучения  благородного  кентавра. Тогда  
всталГеракл и 
сказал:     -- Пойду и  я, Хирон. Я привык к небывалому. Но не возвращаются 
Телем 
иФеникс.  Видно, нужна  на  земле  помощь  Геракла.  Я  принесу  тебе  в  
дарисцеление.
     И остался Хирон один со спящим Силеном в своей пещере на Малее.

     



        Сказание  о низвержении Зевсом  бога Асклепия и об убийстве  
Аполлономковачей молний, подземных 
киклопов
     Когда на предутреннем  небе, сомкнув золотые ресницы,  уснула 
последняязвезда, Телем вернулся в пещеру к Хирону.
     Вгляделся Хирон в его солнечный глаз посреди лобного свода, и прочел  
внем прозритель все,  что услышал и узнал древний киклоп. Тогда обняла 
ХиронаПечаль черными крыльями и сама спрятала в них голову, потому что и Печаль 
несмела смотреть в глаза страдающему титану _ так тяжко ранила его 
принесеннаяТелемом весть. С  двойной силой вспыхнула  в  теле и в мысли Хирона 
боль, 
новсе же  захотел  он услышать обо всем от самого Телема, потому что любил  
онВрачевателя-бога  Асклепия,  замыслившего  исцелить  смертных  от  смерти  
исильного титановой правдой.
     Многие  говорили  тогда на  земле о  чудных делах Врачевателя  
смертныхАсклепия.  Говорили,  что исцеляет  он  не  просто  больных,  а  
исцеляет  
инеисцелимых.  Все  умел  он творить, что творил Хирон-Врачеватель: 
возвращалзрение слепым и телу -- утраченные им члены.
     Но Хирон не вступал в состязание ни с богами, ни 
со     Смертью. Асклепий же вступал.  Когда  демон Смерти Танат наклонялся 
уженад  смертным телом,  отгонял бог-Врачеватель Смерть  от  тела,  и 
умирающийвставал на ноги.  Даже Гермия-душеводителя принуждал он отступать, 
когда 
тотподжидал отлетающую от  тела  призрачную  тень: задерживал  Асклепий  душу 
втеле, и живым поднимался мертвый.
     Добыл Асклепий  и  цветок  Прометея, расцветающий  раз  в  тысячу  лет.
Помогла ему в этом титанида, ночная Геката: разослала она своих ночных 
собакво все стороны вокруг горы Кавказа, и учуяли те чудный цветок. Стал 
Асклепийс помощью волшебного цветка Прометея делать тела героев  неуязвимыми. 
Сделалон таким  тело свирепого Тидида. Но лютовал неуязвимый Тидид  среди 
смертныхгероев, и не к добру послужил ему дар Врачевателя-бога.
     А боги Крониды молчали.
     Обладал Асклепий и волшебным бальзамом,  сделанным  из амброзии и 
кровиГоргоны Медузы и  хранимым суровой  Афиной-Палладой, дочерью-мыслью 
Кронида.
По  совету презрителя Мома дала Асклепию этот бальзам Паллада. Мог  он  
этимбальзамом пробуждать мертвых и исцелять героев от смерти.
     Встревожили земные  дела  Асклепия  покой  и  радость  богов  Кронидов,
властителей  мира,  в их небесных домах, хотя  и  благоволили они  прежде  
кВрачевателю-богу: ибо был он для них сыном Аполлона и стоял за него Аполлон,
сияя золотым солнечным луком. Как же не любить им его 
сына?     Созвал Зевс богов на совет. 
Сказал:     -- Безумные дела творит Асклепий  на земле, и сам он обезумел. 
Исцеляетон  людей  от  страха  перед богами. Перестанут  люди  нас, богов,  
бояться.
Восстанут они и поднимутся на Олимп и на небо.
     Улыбнулись тут весело боги. Разве могут смертные  не страшиться  
богов!Но не улыбнулся с ними Кронид. Гремел его голос на 
Олимпе:     -- Сам безумный, исцеляет он смертных от безумия, ниспосылаемого на 
нихбогами.  Перестанут люди  опьяняться безумием и  его страшиться,  
перестанутгнать безумных и еще сами захотят быть безумными.
     Но  тут поднял  Вакх  свой  увитый  плющом  тирс,  опьяняющий  
смертныхбезумием, и 
воскликнул:     -- Этот  тирс  сильнее:  он  еще  обезумит  и  безумных! И  
снова 
сталиулыбчивыми лица богов.
     Но не улыбчиво было лицо Зевса, и грозен был его 
голос:     --  Нарушитель  он  законов  Ананки-Неотвратимости:  неуязвимыми 
делаетуязвимых.  Но когда он увидел, что и неуязвимые  смертны,  тогда замыслил 
онисцелять смертных  от смерти. Мало ему пробуждать к  жизни героев,  павших 
вбоях,-- хочет он  спуститься в  аид, хочет вернуть  тени  усопших  героев 
наземлю и одеть эти тени их испепеленным телом.
     И закричали в тревоге все 
боги:     -- Он 
безумен!     Только Мом-презритель молчал, правдивый ложью.
     Знал  Мом,  сын Ночи,  что  только тех карают  боги  безумием, кто 
идетпротив богов или вступает в состязание с богом, а также всех им неугодных. 
Ивсех жесточе карал безумием Вакх-Дионис.
     Гремело в небе слово 
Зевса:     --  Мало будет ему и этого! Захочет  он завтра запереть врата  аида 
длягероев.
     И закричали снова боги в 
тревоге:     -- Он 
безумен!     Только Мом-презритель молчал, правдивый ложью.
     --  Но  и  этого  будет  мало безумцу. Замыслит  он спуститься  в 
самыйтартар, к титанам, чтобы в них возродить их былые силы и отвагу и вернуть 
импотерянную ими в подземном мраке красоту богов. Даже испепеленных захочет 
онвозродить.
     И хотя не знали боги страха и страшились только одного Зевса-Кронида 
отвеликого почтения к Молниевержцу, но, услышав его слова, закричали в ужасе 
и
гневе:     -- Он  безумен! Испепели  его  самого  молниями! Только  
Мом-презрительмолчал, правдивой ложью. Сказал 
Зевс:     -- Забыли вы,  что из  огненного рода солнечных титанов  мать 
Асклепия,
Коронида.  Мы и  солнечных  титанов  свергали, но  родила она Асклепия 
средисолнечного огня Аполлона. Огнен он внутри. Не обожгут, не уязвят такого 
богатрезубые молнии, хотя он  только земной бог,  а  не  небесный.  Могу  я  
егонизвергнуть  молниями  в  тартар во  всей  его огненной силе,  со всеми  
еготайнами  знания. Но  зажжет он тогда огнем сердца титанов  и поднимет их  
набогов. Не могу я его приковать: расплавятся от его тела цепи.
     В ужасе и смущении встали боги со своих мест, обратив взор к Крониду.
     Да неужели  ошибся  Кронид, когда,  испытав  на Пелионе  мальчика-бога,
сказал богам:  "Он бог людей, а  не бог богов". Да  неужели земной бог 
можетбыть  сильнее  богов  неба? Вот оно, возмездие Хирона Кронидам: воспитал  
онмальчика-бога им на погибель.
     И тогда раздался голос Мома, сына 
Ночи:     -- Оглуши его громами, Кронид! -- и усмехнулся презритель-бог.
     Снова стали радостны лица богов. И сказал Кронид 
Мому:     --  Ты угадал мою мысль,  Мом. Я и сам  так решил. Пусть  воскресит  
онтеперь мертвого 
героя!     И  снова   усмехнулся  Мом,   правдивый  ложью.  Разве   не  был   
Зевспромыслителем? Разве не все мысли богов -- его 
мысли?     Опустел Олимп. Разошлись радостные  боги по своим золотым домам. 
Тольконе  было  на  совете богов  Аполлона.  Улетел  он тогда  в  Гиперборею.  
Беззащитника на небе остался Асклепий. Стали ждать боги-Крониды его дел.
     И вот воскресил бог-Врачеватель близ Дельф полубога-героя.
     Неведомым  осталось имя возрожденного  Асклепием к жизни, ибо  до  
тогоиспепелили его  тело молнией, что не  нашли даже  пепла. Только  есть на 
томместе гробница Неведомому герою, воздвигнутая века спустя людьми.
     Снова собрались все боги Крониды на Олимп.
     И послал тотчас  Зевс  Гермия к великанам-киклопам в подземную 
кузницу:приказал ковачам-молотобойцам поднять громовые  молоты и оглушить их 
громамиАсклепия под сверкающие удары молний.
     Выслушали древние титаны-Одноглазы  лукавого посланца, положили  
молотына наковальню и сказали разом все трое -- и Бронт, и Стероп, и 
Арг:     --  Кузнецы  мы.  Куем Зевсу молнии,  но их  не мечем. Поклялись мы  
небороться с богами и блюдем  клятву. Ведь Асклепий -- бог.  Что  же 
побуждаетнас Кронид  нарушить  клятву и сам ее тем самым нарушает?  Мы --  
подземные.
Наземных  дел, Кронидовых, не знаем. Только знаем: живет  на земле 
праведныйтитан,  сын Крона, Хирон. Пусть спросит Кронид Хирона:  правильное ли 
он 
самзадумал дело?  Есть  у  Зевса  для  казни Силы. А мы  не казним: мы кузнецы.
Освободил нас Зевс от тартара, вывел на землю. Победил он титанов -- и 
сновавернул нас под землю. Мы и куем молнии Зевсу.
     Сказали. Взяли молоты с наковален и стали снова ковать.
     Отлетел на небо Гермий ни с чем. Доложил посланец 
Зевсу:     --  Не  покорствуют твоему  слову  киклопы. Не хотят поднять молоты  
наАсклепия. Чтят они на земле только Хирона. Но молнии куют тебе. Быть 
черномудню. Налетят Керы-Беды на Олимп,  если добудет Асклепий у киклопов 
молнии  
иударит ими в Кронидов. Порази его сам.
     И  тогда в громах и  молниях спустился  к Дельфам Кронид, где  
Асклепийвоскресил героя.
     Ударили громы  в озарении  пляшущих  молний  -- так  ударили,  как  
ещеникогда не ударяли ни в древних титанов, ни в Атланта.
     Будто  взял  Кронид  медную  гору  и  грохнул  ею  по  пустому  
медномукотлу-морю,  и  не одной  горой грохнул,  а тысячью гор. И там,  где 
ударилигромы,  все живое  оглушили насмерть.  Разлетелись  уши  словно  
одуванчики,
лопнули тела и головы, деревья полегли  наземь, и зеркала всех вод 
разбилисьна алмазные пылинки. Даже воздух стал бездыханным.
     Упал бог-Врачеватель на землю, вырвался у него из ушей и ноздрей огонь,
и закрыл он глаза, познавшие мыслью тайны живой жизни.
     Перенесли  его  Силы,  слуги  Зевса,  в  глубокое,  как  море,  ущелье,
именуемое  ущельем Мхов. Росли там вековые мхи мириадорукие, мириадогубые. 
Икогда кто-нибудь попадал в  то  ущелье  -- зверь  ли,  птица ли, змея  ли,
--схватывали его мгновенно мхи, вовлекали в глубину  ущелья, и тотчас 
обрасталон вековыми мхами.  Даже раз чуть не втащили они туда  Ветер.  Оставил 
он 
имполовину своих крыльев и еле вылетел из ущелья.
     Потому-то  и  не  знал  никто  на  земле, где  сокрыто  тело  Асклепия.
Мгновенно заросло ущелье пышным многоцветным мхом.
     Вернулся  в  Дельфы  из Гипербореи  Аполлон,  и  тотчас  рассказала 
емуАртемида о свержении бога Асклепия: будто молниями поразили его киклопы.  
Ногде тело Асклепия, не знали.
     Разъярился  Аполлон  на  богов.  Весь в огнях-лучах, взлетел на  небо 
ипредстал перед Зевсом.
     Впервые  увидел его  таким  Зевс-Кронид.  Не  знал  он,  что  так 
могучАполлон. И спросил Аполлон 
Кронида:     -- Где Асклепий, сын 
Аполлона?     И впервые отец богов Зевс-Кронид не дал ответа сыну 
Аполлону:     Только Мом, правдивой ложью, 
сказал:     -- Аполлон, молнии куют киклопы,-- и, как всегда, усмехнулся.
     Низринулся Аполлон с неба под землю, прямо  в кузницу Лемноса, и еще 
неуспел  Кронид постигнуть замысел Солнцебога, как  уже лежала  золотая 
стреласолнца на тетиве его лука.
     Засиял  в подземной  кузнице,  в  недрах земли, киклопам  свет 
вольногонеба.  Впервые  проникло  туда  солнце.  И  с   поднятыми  молотами  
замерлиОдноглазы-киклопы: Брон, Стероп и Арг.
     Не  бог-мастер Гефест  перед ними,  а  Аполлон с  золотым луком в руке.
Яростно ярок, до ослепления, его сверкающий гнев.  И ослеплял он 
глаз-солнцекиклопов светом 
неба:     -- Не ковать вам  больше для Кронида трезубые молнии!  Зло куете вы 
подземлею для богов. На земле вершится оно.  Убили ваши  молнии Асклепия,  
сынаАполлона. Не быть  вам больше,  подземными  слепцам,  ковачами! Пусть 
Гефесткует в вашей кузнице.
     Вспыхнули пожаром  три  солнца,  три  глаза трех киклопов,  
ослепленныхсиянием  Солнцебога. Не  они ли, киклопы,  отвергли  волю  Кронида  
поразитьмолниями Асклепия и нарушить древнюю  клятву? Не  боги ли поклялись 
киклопамвеликой клятвой никогда им не вредить и с ними в борьбу не 
вступать?     И метнули тогда три великана вслепую, на голос  Солнцебога, три 
молота.
Стукнулись молоты  в  воздухе друг  о друга  тремя громами, брызнули  
тысячиискр,  обожгли  подземные  своды кузницы. Но  уже летят  одна за другой  
тристрелы небесные в три подземных глаза-солнца. И погасли те глаза навеки.
     Упали три древних  титана, три киклопа-великана,  и чуть  не 
опрокинулигору над кузницей. Но еще четвертую стрелу пустил Аполлон и разверз 
ею 
землюдо тартара.
     Тогда  принял  тартар  бессмертные  тела трех  слепых  древних  
титановкиклопов в свой глубокий мрак.
     А кузницу киклопов занял Гефест.
     Выковал бог-кузнец  из  меди  слуг-молотобойцев, дал  им в медные  
рукимолоты  киклопов и  велел им  ковать  молнии  Зевсу. И медные  
слуги-кузнецыковали.
     Еще меньше титанов осталось на земле. Все могучее становились Крониды.
     Так  узнал  сын Крона,  Хирон, от  последнего благого  киклопа Телема 
огибели бога Асклепия и подземных киклопов. Но о том, что в ущелье Мхов 
лежиттело Асклепия, Телем также не знал. Только сказал после 
молчания:     -- На  Олимпе собрались все боги. Судят они Солнцебога Аполлона, 
убийцукиклопов, нарушившего клятву Стиксом. Должен он,  по закону Судеб-Мойр, 
бытьнизвергнут, как бог-клятвопреступник, на девять лет в тартар.
     Но еще не весь сосуд горя выпил в этот день страдающий учитель  героев.
Ждала его новая горькая весть.

     



        Сказание  о лишении  богами  Тиресия дара прозрения,  о громких  
делахГеракла и о его дарах 
Хирону
     В этот день солнечные кони долго  стояли на полдне, ожидая Солнцебога 
сОлимпа,  где шел суд над  богом Аполлоном.  И не знали  солнечные кони,  
ктовозьмет  теперь в  руки  лучистые вожжи: древний  титан  Гелий или  юный 
сынЗевса. Перебирали кони алмазными  копытами,  подняв кверху сияющие крылья, 
анад ними на золотом шесте висел солнечный венец бога.
     И в этот самый долгий полдень на земле вернулся в пещеру Хирона Феникс,
и следом за  ним брел, опираясь на посох, слепой Тиресий -- уже не провидец,
а просто слепец.
     Узнав Тиресия, обрадовался 
Хирон:     --  Тиресий!  Верно,  чрезмерность  страдания  мешает мне  ясно  
видетьневидимое,  то, что  сокрыто  от смертных  глаз. Я призвал  тебя: скажи 
мне,
ясновидец, где тело бога 
Асклепия?     Опустив низко голову, чтобы скрыть  глаза, стоял перед Хироном 
Тиресий,
и грустен был голос прославленного 
провидца:     -- Я  и видимого  мира не вижу. Я  --  только  слепец. Понял 
Хирон, 
чтоутратил Тиресий дар прозрения, и спросил 
его:     -- За что 
кара?     --  Тайные  мысли богов открывал я  смертным,  чтобы  знали герои,  
чтозамышляют  против них  боги. И  за  это  лишили  меня  боги  дара прозрения.
Закрылось  для  меня  прошлое  и грядущее. И не знаю  я, где тело  Асклепия.
Теперь Тиресий больше не врач страдающей души  и мысли -- он только больной.
Сам  я брел по темным дорогам в поисках тебя или Асклепия. Лишили меня  
богиглаз  для видимого мира, лишили и  глаз для  невидимого. И не  смею 
спроситьтебя, страдальца: где же врач, который исцелит 
меня?     Вздохнул тяжело Хирон и 
сказал:     -- О Крониды, Крониды!  Не слишком ли  это много для Хирона? Что же 
ещеподарите вы мне  сегодня? Ведь страдание Хирона  бессмертно, и нужна ему 
всеновая пища. Шлите же ее, боги,  шлите сыну Крона!  Всему есть мера на земле,
но,  видимо, для  страдания нет меры.-- И, немного  помолчав, добавил: -- 
Нобудет.-- А затем, обратившись к Тиресию, утешил его, сам задыхаясь от  
боли:-- Потерпи, Тиресий. Скоро вернется к тебе утраченный тобою дар.
     Тогда встал с земли Киклоп Телем и низко поклонился 
Хирону:     -- Много веков прошли мимо Телема и большими  шагами, и малыми. 
Видел 
явеликую  меру страдания и великую меру мужества. Но  ты прав:  нет меры  
длястрадания титану, как нет меры и для его мужества. Ни перед кем не 
склонялсяТелем.  Сегодня поклонился я твоему мужеству, Хирон. Превзошел ты 
Прометеевумеру.
     Но  еще  никто из друзей Хирона в  пещере --  ни  Телем,  ни Феникс, 
ниТиресий  --  не   знали,  какой  новый  подвиг  великого  мужества  
замыслилмученик-кентавр.
     В эти часы и  дни не  входило Время в пещеру на  Малее и не входил 
тудаСон. А в мире за пещерой текли годы, но никто не вел им счета.
     Полна была земля  -- ив мире  жизни живой,  и в  мире  мертвой жизни 
--рассказами  и вестями  о делах-подвигах  Геракла, который  вышел от  Хирона,
чтобы вернуться нему с чем-то чудесно-могучим, побеждающим лернейский яд. 
Ноумалчивали все летучие, и текучие, и сыпучие земные вестники о том, добыл 
лиГеракл  неведомое  целебное средство для Хирона, а говорили  о Геракле, 
сынеЗевса, Истребителе титанов-оборотней,  великанов  и чудовищ. Не щадил он  
нисмертных,  ни  бессмертных.  И ужаснулась мать-Земля  Гея,  и дивился  
титанСолнце-Гелий,  и даже боги преисподней с тревогой смотрели на вход в аид: 
непоявится ли там Сила Геракла. Сам демон Смерти Танад испытал мощь его рук, 
иуже не было Гераклу на земле противника.
     Чу1 Что за ночные 
голоса?     То, дрожа и зябко кутаясь в  водяные плащи,  говорили 
торопливо-пугливоструи ключей и потоков на 
Малее:     -- Вырвал Геракл  рог  у отца  рек -- титана,  Ахелоя, и стал 
быколобыйАхелой однорогим. Всегда полон этот рог плодами. Не для Хирона ли 
страдальцаэтот рог Изобилия? Не исцеляет ли 
он?     Чу!  Снова  чьи-то  тяжкие шаги  на Малее. И снова  раздался у входа  
впещеру Хирона голос, никогда не спрашивающий права на 
вход:     -- Я к тебе, Хирон. Мне войти? И ответил 
Хирон:     -- Входи, друг.
     Снова собрались в пещере вокруг Хирона все его  друзья: Телем,  Феникс,
Тиресий и Геракл. И тут же, как всегда, лежал пьяный Силен с бурдюком.
     Сказал 
Геракл:     -- Вот рог Изобилия. Он  голодного насытит и в пустыне,  и в море, 
еслитот радуется жизни.  Только радующихся  кормит  этот рог.  И всегда 
изобилиеприбавляет  он  к  изобилию.  Вот  колхидское волшебное зелье Гекаты из 
сокацветка  Прометея. Неуязвимым делает оно тело.  Вот бальзам  из  капель 
кровиГоргоны Медузы. Оживляет он мертвых. Я хотел облегчить твою боль, Хирон. 
Вседобыл я, чем владеет Асклепий, но не знаю, как применить. Ты же знаешь.
     Положил Геракл три дара на каменный стол перед Хироном.
     -- А теперь мой путь лежит  в  сад Гесперид. Я добуду для тебя  
золотыеяблоки с яблони Жизни. Принесу тебе и мертвую воду из аида[25].
     И как раз  тогда,  когда  сказал эти слова  Геракл,  влетела  в  
пещеруголубка  с каплей  амброзии  из ключа бессмертия,  бьющего  в  том  же  
садуГесперид. Но не допустил ее  к  себе Хирон, чтобы  не заразить ядом птицу, 
истала  голубка кружить по пещере, рассматривая гостей Хирона, так как 
толькобессмертному могла она передать свою  каплю. Наконец подлетела она к  
Телему-- он был из древних Уранидов -- и села к нему на ладонь. Но не было в 
рукахТелема  ни  лепестка, ни  чашечки  цветка,  чтобы принять эту  каплю.  
Тогдавспорхнула голубка на стол и вложила амброзийную каплю в рог Изобилия. 
Сразунаполнился рог  плодами,  и все плоды,  впитав  в себя благоухающее  
дыханиекапли, которое не иссякает, пока капля до конца не выпита, обратились в 
пищубессмертных.
     Улетела  голубка, и стали  друзья Хирона  просить  его  съесть  один 
изплодов бессмертия: может быть, плод утолит его боль. И хотя Хирон был 
тронутделами и заботой о нем Истребителя мира титанов, он 
сказал:     -- Не  нужны  уже Хирону яблоки  Гее  пери  д,  не нужны  ему  и  
плодыбессмертия.  И так  во мне слишком много бессмертия -- пища для яда. Но  
вотвстанет Хирон и сам пойдет за Исцелителем.
     Удивились друзья словам Хирона, ибо даже при легком шевелении с 
двойнойсилой набрасывалась  на его тело боль, но и  обрадовались  они, полагая, 
чтонашел Хирон целебное средство против неодолимого яда.
     Стал Хирон подниматься с земли, 
говоря:     -- И бессмертное тело уязвимо. Уязвимы и бессмертные боги.
     Трудно  было  Хирону, пораженному жестоким  ядом, поднять  с земля 
своеконское  тело, трудно  было ему выпрямить на  нем  свое  человеческое  тело,
пылающее свирепым жаром и  потерявшее  гибкость. Но  никому  не  позволил 
онпомочь Хирону.
     И все же встал Хирон на конские ноги и выпрямил свой человеческий торс.
     
Сказал:     -- Не в тартаре Асклепий. Где-то затаен он незримо на  почве  земли.
 
Необожгли  его  молнии.  Только  громы  могли  низвергнуть  его  оглушением  
изаглушить в нем голос бессмертия. Сам пойду я и найду его тело.
     Тогда поняли друзья слова  Хирона  об Исцелителе.  Поняли и то, что  
ненашел он средства  против яда,  а идет совершить  новый подвиг и принять  
напути еще новую, небывалую  муку. Ибо каждый шаг Хирона по неведомой дороге 
кАсклепию будет пыткой и казнью.
     Тогда шагнул вперед Геракл, 
сказал:     -- Я пойду вместо тебя.
     Но  Хирон  покачал головой. И хотя от боли трудно было ему говорить, 
онвсе же 
выговорил:     -- Покройте меня всего веселой листвой. Оденьте ею  мои плечи, и 
спину,
и бока. Только голову оставьте, как  есть. Не коснулся еще яд головы Хирона.
Не  хочет  она  стать безумной  на радость  Кронидам.  Еще  сильна моя  
силабессмертия, подкрепленная знанием на зависть богам.
     И  одели его друзья широколистной листвой.  В зеленый шатер на  
конскихногах, с головою бога превратился Хирон.
     Но следовать за ним он своим друзьям запретил. И остались они  в 
пещерена Малее.
     Так  началось  хождение  Хирона  на  поиски  тела   Асклепия,  бога  
--Врачевателя смертных.

     


        Сказание  о  хождении  Хирона на поиски  тела Асклепия  и о тихом 
деле
Геракла
     Был уже  Хирон далеко от  пещеры, когда вышел из  нее Геракл  и 
зашагалвслед за Хироном, не упуская его из виду. Решил  герой не оставлять 
одинокимискателя-страдальца на  его трудном пути  и  неприметно повсюду 
следовать 
заним  поодаль, нарушая  запрет  Хирона. Не взял  с собою  Геракл ни лука,  
нистрел, ни дубинки. Только вырвал из земли  пышный куст,  прижал его руками 
кгруди и  шел под его прикрытием, что ни шаг останавливаясь. Казалось,  
будтоне могучий герой, а куст стоит позади Хирона на дороге.
     Думал Геракл: "И титану нужна будет помощь героя".
     Не Хироновым прославленным шагом, а припадая на все четыре конские 
ногии  качаясь,  как  пьяный  Силен,  шел  кентавр,  словно почва  сверлила  
емураскаленными сверлами копыта  и словно самый  воздух вонзал в  него 
незримыезубы.  Все стонало  в  нем  --  мышцы  и жилы. Все кричало  от  боли 
тысячеюголосов: "Стой, Хирон, пощади  нас,  титан!" Да неужели никто  не 
услышит 
ихстона? Да неужели мир глух и 
нем?     Слышал мир. Видел  мир.  Все живое открыло свои  уши и  глаза и 
затаилодыхание. Все хотели помочь Хирону, но никто не посмел: ведь и боги все 
видяти слышат, и  могла земля  своей помощью титану  невольно предать его 
подвиг:унесли бы Силы Зевса Асклепия.
     И хотя вся земля ему друг, одинок был бы Хирон без Геракла. Шел Хирон 
иу всей живой жизни на  земле спрашивал: где тело Асклепия? Но никто об  
этомне знал: ни звери, ни птицы, ни травы, ни воды, ни камни.
     И увидел с высоты неба  титан Гелий его голову  бога над зеленым 
шатромлиствы, под которым было скрыто  страдающее тело и  уродство.  Придержал  
онконей солнца и 
спросил:     -- Куда ты, 
Хирон?     -- Я ищу тело Асклепия, бога  -- Врачевателя  смертных. Где оно, 
Гелий?Ты все видишь, все знаешь, все слышишь. Ответил Гелий 
Хирону:     -- Не знаю. Не сиял я тогда на небе. Спроси Ночь.
     Но ведь Ночь,безмолвна.
     Остановился Хирон и задумался: даже солнце не знает,  где Асклепий. 
Ктоже знает? Не скован ли 
он?     И решил Хирон плыть через море и спросить у Гефеста, в кузне на 
островеЛемнос, не оковывал ли он Асклепия.
     Опустился  Хирон с гор к морю. А  Геракл остался стоять под  
прикрытиемкуста на высоком морском берегу и ждал возвращения кентавра.
     Погрузился  Хирон  в волны и  поплыл. Но, опасаясь отравить 
кого-нибудьядом, запретил морскому миру подплывать к нему близко.
     Не послушались его голоса дельфины, нырнули  под конское тело и 
понеслиего к острову Лемнос. Умирали в муках одни дельфины от жестокого яда в 
пути,
но замещали их тотчас другие. Умирали и эти, и снова их сменяли другие. И 
немог их отговорить Хирон,  ибо жертвенны спасители всего благого -- 
дельфины:видели они великую муку Хирона, постигали его высокий подвиг и хотели, 
чтобыскорее доплыл Хирон до Лемноса.
     Там спустился Хирон в кузницу киклопов.
     Изумился  бог-Хромец  при виде  Хирона  и  тому,  что  весь  он  
покрытприлипшей к телу листвой.
     Никогда еще не вступали в эту кузню кентавры.
     Сказал 
бог-кузнец:     -- Ты здесь первый.
     -- И последний,-- добавил Хирон.-- Если помнишь  ты о титановой правде,
то скажи мне  не таясь: не сковывал  ли ты тело  Асклепия и не знаешь ли ты,
где оно? Сверг его Зевс.
     Не забыл бог-Хромец своей хромоты  Зевсу, открыл бы он Хирону, где 
телоАсклепия. Но не знал об этом и он.
     
Ответил:     -- Я слыхал, что Асклепий --  безумец и что безумие  его  оглушил  
Зевсгромами.  Ведь безумный  бог весь мир  обезумит. И все станут  тогда  в 
миребезумными.  Всегда  в бурях  будет  от безумия море. Будут  горы  плясать  
вбезумной пляске. Вверх ногами-корнями станут деревья на голову.
     Будут  львы в безумии кормить ланей. И огонь захочет выпить воду. И 
всеугли  захотят  быть алмазами. Все начнут  метать  в небо зажженные  факелы 
икричать,  что они  молниевержцы. Все  начнут возить медные бочки  на  
меднойколеснице по медному мосту и кричать, что они повелевают громами.  Или 
забылты о безумной Салмонее? Будут ноги себе рубить секирами, думая, что 
вырубаютвинные лозы, и кричать в  безумии:  "Долой  Вакха!" Или  забыл ты о 
безумномвакхоборце -- царе Ликурге? Захотят, чтобы все, к  чему прикоснутся,  
тотчасобращалось  в золото: станет золотом  вода и хлеб,  но  живой  мир 
останетсяголодным. Или  забыл ты  о царе  Мидасе?  Будут слепых  называть 
зрячими,  
азрячих  называть  слепыми.  Или  забыл  ты  о  слепоте  зрячего   Эдипа[26],
отцеубийцы?  Захотят  все  взлететь на  Олимп и быть богами.  Или забыл ты 
обезумном  Бел-лерофонте?  Все  белое  назовут черным, а все  черное  
назовутбелым; из-за тени осла начнут спорить, как о выеденном яйце[27]. 
Состязатьсявсе будут друг с другом в безумии, чтобы один стал безумнее другого. 
Нет, 
неможет бог быть безумным. Но не сковывал я Асклепия и не знаю, где его тело.
     Поплыл Хирон обратно к берегу, и снова погибали ради него дельфины.
     Тогда решил Хирон спросить  об Асклепий у владыки преисподней -- у 
богаАида. Нашел он в земле глубокую расселину  и воззвал к Аиду. И на голос 
сынаКрона  поднялся  из  преисподней  бог  мира  Теней.  Никогда  еще  ни   
одинбессмертный титан не взывал к подземному богу. Сказал 
Аид:     --  Не  витают  вокруг  тебя  подземные Керы-Беды. И Эринниям,  
демонаммщения, ты не подвластен. Не подвластен ты ни  демону Смерти Танату, ни 
мне.
Зачем вызвал ты меня, сын 
Крона?     Сказал ему 
Хирон:     -- Выдай мне  из тартара тело Асклепия, если оно низвергнуто в  
тартар.
Или скажи мне, где оно: в недрах или на почве  земли? Если выдашь  мне  
телоАсклепия  из  тартара, сойду я добровольно к тебе в подземное  царство,  
каксмертный.
     Ответил Хирону бог 
Аид:     -- Не подвластен  мне  тартар, Хирон. Не всевластен я в подземном мире.
Только  Зевсу  подвластен  тартар.  И  не знаю я,  где  Асклепий.  Одни 
тенисмертных в аиде мне подвластны -- он же бог. Но скажу тебе, что знаю: 
толькотот найдет тело бога, кто отдаст за него часть своей живой жизни.
     И ушел под землю Аид.
     Тогда решил Хирон  воззвать к низвергнутым в  тартар титанам Уранидам 
испросить их об Асклепий.  Но для этого надо  было ударить могуче, всей 
силойтитановой, трижды копытом оземь. И не знал Хирон, вытерпит ли муку от 
одногоудара его тело. Не взорвется ли клокочущий в нем котел? Не брызнет ли во 
всестороны черная пена из тела, не обрызгает ли его всего ядом? И не знал 
такжеХирон, вытерпит  ли  второй удар  копытом его мысль.  И не  станет ли  
Хиронбезумным. О третьем ударе он не думал. Знал: если  вытерпит он два удара, 
товытерпит его бессмертная сила и третий.
     Долго стоял он в раздумье, весь терзаясь болью. А поодаль пышным 
кустомвозвышался Геракл. Видел он раздумье Хирона и ждал, не нужны ли будут 
титануруки Геракла.
     И  вдруг  топнул  могуче  Хирон  копытом и издал грозный  клич титанов.
Содрогнулось его  тело под листвою, и  брызнул  из-под  листьев  черный  яд.
Застонал тяжко  титан от лютой  боли. Сжал он крепко ладонями голову и 
сноватопнул оземь, под вторичный титанов клич. Но не грозным  призывом, а 
высокойжалобой прозвучал  его второй клич к титанам Уранидам. Уже шаталось, 
корчасьот мук, тело Хирона, и словно черный пламень вставал  от него в воздухе. 
Ещесильнее  застонал Хирон,  еще  крепче  сжал ладонями голову  и в третий  
разтопнул оземь передним  копытом. Но  не мог он уже  в  третий раз  
выкликнутьклич: только стонущий возглас протянулся вдаль, и столько было в нем 
печали,
что выпустил  суровый Истребитель титанов из  рук пышный куст и протянул 
этируки  к  титану Хирону. И вот донесся до  Геракла из тартара подземный 
голоссверженного 
Крона:     -- Я слышу тебя, Хирон. Говори.
     Но Хирон  лежал уже, повалившись на бок, на земле, и все его  конское 
ичеловеческое тело содрогалось и пылало.
     Тогда шагнул к нему Геракл на помощь.  Только шаг сделал герой к 
Хиронуи остановился.
     Рано ты  шагаешь, герой.  Не дошло еще дело до  Геракла. Еще  был 
Хиронбессмертным титаном, сыном Крона.
     К земле лицом припал поверженный  болью кентавр, и прозвучал  в 
мировойтишине его тихий 
голос:     -- Крон, где тело бога Асклепия? И ответил голос 
Крона:     -- Нет Асклепия в тартаре. Он в ущелье...
     Но  словно  тяжкие  медные  колокола  ударили  под  землей, в  
глубинахтартара, долгим стоязыким гудом,  и этот гром и гуд заглушил последние 
словаКрона. Это стражи титанов, Сторукие, грянули в медные  стены тартара 
меднымипалицами на голос древнего Уранида Крона, отца Зевса и Хирона.
     Смолкло  все. Только  слышно было, как  стучит сердце Геракла: тоже 
какколокол.
     Долго-долго пролежал так Хирон на земле. Почернела вокруг него почва, 
ивсе живое  вблизи умерло. Снова стоял Геракл  пышным  кустом поодаль и ждал,
когда будет нужен титану Геракл.
     И вот  уперся Хирон рукой об землю и приподнял слегка свое 
человеческоетело. Опущена была  его голова бога, и вся она побелела. Исчезло ее 
золото 
исбежало серебро с бороды.  И, как у смертных, рассекли лицо Хирона 
впадинамиморщины. Только глаза его еще сияли бессмертием.
     Встал  Хирон на ноги только  к ночи. И  когда встал, под ним --  на 
томместе, где лежало его тело,-- дымилась и тлела земля.
     Снова  двинулся в путь Хирон, и снова медленно  шагал за  ним  поодаль,
неприметно для  Хирона, Геракл, продолжая свое тихое  дело. И  впрямь, 
тихоедело свершал Геракл, но было это тихое дело большим.
     Но Хирону был нужен свет.
     Тогда подошел Хирон  к смолистой  сосне. Сделал себе факел, и сам 
собойзапылал тот факел от жара, исходившего из тела Хирона. С пылающим факелом  
вруке  продолжал могучий волей кентавр свой  путь,  чтобы найти то 
незнакомоеему ущелье, в  котором  лежало  тело  Асклепия.  Всю силу  своего  
прозрениянапрягал  он в пылающем от  яда  теле кентавра,  но  не открывался его 
взоруобраз Врачевателя-бога.
     Так шли всю ночь Хирон и Геракл, заглядывая по дороге  во все ущелья, 
иуже подходило время к рассвету, к тому времени, когда прячутся  под листья 
ив  щели все комары  и мошки, как вдруг услышал Хирон возле уха тонкий  зуд 
ввоздухе и еще более тонкий и звенящий голос. Говорила мошка, самая 
крохотнаяиз всех мошек на 
свете:     -- Хирон, ты ищешь Асклепия. Он скрыт в ущелье Мхов. Я расслышала 
словоКрона. Давно бы я тебе  об этом  сказала,  но лишилась я от страха голоса 
--так страшно ударили Сторукие в медные стены тартара. Я все время сижу у 
тебяна реснице и  греюсь. Ночь холодна. Следуй за  мной: я поведу тебя  в 
ущельеМхов.
     И пошел сын Крона, мудрый Хирон, за мошкой, а позади него вдалеке 
шагалГеракл.
     Когда  солнце снова  было  на  полдне, дошел Хирон до  ущелья  Мхов 
подводительством  мошки и сразу увидел  сверху, сквозь высокий мшистый  покров,
лежащее в глубине ущелья тело Врачевателя-бога.
     Но еще  надо было ему  спуститься по крутой стене ущелья вниз и 
поднятьмоховую покрышку. Обрадовалось сердце титана-страдальца, и почувствовал 
он 
всебе  снова бодрость. Снова  собрало свои силы  его великое мужество, и 
сталспускаться  Хирон  в глубину ущелья, к  Асклепию. Тянулись  угрожающе к 
немупальцы мхов,  но  тотчас отпадали,  сгорая, так как гибелен был для  них 
жартела кентавра.
     Высоки и богаты ковры мхов над Асклепием-богом.
     Но сорвал Хирон этот покров мхов, и открылось ему тело Асклепия.
     Лицом к  небу лежал бог-Врачеватель, и таким светлым лежал  он там, 
чтоказалось,  будто Сон  бережет здесь  его юность.  И уже простер к нему 
Хиронруки, чтобы  поднять  бессмертное,  теперь  мертвое  тело  и вынести  его 
изгробницы-ущелья.  Но внезапно  отдернул руки и отвел  их далеко от Асклепия.
Только сейчас вспомнил врачеватель-кентавр, что не должен он касаться 
рукамитела Врачевателя-бога.
     Страшный  черный  яд,  бушующий в теле  Хирона, делал его 
прикосновениеядовитым. Истлевало тотчас все живое. И снова тяжко вздохнул 
кентавр.
     Снова  пришло к  Хирону горе.  Уже давно переливалось  оно  через  
крайсосуда, но Кронидам, как видно, все еще было мало.
     И в ущелье  не  мог Хирон оставить тело и пойти  на Малею за  друзьями.
Унесли бы Силы --  слуги Кронида -- Асклепия и  вновь  укрыли бы в 
потаенномместе.
     Тогда услышал он сверху 
голос:     -- Хирон, разве нет на земле 
Геракла?     Закинул  кверху белую голову титан и увидел над собой,  на краю 
ущелья,
Геракла. Уже давно стоял там полубог, Истребитель мира титанов, и смотрел 
наХирона. Знал: будет нужен Геракл и титану.
     Тогда  двойной радостью засияли глаза страдальца:  радовало его то, 
чтоесть кому поднять  тело  бога; и радовало его еще  и то, что  не погибло  
наземле дело наставника полубогов-героев, что еще сильно сердце 
полубога-героятитановой правдой.
     И ответил на голос Геракла 
Хирон:     -- Геракл остается Гераклом.
     Поднял герой на руки огромное тело бога, и казалось, что не тело, а 
всеущелье взвалил Геракл себе на плечо и зашагал с тем ущельем в горы.
     Герой нес бога.
     Так шли они двое: впереди -- Геракл с ношей, позади -- Хирон.
     Вперед послал он Геракла, чтобы тот донес поскорее Асклепия  до пещеры,
а сам,  обессиленный, ковылял сзади,  все больше и больше отставая от героя,
шагающего шагом богов.
     Ковыляющий  титан, сын Крона!  Видел  ли когда-либо  мир героев,  
чтобытитан ковылял по земле, как старая 
кляча?     Собирались  над  болотом тучи мошек. Говорили мошки друг другу 
тысячамитысяч 
голосов:     -- Ковыляет по миру сын Крона. Видят это боги Крониды и молчат.  
Почемуже не сгорает мир от 
стыда?
     


Сказание о последней беседе друзей Хирона в пещере на 
Малее
     С бурдюком и сюрингой в руках пел Силен в пещере Хирона 
песенку:
     Жил Хирон. Жил Силен,
     У-лю-лю! Много думал Хирон,
     А я пью. Думал, думал Хирон,
     У-лю-лю! И надумал не пить.
     А я пью. Оттого, что он 
пьян     Без вина, Я не пьян, хоть и пью.
     Тра-ля-ля! А я в дудочку 
дую     И пью. У-лю-лю! 
У-лю-лю!     У-лю-лю! Отчего же в вино,
     Тра-ля-ля! У Силена 
упала     Слеза? Оттого, что 
пустеет     Бурдюк У-лю-лю! 
У-лю-лю!     Старый друг.

     Слушал песенку Силена Хирон. Знал, что любит его умный Силен-пропойца 
ипрощается  с ним,  старым  другом,  разгадав его  решенье, о  котором еще 
недогадывались  другие  друзья кентавра.  Обессиленный, уже не  способный 
дажестрадать и все же безмерно  страдающий, лежал Хирон у стены,  опираясь о 
нееголовой и спиною, и смотрел на тело Асклепия, распростертое на полу пещеры.
     Нового  гостя  застал  Хирон  в  пещере  на  Малее --  полубога  Пелея,
пришедшего  к учителю с  просьбой взять на себя воспитание его 
первенца-сынаот морской богини Фетиды -- Ахилла. Но, узнав об обреченности  
Хирона, 
решилПелей остаться с ним в пещере, чтобы быть ему опорой и защитой.
     Неподвижно лежало  тело  бога Асклепия с вытянутыми над головой руками,
как будто поднял он их, чтобы остановить грома, и так был повержен Кронидом.
А кругом сидели друзья и гости Хирона и вели меж собой беседу.
     Был тут и последний небесный киклоп Ураний, ушедший от наземного 
холодав земные недра, чтобы быть ближе к огню недр матери-Земли Геи,-- 
врачевательТелем.  И прозревший Феникс с подаренными ему Хироном чудо-глазами, 
видящимичудесную правду живой жизни так, как обычные глаза видят обычную правду.
 
Былтут  и  вдвойне  слепой  прорицатель  Тиресий,  лишенный  богами  глаз,  
самнуждающийся в поводыре.
     Был тут и Истребитель мира титанов, безумный Геракл, сын Зевса, 
великийубийца поневоле,  более могучий, чем  бог. И был  тут Пелей,  
герой-полубог,
познавший  тяжесть  безмолвного брака с  бессмертной  и не  чаявший 
близкоговозмездия: родила ему  нереида Фетида  сына, храбрейшего среди героев, 
но 
небога. Стала  бы она женой Зевса, родила  бы  от Зевса сына; был  бы тот  
сынсильнее отца и его молний и овладел бы миром.
     И  был  тут  наставник  героев,  мудрый  кентавр  Хирон,  обреченный 
набезысходную муку,  и  еще  Силен! И пока все  смотрели  на  Асклепия,  
Силенприпадал губами к бурдюку с вином, отпивал глоток за глотком и мурлыкал 
свою
песенку:
     Жил Хирон, Жил Силен. 
У-лю-лю!
     О  многом  говорили  в эту вторую  ночь в  пещере Хирона  его друзья  
иученики.  Сам же Хирон  молчал, и они не  знали, слышит ли он их или весь 
онушел в страдание. Закрыты были его глаза, как у дремлющего, и до того был 
онтих, что Тиресий 
сказал:     -- Даже бушующее море горя уступает дыханию покоя.
     Никто  из  сидящих в пещере,  кроме пьяного Силена, не  знал, что  в 
течасы, укрепляя  себя  мыслью, принимал бессмертный  кентавр великое решение,
так как не мог уже победить мыслью страдание и только волей титана 
сдерживалжалобу и стон.
     Говорили сперва гости о двух мирах, о живой и мертвой жизни.  И Феникс,
пытливый и упрямый, всегда доискивающийся чего-то, что  тревожило его  
своейсмутностью, 
спросил:     -- Телем, ты слыхал об истине: где она? И ответил 
Телем:     -- Истина  -- дело  смертных. Но кто хочет исцелять, тот  знает:  
живаяжизнь борется с мертвой жизнью, и в этом вся истина -- в их борьбе. Только 
вмире живой жизни, где радость, есть истина. В мире  мертвой жизни истины 
нет-- там только забвение.
     И все же Феникс продолжал допытываться у 
Телема:     --  Но я смертен,  Телем, и во мне есть мысль.  Не  она  ли  
борется 
со
смертью?     И ответил за Телема 
Геракл:     -- Со  смертью  борются  руками. Тяжело  отводить  ее руку. Она 
сильнеевеликана. Но Геракл отводил. Тогда спросил его 
Феникс:     -- Ты слыхал об истине, Геракл? Удивился 
герой-полубог:     --  Кто  она? Титанида? Богиня? Или демон подземной мглы? Не 
слыхал я 
отакой бессмертной.
     И тогда все посмотрели на Геракла, и опять Феникс спросил 
его:     -- Знаешь ты, что решает в 
мире?     -- Сила.
     -- Истина есть та сила.
     Но Геракл только повел плечами и 
сказал:     --  Не встречал я еще такой Силы. Если встречу -- поборется Геракл  
и 
сИстиной.
     И снова все при этих словах посмотрели на мышцы Геракла, так как знали,
что Геракл не умеет шутить.
     Тут припомнил Феникс слова 
Хирона:     "Сила -- в мысли высокой. Чем выше  мысль, тем она и  сильнее. 
Покоряетона и большое, и малое. Великая жалость была силой Асклепия, потому что 
былаона его самой высокой мыслью.  Не от слабости --  от  великой силы  
истекаетвеликая жалость".
     Тогда заговорили гости  Хирона  о  жалости  и  снова  вспоминали  
словаХирона, хотя никто не мог сказать, так ли точно говорил 
Хирон:     --  Боги думают, что для  большой жалости  нужно  и  большое  время, 
и,
любуясь жизнь, забывают о малой  жалости -- для тех, у  кого для жизни 
малоевремя.
     Так оно для Олимпа,  для  неба бессмертных, где  время только  и 
бываетбольшим. Но Асклепий говорил: "И в малом времени вмещается большая  
жалость,
у кого она есть".  Эту жалость и  дарил  он  смертным. Не гордился  он 
своимбессмертием, как боги неба, а  радовался  ему, как  земной бог,  потому 
что,
будучи бессмертным, мог всегда источать смертным сострадание врачевателя.
     В том-то и была сила Асклепия.
     Удивили эти слова Геракла, и он 
спросил:     -- Где  же тут сила? Вот лежит он,  земной бог, перед нами, 
поверженныйбогами  неба.  Если сила в  высоком, то  у великанов  были бы самые  
высокиемысли, а  у чудовищ -- самая  чудовищная жалость.  Боролся я  с 
великанами 
ичудовищами, но не встречал я у великанов  и  чудовищ жалости. Непонятна  
мнетакая сила. Моя сила -- я сам.
     Но  когда  Геракл это сказал, поднял вдруг  голову  Силен и  пробурчал,
причем неизвестно было, шутит ли он или говорит 
серьезно:     -- Ох, Геракл, и объешься  же ты когда-нибудь подвигами! Лучше 
выпей 
сомной. Еще есть у меня полбурдюка истины. Поборет она и Геракла.
     Говорил,  а  сам  косил неприметно  глазом  на Хирона.  И когда  
всегдарассудительный Феникс заметил: "Твоя пьяная  истина  слепа",-- рассмеялся 
 
вответ пьяный Силен -- он один еще мог смеяться в пещере Хирона -- и 
сказал:     --  Оттого,  что  сова слепа  днем,  она не глупее кукушки. Для  
пьянойистины весь мир пьян. Говорили гости Хирона о знании. Сказал 
Тиресий:     --  Знание  --  скука,  когда некому  служить этим  знанием. Оно  
вечнокипящее варево, в котором выкипели  живые  соки.  Тогда  уж лучше ничего  
незнать. Скука никому не служит.
     Заговорил 
Телем:     -- Знание всегда служит -- иначе оно умирает. Оно тоже смертно. И 
когдаоно  отдает себя,  тогда оно  питается и растет,  и  зреет, и  радуется.  
Я,
врачеватель, это знаю. Тогда жил я среди киклопов. Теперь...
     И умолк последний киклоп, что-то продумывая. А затем 
добавил:     -- Теперь я люблю  знать  для себя  и измерять про себя глубину 
знания.
Радостно  мне видеть эту глубину и ее сияние. И чем  глубже эта глубина, 
темсильнее в ней сияние.
     Но  как  завеса  тучи,  прикрывшая  солнце,  грустен был  голос  
дваждыослепленного 
Тиресия:     --  Телем, позади  сияния -- ночь. Я, слепой, познал,  как глубока 
 
этаночь и как она беспросветна. Твое сияние -- не больше чем искра или 
мерцаниезвездного дождя. Только луч,  только свет  и огонь есть истина. 
Погаснет 
луч-- и  исчезает  истина,  тогда  наступает мрак.  Трудно  жить, когда  
истинапогасла.
     Но покачал головой Феникс. 
Сказал:     -- Я тоже был слеп. И мрак -- истина.
     Говорили гости, но никто из них не мог согласиться с другим: ни Телем 
сТиресием,  ни Феникс  с  Гераклом. И никто не мог  их примирить, потому  
чтоХирон молчал.
     И  тут  все почувствовали,  чего лишится земля, если не будет на  
землеХирона. И с тревогой посмотрели на него.
     И вот оглядел всех доселе молчавший Пелей и неожиданно 
сказал:     -- Как много здесь слепых! Слеп Силен  от вина. Слеп и Феникс -- у 
негочужие глаза. Слеп Тиресий -- он вовсе без глаз. А у Телема только один глаз,
и он  больше светит, чем  видит. Только я и Геракл еще по-простому зрячи. И,
как зрячий,  скажу  вам: знание  -- это власть  и хитрость. Не  одолел  бы 
яФетиды-оборотня, если бы  не знал, что  наводит  она  на  мои  глаза  морок,
оборачиваясь в моих руках то в зверя, то в куст, то в  огонь... Хитрила она,
но не  выпускал я  ее из  рук. Властно  держал,  зная, что обманчивы  все 
ееобразы.  И  дал  мне  это  знание  Хирон.  Знание  служит,  потому  что  
оноповелевает. Потому-то оно и есть сила, что оно повелевает.
     И  тут, что-то  припомнив из своих  былых прорицаний, тихо, словно  
просебя, сказал 
Тиресий:     -- Да,  я теперь слеп. А твоя слепота, Пелей, еще впереди. 
Захиреешь 
тыот этого знания.
     Давно  знал  Тиресий,  что за  брак  с бессмертной  нереидой  
постигнетполубога Пелея кара: преждевременная старость и хворь.
     Но никто тогда  не понял его вещих слов. Каждый сидел и обдумывал 
словазрячего Пелея, пока суровый голос Геракла не нарушил 
молчания:     -- Я видел зверя, который был богом: так был он силен. Может быть,
 он 
ибыл вашей 
Истиной?     И тут впервые за все время ночной беседы прозвучал голос 
Хирона:     --  Зверь  не  может  быть  богом --  он  зверь.  И  тотчас  все  
глазаустремились к страдающему титану, но он  не  пояснял своих  слов.  
Огромнымипылающими глазами смотрел Хирон на своих гостей, и все поняли, что он 
сейчасскажет то, что долго от них таил. У всех гулко забилось сердце, и 
длительныймиг казалось, будто по пещере мечется, натыкаясь на стены, слепое 
Время и 
незнает, где из нее выход. Сказал 
Хирон:     -- Отдаю я мое бессмертие. Не могу я, титан, быть только зверем.
     Хотя его слова были простые и обычные в кругу его гостей, среди 
которыхсидели бессмертные киклоп Телем и Силен, но их смысл был необычен. Еще 
никтоникогда  в тысячелетиях и веках не отдавал своего бессмертия обратно жизни 
ине превращал себя добровольно в смертного.
     Силясь  понять  мысль Хирона, гости продолжали молча смотреть на  него,
покорясь той огненной печали, которая пылала  в глазах сына  Крона. И  
когдаФеникс первый постиг до  конца, что Хирон  покидает жизнь и уйдет навсегда 
сземли, встал он и с тоской в голосе 
сказал:     -- Ты уходишь от нас из живой жизни, Хирон! Тогда все безразлично.
     И  тут все поняли, что титан Хирон не в силах больше длить борьбу 
живойи мертвой жизни, которую вели  в  его теле лернейский  яд и бессмертная 
силатитана. Страдание пересилило волю.
     Но не могла  этого  принять мысль Телема:  ведь даже свергнутые 
молниейтитаны остаются бессмертными  в  тартаре,  а  Хирон  отдает свое 
бессмертие.

Сказал:     -- Ты  титан и  задумал  не титаново  дело. И  когда  Хирон  ничего 
 
неответил, послышалось бульканье, а затем бормотанье пьяного 
Силена:     --  Я  бы не отдал.  Зачем отдавать! Неужели Хирон  хочет  стать 
навекитенью -- пустым бурдюком? И отравленное вино жизни -- все же вино.
     И хотя  Силен бормотал как будто смешливо и казался  совсем пьяным, 
всеслушали его пьяную болтовню со вниманием и даже с робкой надеждой.
     А он 
продолжал:     -- Будет скучно  пьянице Силену  без Хирона. Ты ведь  тоже 
всегда пьян,
как и я: я -- от вина, ты -- от  мудрости. Жить -- это значит опьяняться. 
Неотдал бы я бессмертия, Хирон. Не сказал ли ты это оттого, что 
отрезвел?     Понимали гости пещеры, что хочет старый Силен удержать Хирона на 
земле,
но никто не знал, .что сказать Хирону, не солгав. Легко убеждать 
страдающеготерпеть  страдание,  когда  есть  страданию  исход. Но страдание 
Хирона 
былобезысходным.
     Только Геракл выговорил скучным 
голосом:     -- Хирон, ты забыл о Геракле.
     А Пелей положил руку на плечо Феникса и 
добавил:     --  Неужели и Хирон может стать слепым? Кто же  будет ему 
поводырем: 
неты ли, 
Феникс?     И у  всех  друзей  и учеников  мудрого кентавра сжалось сердце от  
словПелея при мысли, что ослепнет разум Хирона-прозрителя от яда.
     Тогда встал Телем и вторично склонился перед Хироном. 
Сказал:     --  Еще  раз я поклонился твоему  мужеству, Хирон.  Когда титан уже 
 
неможет быть титаном -- он становится тенью. Ты решил, как решает титан.
     Пока опечаленные  гости говорили, Хирон собирался с мыслями. Он увидел,
как любят его друзья, и  решил  еще раз пересилить муку, ответить каждому 
издрузей и в последний раз их утешить. Сперва обратился он к 
Фениксу:     -- Ничто, Феникс, не  безразлично. Нет безразличия в  сердце 
Титана и 
вмире титановой правды. Кому  все безразлично,  тот живет  уже в мире 
мертвойжизни,  а  не живой.  И ничего  не  скучно,  пока тело смеется и  пока 
мысльрождает. Я ухожу, потому что тело мое только плачет и мысль больше  не 
можетбыть матерью и порождать знание. Мое бессмертие -- теперь только тень.
     Так всех по  очереди  утешал  словом Хирон,  учитель  героев. Не 
утешалодного Силена. Только сказал 
ему:     -- Старый 
друг!
     


        Сказание о добровольной  смерти  бессмертного кентавра  Хирона и о 
егопредсмертных 
дарах
     Печальными оставались в  пещере на Малее друзья  Хирона, и не мог он 
ихничем утешить.
     И бессмертные Телем и Силен, и смертные полубоги Тиресий, Феникс, 
Пелейи Геракл не  могли принять  его добровольную  смерть.  Разве  не  Хирон 
училгероев быть всегда как боги? Почему же он сам перестает быть 
богом?     Понимал  это Хирон и захотел пояснить друзьям свое решение  и 
примиритьих со своим уходом.
     
Сказал:     -- Трудно вам,  только созерцающим страдание, но не страждущим, 
ощутитьстрадание до конца. Сострадаете вы мне. Но и море сострадания не равно 
однойкапле  безысходного страдания. Жизнь -- всегда радость. Это знают 
умирающие,
только слишком  поздно узнают об этом. Даже скорбь  жизни --  радость. 
Развеосень не радует увяданием? Разве слезы  горя не  радуют самое горе? Не 
живутбез  радости.  Даже тень  радости  -- все  же радость.  Даже  богов 
жестокаярадость  и та  радует других.  Разве  радость других  --  не вино  
бодрости?Примите же и мой уход как радость. Зачем жить дольше 
Хирону?     Не  могу  я больше искать корней познания. Не могу ходить по  
земле: 
неподнимают мои  ноги мое тело, не в силах они  поднять и дело мое. Не могу  
ябольше исцелять.  Весь я  ядовит и, обжигая ядом, отравляю  живую  почву. 
Немогу даже прикоснуться к живому  телу. Не могу я учить  героев. Весь я 
полонстрадания.  Уже  давно перелилось  оно через край. Лишь печалю  своей  
мукойдругих. Мое  зрение мутнеет, и скоро буду я слепым, как Тиресий. Меркнет 
моепрозрение вместе с глазами. Не видя  мира, не смогу я мыслью создавать 
новыемиры! А ведь в этом вся радость мысли.
     Скажут: "Слеп Хирон. Боль мешает его мысли видеть". И это снес бы я. 
Ноуже страдание  пожирает  самую мысль Хирона. Весь я -- только пища. Мое 
тело-- только боль. Моя мысль -- только боль. Все во мне кричит от боли. 
Неужелимне стать неумолчным 
криком?     Нечем мне эту боль оправдать. Крик бесцельного  страдания жалок. 
Высокотолько страдание  оправданное. Его надо гордо терпеть. Потому и  терпит 
своестрадание Прометей,  что  оно -- мятежное  страдание.  Не могу я  
проклинатьбогов,  как  он, и  будить гневом  гнев героев -- я,  познавший то,  
чего 
непознали боги. Да  и не нужен земле еще второй мятеж-страдание, когда есть 
наземле Прометей. Или жить-страдать для  одного терпения? Это значит 
перестатьбыть титаном. Никому такое, страдание-терпение не нужно. Никому не 
нужное 
ненужно  и  мне. Буду я пуст, как Тень.  Одна боль  пустоту не наполняет. Я 
--ненужный.
     И хотя  все, кто слышал эти слова Хирона, рады были крикнуть, что 
Хироннужен миру, все, однако, молчали, не смея в чем-то солгать. И продолжал 
своепрощальное слово 
Хирон:     --  Нечего будет мне дарить живой  жизни. Что ж, подарю я самого 
Хиронажизни мертвой. Но, уходя в  аид,  хочу я в последний раз раздать то, чем 
ещесейчас богат Хирон.
     И в последний раз вспыхнули в Хироне его силы титана и вернулось к 
немуего прозрение.
     В эту ночь стал Хирон раздавать друзьям свои дары, завещая им лучшее 
изтого, что он еще имел.
     Вот оно, завещание 
Хирона:     -- Ты, Геракл, злосчастный друг Хирона, прими от меня мой первый 
дар 
--мое бессмертие. Направь шаги к Кавказу.  Передай Прикованному о даре Хирона.
Вольются в мятежную волю усталого Страдальца, непокорного, непримиримого, 
отХирона новые силы для борьбы за титанову свободу. Прими  же мою живую жизнь.
Ты -- Геракл, и ты ее поднимешь.
     Осветилась  чудно пещера небывалым сиянием,  и на мгновение осветился 
изасиял сам Геракл.
     Продолжал Хирон свое прощальное слово 
Гераклу:     -- Ты,  Геракл, Истребитель племени кентавров, истребишь и самого 
себя.
Бьешься ты рукой  не  лукаво,  по  титановой  правде,  управляют  же  тобой,
безумец,  Крониды.  Но  твое самое черное безумие еще впереди.  Истребил  
тыплемя кентавров, от кентавра  примешь ты и смерть[28]. И не ты один будешь 
вответе -- ответит за  гибель титановых народов  поколение  полубогов-героев.
Очистят герои землю  от рода титанов.  Истребят и титанов, и гигантов, 
будутдумать,  что истребляют  чудовищ  --  и  станут герои не нужны  богам.  
Самизахотят они быть богами, и сами же  истребят друг друга, по воле Кронидов, 
вгибельных войнах. Но  погибнут в великой славе. Только боги и люди 
останутсяв  мире  жизни  живой.  И придет  на землю железный век.  Отсюда,  из 
пещерыХирона, ты пойдешь, Геракл, на новый подвиг,  и снова в  слепоте -- 
поневолеты убьешь, безумец, в чудовище титана...
     Тебе,  Тиресий, дважды  ослепленный  богами,  я дарю мое прозрение.  
Неотнимут его у тебя боги, так как не от них оно, а от меня, титана. Еще 
дологбудет твой век. Читай тайные мысли богов и открывай их смертным героям...
     И тебя, Пелей, не  забыл Хирон.  Прими от меня, врачевателя,  
волшебноекопье из пелионского ясеня. Бьет оно без  промаха в  руке героя. Но, 
поранивдруга,  оно же его  исцелит:  только  прикоснись к ране  концом  острия. 
Длядругой руки  было  предназначено это копье[29].  Было бы оно  тогда  
сильнеемолний. Передашь копье сыну Ахиллу.
     И принял Пелей копье из рук Хирона.
     Тогда Хирон улыбнулся 
Силену:     -- Прощай и ты, старый друг Силен. Вот заветный сосуд с вином от 
первыхлоз  Диониса. Исцеляет это вино зрячих от слепоты, от ослепляющей 
трезвости.
Храни его до своего  трезвого часа. Твоим самым черным часом будет час 
твоейтрезвости. Вот заповедное вино. Видно, и Хирон был втайне пьяница.
     И улыбнулся Хирон Силену.
     Затем  обратился Хирон к безмолвствующему  киклопу, глаз которого  
ярко
горел:     -- Знаю,  ничего не нужно Телему. Но прими  от  друга титана эту  
каплюамброзии дней времен  Крона.  Отстоялась она за века. Приходили,  уходили  
ибоги, и герои, а капля оставалась и крепла бессмертием. Я, сын Крона, 
принесее на Малею с Пелиона.  Ни к чему  она больше Хирону.  Храни ее,  Телем, 
длябольного, для того врача-исцелителя, который не исцелит себя сам.
     Но имени больного Хирон не назвал. И Телем-врачеватель, приняв каплю 
откентавра в чашечке бессмертника, не спросил его об имени больного.
     Пришла очередь Феникса. Сказал ему 
учитель-врачеватель:     -- Дал я тебе, ослепленному богами, глаза, чтобы видел 
ты правду чудес,
самую правдивую  правду.  Но хочешь ты не правды чудес,  а правды  зрячих  
исмотришь на  чудо, ненасытно  разбирая  его  на песчинки  по-зрячему,--  ты,
слепец. Быть тебе скоро вождем народа Долопов, самого зрячего из всех 
зрячихнародов,  у  которых  глаза  ненасытны.  Царствуй,  слепой,  над  зрячими 
 
ирадуйся...
     Затем долгим взглядом посмотрел Хирон  на распростертое на полу  
пещерытело Асклепия, и был полон света и силы взгляд Хирона.
     Все  ждали, что подарит древний  титан богу-Врачевателю и сможет ли  
онвернуть  его живой жизни. Однако почему-то медлил Хирон,  не отрывая глаз 
отлюбимого ученика, бессмертного, но простертого перед ним мертвым.
     Наконец он заговорил, и его голос, как и взор, был полон 
света:     --  Мальчик,  мой  последний дар отдаю я тебе. Еще осталась у  
кентавраХирона половина его бессмертия. Сохранил я эту  половину для тебя, 
Асклепий.
Я ее передам Аиду, владыке  мертвой жизни, чтобы  принес он мою  живую 
жизньсюда, в пещеру, и влил ее в тебя, Врачевателя-бога. Встанет Асклепий. А 
покапусть он спит без  сновидений здесь, в пещере, и пусть  проснется, когда 
ужене будет Хирона на земле. Иначе не отпустил бы он меня в аид". И 
бессмертныестановятся мертвыми.
     Смолк и снова стал Хирон долго смотреть  на  тело Асклепия, которому 
онотдавал свою живую  жизнь. Был тих  и торжествен  его голос, когда он  
снова
заговорил:     --    Ты   хотел   исцелить   смертных   от   смерти:   быть    
сильнееНеотвратимости-Ананки.  Теперь  я  исцелю тебя,  бессмертного,  от 
смерти  
ивозвращу жизни живой. Будешь ты большим земным богом, но на  небо никогда 
невзойдешь. И не сможешь ты воскрешать героев -- утратишь тайну возрождения. 
Вмир забвения унесет ее с собою Хирон, но будет о ней вечно петь живая жизнь.
     Друзья, я поделил свое бессмертие между достойнейшими  -- меж 
Асклепиеми  Прометеем. Теперь и  я смертный. На тонкой нити висит оставшаяся 
половинамоей живой  жизни. Скоро  порвется  нить.  Прощайте.  Подняли головы  
боль 
исмерть, когда отдал я половину своего бессмертия Гераклу. Не  могу  я 
большеговорить. Близок мыс  Тенара.  Пора. Сам я  сойду во мглу аида.  Но 
покройтеменя снова шатром зеленой листвы, чтобы вид мой не оскорбил живой жизни.
..
     Таковы были последние слова сына Крона и  изгнанника -- кентавра 
Хиронав его пещере на Малее.

     



        Сказание  о  схождении Хирона,  сына Крона, в  аид  и о  том, как  
емупоклонились Жизнь и 
Смерть
     Хотя только своим друзьям и ученикам сказал Хирон  о своей 
добровольнойсмерти,  но уже вся живая  жизнь на земле, и  боги на  небе, и 
океан,  и 
мирмертвой  жизни за океаном знали, что Хирон отдает свое  бессмертие и  
сходитдобровольно в аид.
     Безмолвной  толпой  стояли гости Хирона, титаны и полубоги, у  входа  
впещеру, провожая глазами его в путь.  Никто не последовал за ним: ни Киклоп,
ни Силен, ни прозревший Тиресий, ни Феникс, ни Пелей, ни Геракл.
     Было утро, как юность. И в то раннее утро взошли одновременно на небо 
иЭос-Заря, и Гелий-Солнце, и Селена-Луна,  и Звезды. Открылось высокое небо 
ина нем  вершины  Олимпа. И на тех  вершинах стояли все боги  Крониды, так 
жебезмолвно, как гости Хирона, и смотрели вслед уходящему сыну Крона. Не 
моглине почтить сына Крона Крониды.
     Над  ним  по  алмазной  небесной  дороге  растянулось  длинное  
шествиетитанов-светил.  Медленно переступали солнечные кони,  привыкшие скакать,
  
ишагал впереди  колесницы солнца, склонив  голову  в  солнечном венце,  
титанГелий,  так,  чтобы все лучи  венца  окружили чудным сверканьем белые 
волосыХирона и золотили на нем листву, чтобы казался он прекрасным богом.
     Шел Хирон, тяжело  хромая, но стараясь скрыть хромоту,  чтобы и этим 
неоскорбить живую жизнь,  ибо  был он  титан,  сын Крона,  и  не  мог  
унизитьтитанов.
     Шел,  и  склонялась  перед  ним  Жизнь  и  все живое на земле,-- на 
егопрощальном пути.
     Хотя не было ветра,  низко, до самой  земли,  пригибали  перед ним 
своивершины деревья. И пели дриады  свои зеленые песни, которые поют они  
тольково сне.  Мягким  шелком  стелились  травы, и  цветы посылали  ему  все  
своеблагоухание,  ничего  не оставляя себе. Даже колючки,  расступаясь, 
целовалиследы его ног.
     Звери вышли из чащ и легли вдоль  лесных опушек по краям горных полян 
итроп.  До земли склоняли  олени рога. Будто разом исчезли зубы и  когти, 
таксмиренно  лежали хищные звери.  И удивление стояло в глазах  львов и барсов.
Ручьи   останавливали   бег  или,  поворачивая  теченье,  провожали   
Хиронанежно-заманчивым звоном  водяных  арф.  И  речные боги, и наяды  
выплывали 
итекли вместе с речными струями, обнажая свою красоту.
     Никто  не плакал. Никто ни о  чем не просил Хирона. Песнь тихой 
радостипела земля, чтобы  зрелищем мощи и расцвета  живой жизни остановить 
Хирона 
ивернуть его.
     Пели певчие  птицы свои самые соловьиные  песни, и запели даже  орлы  
исовы песни зоркости и слепоты.
     Все записывали  дубы-летописцы под корою в вековые  кольца, и был 
тогдатот  единственный день, когда  камни  захотели быть мягкими  и  когда 
вокругогненного озера, в котловине, горы вели хоровод.
     Медленно шел  Хирон.  Ничем не выказывал он своего страдания, чтобы  
неомрачать радость жизни.  И когда, спустившись с  гор, достиг он моря, 
выплылиз морской глубины титан Нерей и с ним нереиды, чтобы проститься с  
Хироном.
И такой бурной жизнью играло море, и такой синевой глаз  манили его нереиды,
разрывая скользящим  телом ожерелья  из мириад жемчужин!.. Но снова 
поднялсяХирон в горы и дошел наконец до ущелья Тенара, где клубится черный 
туман. И,
завидя Хирона, смутившись, стали тотчас отступать черные туманы. Поредели 
ихклубы, уползая из ущелья к морю,  и  открылась  вся глубина ущелья. Тенара 
вхолодном свете. Позади света лежала мгла.
     Долго стоял  кентавр Хирон над крутым спуском в бездну ущелья и 
смотрелв его глубину и мглу, прощаясь  со светом и воздухом жизни, с росой, 
цветамии лучами.
     Наконец еще раз поднял он свою человеческую голову к небу  и увидел 
надсобой титана солнца, Гелия. Кивнули друг другу титаны, и Хирон стал 
медленноспускаться.
     Еще не было  на земле  такого  часа, когда бы вся живая жизнь скорбела.
Всегда  сочетались в  ней смех  и  слезы,  радость и грусть. Но  когда 
Хиронступил  на  тропу, ведущую в аид,  охватила  всю природу  горесть. Стих  
шумлистьев в  лесу. Смолкли щебет и пение птиц.  Замер в воздухе  полет орлов 
игорлиц. Ключи  перестали звенеть, и  застыли  струя  и  волна. Даже Время 
несмело скользить, тысяченогое, по своим тысячам дорог на земле, и в воде, и 
ввоздухе.
     И если  говорит  предание о неслыханном  прежде на земле плаче  птиц  
иплаче  камней по Хирону,  может быть тогда  вправду  плакали птицы  и камни.
Пусть потом стыдились они слез всю жизнь.
     Высился  недалеко от  входа в  аид Белый  утес --  утес  Забвения.  
Ктопройдет, пролетит мимо утеса,  тот  забывает себя и  все живое. Здесь 
терялипамять  пролетающие  Тени смертных и  беспамятными влетали  в  аид. Но 
когдаХирон проходил мимо того Белого Утеса, сам утес ему поклонился, и память  
неотлетела от Хирона.
     И  увидел  Хирон вдали черные воды океана и  золотой челн солнца на 
том-берегу. В мире живой жизни был уже  вечер. Сам Гелий-Солнце стоял в 
золотомчелне и манил к себе Хирона золотым веслом: может быть, еще  вернется 
Хирон,
и тогда перевезет его Гелий-Солнце обратно.
     Но  Хирон не вернулся назад. И  когда  он подошел ко входу в аид, 
демонСмерти Танат, выйдя навстречу кентавру, словно гостю, стоял у входа, и у 
ногего  лежал Цербер,  положив три головы на землю.  И Смерть низко  
склониласьперед Хироном, не коснувшись его рукой.
     Так  совершил свой  последний путь бессмертный титан  -- благой 
кентаврХирон,    сын   древнего   Крона,    врачеватель    смертных   и   
наставникполубогов-героев, подаривший свое бессмертие живой жизни.
     И Жизнь, и Смерь ему поклонились на его последнем пути.

     


     


СКАЗКА О ПЛЕНЕНИИ ЮНЫМИ ВЕЛИКАНАМИ АЛОАДАМИ БОГА ВОИНЫ 
АРЕЯ
     Жилы-были  близнецы, мальчики-великаны  Алоады, те, что громоздили  
длязабавы горы на горы.
     Странные забавы любили эти мальчики-великаны Алоады! Как-то раз 
поймалиони на охоте за вепрем бога войны, свирепого Арея. Наложили ему на руки 
и 
наноги нерушимые оковы из  оливы,  дерева мира, что крепче адаманта  и меди, 
иупрятали  его под землей, в  медном погребе. Не стало на земле войны. 
Зацвелкругом мир. И вместе с миром радовалось на земле  все малое. Не топчет  
его,
малого, большое.  Не убивает его,  малого,  большое.  Самое малое в  
большоерастет.  И исчез  на земле страх: не  боится  малое большого -- нет 
войны. 
Иисчезла  на  земле важность:  не жмется малое перед большим да важным -- 
нетвойны. И никто не чтит большого за то, что  он страшный, а чтит только 
тогдабольшого, когда он впрямь большой, а вовсе не страшный.
     Недовольны этим большие, страшные боги Крониды.
     Да  и  скучно  им стало  без войны. Что им, богам, тишина и  мир! У 
нихстрасти великие. Им битвы  нужны,  да еще какие! Чтобы реки стали кровавыми,
чтобы  моря стали  кровавыми, чтобы  вся  земля  и полнеба утонули в  крови.
Только бы сама вершина неба оставалась лазурной там, где боги Крониды живут.
     Ну и позабавились мальчики-великаны! Нет войны, и не могут боги 
воеватьс Алоадами. Тут и  выручил богов, как всегда, Гермий-обманщик. Понесся 
он  
кмедному погребу, где братья Алоады скрывали бога войны Арея. Не может 
Гермийперешагнуть запретный  порог медного погреба, не может снять оков из 
оливы 
сАрея: только Мойры-Судьбы могут.
     Предстал перед тремя сестрами Мойрами-Судьбами Гермий. 
Сказал:     -- Все плетете вы, большие сестры, нити жизни смертным, а жизнь 
титановне  в  ваших  руках.  Что  им  древние  Мойры,  дочери  Ночи! Запрятали  
ониАрея-воителя в медный погреб, наложили на него нерасторжимые оковы из оливы,
дерева мира. Нарушили волю Мойр. Что велите мне делать? Как освободить 
Арея?     Юлит  Гермий  перед Мойрами.  Но  безмолвны Мойры. Чтят  древние  
Мойрыдревних титанов. Тут и говорит Гермию черный 
ворон:     -- Иди к Немезиде-Возмездию. Полетел к Немезиде Гермий.
     А уж  Немезида все знает.  Вызвала она из преисподней слепую Ату-Обиду,
говорит 
Ате-Обиде:     -- Ступай, Ата, за Гермием. Поведет он тебя к виновным.
     Привел Гермий Ату к медному погребу. Не видит слепая Ата, что перед 
неюмедный, запретный погреб. Спустилась в погреб, сорвала, слепая, с Арея 
оковыиз оливы, и вышел Арей, бог войны, на землю.  Тут как хлопнет  его по  
спинеладонью лукавый Гермий -- так и взревел Арей на всю землю.
     Возликовали большие, страшные 
боги:     -- Арей голос подает, Арей 
вернулся!

     

     

     


МИФОЛОГИЧЕСКИЙ 
СЛОВАРЬ


А
     Аглая -- см. Геспериды.
     Адамант -- нечто несокрушимое, алмаз, сталь.
     Аид -- см. Тартар.
     Азия -- город Солнца в Колхиде, от имени царя Аэта, сына титана солнца.
Гелия.
     Айгипан  --  сын  Айги,  кормилицы  Зевса. Химерообразное чудовище,  
попрозванию Страшный Сатир.
     Айфра -- Сияющая; солнечная титанида Плеона, жена Атланта.
     Алоэй  --  солнечный титан,  отец близнецов-великанов  братьев Алоадов,
свергнутый Зевсом в тартар.
     Амазонки --  воинственные всадницы титанического племени,  
уничтоженныевпоследствии героями-полубогами.
     Анавр -- река в Фессалии.
     Ананка-Необходимость, или Неотвратимост ь,-- неотвратимая сила природы.
     Арголида -- область на Пелопоннесе.
     Аргус   --  титан,  по   прозванию  Панопт,  Всевидящий.  
Олицетворениезвездного неба. Верный слуга и страж-хранитель богини Геры.
     Аретуза -- нимфа ручья.
     Арей -- бог войны, олимпиец, сын Геры и Зевса, ненавистный Зевсу.
     Аркадия -- область на Пелопоннесе.
     Артемида -- богиня охоты, сестра Аполлона.
     Асоп -- титан, речной бог реки Асоп.
     Асопиды -- титаниды, речные нимфы, дочери Асопа.
     Асклепий  (Эскулап)  -- бог  врачевания и владыка  змей.  Змейка  
сталаэмблемой врачей с древних времен.
     Асфодели, или асфодйлы,-- растение (золотоголовник).  В подземном  
миребыл асфодиловый луг.
     Афареи -- мессенский титан-великан, отец Идаса и Линкея.
     Афина-Паллада-- дочь Зевса, Дева-Воительница, богиня мудрости.



Б
     Бездна  Вихрей -- согласно сказочной,  фабулезной географии, 
находиласьпод тартаром.
     Безмолвный  брак -- насильственный брак  (по воле  Зевса)  титаниды 
илибогини со смертным полубогом-героем или тайный брак богини  со смертным.  
Онтребовал безмолвия и невмешательства смертного в дела бессмертной стороны, 
впротивном случае божество исчезало и брак расторгался. Это нашло свой 
откликв сказке, где божество или волшебное существо запрещало смертному, с 
которымоно вступало в брак, узнавать, кто его супруг или супруга. Нарушение 
запретавело к разрыву. Нереида Фетида покинула Пелея за то, что  тот проник к 
ней 
вмомент,  когда  она  держала тело их  сына,  младенца  Ахилла, в огне, 
чтобысделать его бессмертным.
     Беллерофонт   --  герой-полубог,   укротитель  крылатого  коня  Пегаса,
победитель чудовищной Химеры и титанических народов -- солимов и амазонок.
     Борей -- титан, суровый северный фракийский ветер.
     Бриарей -- сторукое чудовище, раннее порождение Геи и  Урана, живущее 
вглубине Эгейского моря.



В
     Вакх (Дионис) --  в сказаниях бог вина, насылающий безумие на смертных.
Великаны -- древние  сказочные горы-люди.  Первыми великанами были  
каменныеЛюдогоры -- олицетворение бродячих гор. Вообще -- исполины.



Г
     Геката -- в сказаниях ночная богиня зловещих заговоров.
     Гелиада-- в древних сказаниях титанида Ирида-Радуга, вестница богов.
     Гелиады  -- в древних сказаниях солнечные  титаны:  Эпопей, Порфириен 
идр. Большинство из них было низвергнуто Зевсом или Аполлоном в тартар.
     Гелий --  титан  солнца,  сын  титана  Гипериона,  свергнутого в 
тартарЗевсом. Был  принят в круг олимпийцев. Позже его вытеснил юный солнечный 
богиз  рода Кронидов  -- Аполлон.  Сказание о низвержении Зевсом в озеро 
Эриданюноши Фаэтона, сына Гелия, чуть не сжегшего мир, заменило древнее 
сказание 
онизвержении самого Гелия Аполлоном.
     Геликон -- гора Муз.
     Гермий -- бог Гермес, лукавый сын Зевса и Майи, одной из Плеяд. 
Вестникбогов, покровитель плутов. Он  же душеводитель (психопомп), провожатый 
тенейумерших в аид.
     Герой -- полубог, богатырь, один из родителей  которого был смертным, 
адругой -- бессмертным  богом  Олимпа.  Мы  различаем  три  поколения 
героев:старшее, среднее и младшее.  Герои  старшего поколения  принадлежат  к  
родутитанов.  Они враждебны  богам Кронидам. Почти все они  зевсоборцы:  Тантал,
Сизиф, Салмоней, Иксион  и другие, и низвергнуты в тартар. Среднее 
поколениегероев -- великие подвижники, истребители великанов, титанических 
чудовищ  
инародов. Их подвиги  объединены в  три основных сказания:  1. Пелоромахйя 
--борьба с  чудовищами. 2.  Кентавромахйя --  борьба  с  титаническим 
племенемкентавров. 3.  Амазономахйя, или Амазония,-- борьба  с титаническим 
племенемамазонок. Самые могучие  из героев-полубогов  -- подвижников были  
сыновьямиЗевса:  Персей,  Геракл  и  др.   Младшее  поколение  героев  --   
участникигероических  Фиванских и Троянской войн. По выполнении  героями своей 
миссииистребителей   племя  героев-полубогов,   по   замыслу   Зевса,   погибло 
 
вмеждоусобных истребительных  войнах --  Фиванских и  Троянской. Эти 
сказаниямогут  быть объединены в "Сказание о  том, как перевелись герои на 
Эллинскойземле".
     Геспер -- звездный юноша, предвестник вечера, спутник Вечерней звезды.
     Геспериды --  полудевы-полуптицы, хранительницы волшебных золотых 
яблокв  саду  Гесперид.  Их  три:  Аглая  --  Сияющая,  Эрифия -- Багрянокрылая 
иГесперия -- Вечерняя.
     Гефест --  бог-кузнец  и  искусный  мастер,  по  прозванию  Хромец.  
Онзахромал после того,  как Зевс в ярости ухватил его за ногу и сбросил с 
небана землю, на остров Лемнос, за то, что он  заступился за  свою мать,  
богинюГеру,  чуть не погубившую  Геракла перед самой Гигантомахйей. Боги знали 
чтобез помощи Геракла, смертного, гиганты не  могут  быть истреблены и  
победятЗевса. Гера, замыслив свергнуть Зевса и не желая поэтому гибели гигантов,
  
сцелью  погубить Геракла подняла  на море  бурю как  раз  тогда, когда 
Гераклпосле разрушения стен Трои плыл к острову  гигантов --  Косу. В наказание 
заКосскую бурю Зевс подвесил Геру на золотой цепи между небом и землей.
     Гиад-- юноша, брат звездных Гиад, растерзанный чудовищным зверем.
     Гиады  --  дочери  титана  Атланта,  по  прозванию Плачущие.  
СозвездиеЗодиака. Восход Гиад предвещал дождь.
     Гиганты --  подземные  порождения  Геи-Земли,  вступившие  в  борьбу  
солимпийцами-Кронидами  за  власть над миром. В противоположность 
бессмертнымтитанам, гиганты  смертны. По  смыслу  мифа, гиганты были потомками  
древнихтитанов,  низвергнутых в подземную тьму  тартара  или  отброшенных во 
мглу 
кокеану, в пещеры на край земли. Поэтому гигантов изображали с драконьими 
илизмеиными   хвостами.  Змея   служит   признаком   подземного,  хтонического,
происхождения. Образ  гигантов-воинов,  выходящих из  земли в  
остроконечныхшлемах, с копьями,-- более поздний, навеянный образами Гомеровых 
героев. 
Ужев  древние времена  титанов  и  гигантов  спутали.  Гиганты были  
истребленыГераклом и богами-олимпийцами (Гигантомахйя).
     Гиперборея  --   сказочная  страна,  находящаяся,  согласно  
фабулезнойгеографии, на краю земли, близ Мировой реки-океана.
     Гиперион -- см. Гелии.
     Гиппокондит, или Гиппокоон,-- пелопоннесский герой, изгнавший Тиндарея,
ранивший Геракла.
     Горго  --  по  народному  верованию, безобразная  демоническая  
старухапреисподней,   пожирательница   детей.   Ее   образ   перенесен   на   
образГоргон-титанид.
     Грайи  --  три  прекрасные  дочери  титана  Форкия,  рожденные с 
седымиволосами и лебедиными шеями;  позднее они превратились в  чудовищных 
старух,
обладательниц  одного глаза  и одного  клыка на  троих, охранительниц 
спящихсестер Горгон.



Д
     Дельфиец -- Аполлон.
     Дельфы   --   знаменитое  святилище   с   оракулом   Аполлона,  
главноеместопребывание бога.
     Дика  --  олимпийская  богиня правды и правопорядка, сидящая  по 
правуюруку от престола Зевса.
     Додонский дуб -- говорящий дуб в Додоне, оракул.
     Долопы -- титанический народ.
     Дрепана  --   остров,  под  которым  хранился  волшебный  серп  
(гарпэ)матери-Земли Геи, гибельный для бессмертных существ.
     Диоскуры  --  братья-близнецы  Кастор  и Полидевк,  сыновья 
девы-лебедяЛеды.  Полидевк, сын Зевса, был бессмертен. Кастор, сын Тиндарея,-- 
смертей.
Позднее  Диоскуры стали спасителями  смертных в  бедах, особенно моряков,  
ипокровителями героев в битвах.
     Дионис  растерзанный --  так называемый Дионис I,  который по преданию,
был якобы растерзан титанами.
     Дриада -- нимфа, живущая в дереве.



З
     Закон Мойр -- см. Клятва Стиксом.
     Земля Пелопа -- Пелопоннес.
     Зефир -- титан Ветер, отец Эрота, рожденного титанидой Иридой -Радугой.
     Золотой век -- в сказаниях -- мифологический век райского блаженства 
наземле, когда обитатели земли не ведали ни зла, ни труда, ни страдания и 
былибессмертны.
     Золотой Дождь -- прозвище Зевса, проникшего в подземную  медную башню 
кДанае сквозь  щель  золотым дождем,  то  есть потоком  лучей. От Зевса 
Данаяпонесла полубога -- героя Персея.
     Золотые яблоки -- см. Сад Гесперид.



И
     Идас -- титан-исполин (великан), сын Афарея.
     Ирида --  в сказаниях --  титанида из рода  солнечных татанов-Гелиадов,
сестра Гелия, титана  солнца;  была принята в Олимпийский пантеон в 
качествебогини радуги  и вестницы  богов.  Согласно  другой версии,  Ирида  --  
дочьморского титана Тавманта и океаниды Электры.
     Истм -- перешеек, соединявший Пелопоннес со средней Грецией.



К
     Каллироэ -- океанида, мать титаниды Ехидны.
     Киллена -- гора в Аркадии.
     Керы-Беды -- демоны преисподней.
     Киклопы (Циклопы) -- исполины-Одноглазы, дети Земли-Геи. 
Мифологическоепредание повествует  о  четырех  видах  Киклопов:  1.  Солнечные  
Киклопы 
--Урании. 2.  Грозовые Киклопы  -- Громобои. 3. Многорукие Киклопы --  зодчие,
строители стен -- Хейрогастеры (ср. циклопические постройки). Последние 
былиистреблены  Дионисом  при   взятии   Микен.  4.  Киклопы-людоеды  "Одиссеи",
выродившееся  и одичавшее племя  когда-то  благих киклопов.  Образом 
благогоКиклопа служит Телем,  упоминаемый в "Одиссее".  Три  Киклопа  из  
Громобоеастали подземными кузнецами после победы Кронидов над титанами.
     Кикн -- великан, сын бога войны Арея.
     Кирка (Цирцея)  --  дочь Гелия, опальная  титанида  из  рода  
солнечныхтитанов, живущая на острове Эйя, на краю земли.
     Кирнейская лань -- золоторогая неуловимая лань Артемиды.
     Киэния -- легендарный священный ключ в Мессении. Место борьбы Афаридов,
Идаса и Линкея, с Полидевком, сыном Зевса.
     Клятва Стиксом --  нерушимая клятва богов  подземной  рекою Стиксом. 
Занарушение клятвы бога-нарушителя, по закону молчаливых  Мойр-Судеб, 
свергалина девять лет в тартар.
     Коронида  (Ойгла)  -- титанида,  дочь  солнечного фессалийского  
титанаФлегия, мать бога-Врачевателя Асклепия.
     Коршун   тартара  --  драконообразное   чудовище,   полуптица-полузмея,
вылетающая из тартара  терзать печень Прометея. В тартаре два таких  
коршунатерзали  низвергнутого  Аполлоном, дельфийского  титана Тития.  
Впоследствиикоршун Прометея был заменен в мифах орлом Зевса.
     Косская буря -- см. Гефест.
     Крон   --   титан,  сын  Урана-Неба   и  Геи-Земли,   вождь  титанов  
имифологического золотого  века на  земле. Овладел миром, лишив власти  отца.
Урана. От Крона титанида Рея  родила младшее поколение богов, так 
называемыхКронидов.   Титаны  под   предводительством  Крона  потерпели  
поражение  
отКронидов.  И Крон  был  низвергнут  Зевсом-Кронидом молниями в тартар. 
Многопозднее был создан миф (см. Эсхил, трилогия "Прометей", оды Пиндара и др.) 
отом, как Зевс вернул Крона из тартара и сделал его царей островов 
Блаженстваза океаном, то есть не  в мире живой жизни, где живут  люди и боги, а 
в 
миремертвой жизни.
     Корни  всего  сущего свисали в великую Бездну  Вихрей, находящуюся  
подтартаром (см. Гесиод, "Теогония").
     Красные моря, или Эрифийские,-- согласно фабулезной географии, 
любившейудваивать одну и ту  же местность, лежали на запад и восток от берегов 
Либии(Африки).
     Крониды  --  младшее  поколение  богов,  дети  Крона  и  Реи,  а  
такжебессмертные сыновья  и дочери этих  богов: Аполлон, Артемида, Арей,  
Гефест,
Дионис и др.



Л
     Ладон-- речной  титан  (и название реки в Аркадии), сын низвергнутого 
втартар  титана  форкия  Старшего,  прозываемый  Форкий  Младший.  Поэтому 
онименуется в сказаниях Форкидом. Принял образ дракона  и стал хранителем 
садаГесперид (см. Сад Гесперид) и его чудесной яблони.
     Лакония -- местность на Пелопоннесе с главным городом Спартой.
     Лапиты  -- титаническое племя древолюдей, обитающее на горах Пелиона 
(вСредней Греции).
     Левкипп  -- великан Лаконии из рода  титанов  на  Пелопоннесе; его  
имясвязано с сестрами Левкиппидами.
     Левкиппиды Фойба  и  Гилаейра  --  две дочери  Леды, титаниды-оборотня,
прозванные Белыми Кобылицами.
     Лемнос  --  вулканический  остров в Эгейском море, в  недрах  которого,
согласно  мифологии,  находилась  подземная  кузница,  где  сперва  
работаликиклопы-молотобойцы,  а  затем,  после их  убийства Аполлоном,--  
бог-кузнецГефест.
     Леда -- титанида дева-лебедь, мать Левкиппид и Диоскуров.
     Лернейский яд --  яд убитой Гераклом Лернейской  Гидры, дочери 
титанидыЕхидны. В этом яде  Геракл омочил  свои стрелы, которые стали  гибельны 
дажедля бессмертных существ.
     Либийский -- африканский.
     Ликормас -- горный поток в Этолии, богатый порогами, и речной бог 
этогопотока.
     Ликурт Фракийский -- дионисоборец, павший  жертвой  безумия, 
насланногона него Дионисом.



М
     Магнезийские кобылицы -- прозваны  так  по имени Магнезии,  местности 
впределах Пелионского хребта, где они паслись.
     Майя -- см. Гермий.
     Малея --  гора с  пещерой  на юге  Пелопоннеса,  где был  ранен 
стрелойГеракла благой кентавр Хирон.
     Мелос -- река. Слово "мелос" означает "песня".
     Менэтий  -- старший  брат Прометея  и Атланта, за  свою  
сверхмогучестьсвергнутый молниями Зевса в тартар.
     Мессения -- область на юго-западе Пелопоннесса.
     Метида --  титанида,  одна из  океанид,  любимица Земли-Геи, 
понимавшаямысли  земли. Ее имя означает "мысль". Побежденная в борьбе  Зевсом,  
Метидазачала от него  богиню  Афину и, будучи  беременной, была проглочена 
Зевсом.
Зевсу было предсказано,  что Метида  родит ему сына, который  будет  
сильнеесамого Зевса и его молний, а также родит ему могучую дочь. Плод 
Метиды-Мыслистал развиваться в голове Зевса. Роды  были трудными,  и Прометей 
должен 
былрасколоть  череп Зевсу  для рождения  дочери  Метилы-Мысли. Из  головы 
Зевсавышла богиня Афина (см. "Сказание о титаниде Медузе").
     Мидас -- лигийский  легендарный царь, которому Аполлон дал ослиные  
ушиза то, что он музыкальное искусство Пана оценил выше искусства Аполлона.
     Мойры -- см. Клятва Стиксом.
     Мом --  сын  Ночи, бог  Олимпа,  прозванный Презрителем,  
олицетворениесаркастического ума. В сказаниях -- "Правдивый ложью", так как  
полагал, 
чтов основе существования лежит ложь.
     Море Крона находилось в западной части Средиземного моря, близ океана.

     
н
     Наяды -- нимфы озер, рек и ключей.
     Немертея  -- титанида, дочь Нерея, морского титана и бога морей.  
Самаяправдолюбивая из нереид.
     Немея -- область Пелопоннеса.
     Нереиды  --  бессмертные  морские  нимфы, дочери  правдолюбивого 
титанаНерея, морского бога.  Не  следует  их смешивать с  океанидами  --  
дочерьмититана Океана. Самой знаменитой нереидой в мифологии была Фетида, жена 
герояПелея, мать Ахилла.
     Несс  --  последний кентавр  на земле,  перевозчик  через  поток  Эвен.
Согласно мифу, был убит впоследствии Гераклом.
     Нимфы  --  божественные  девушки  титанического  происхождения,  
низшиебожества.  Некоторые  из  них  были  только относительно  бессмертны. 
Таковыдриады, умирающие вместе с деревом, в котором они жили.
     Нефела   --  богиня  облаков  в  Олимпийском  пантеоне,   титанида   
попроисхождению.



О
     Обманы --  обманчивые сны, вылетающие из преисподней  через  ворота  
изслоновой  кости. Им  противопоставляются вещие сны, вылетающие через 
роговыеворота.
     Огигия -- Бебтия (в Средней Греции).
     Ойгла -- см. Коронида.
     Океан-- 1. Мировая река, обтекающая землю,  которая  отделяет мир 
живойжизни,  где обитают боги и смертные, от мира мертвой жизни, где обитают 
Тениумерших. 2. Океан  (с прописной буквы) -- древнейший титан,  владыка 
Мировойреки.
     Океаниды -- титаниды, дочери Океана и Тефиды.
     Олимп -- гора, местопребывание богов, позднее -- небо.
     Омфалос -- пуп земли, местом нахождения которого считались Дельфы.
     Ореады -- горные нимфы.
     Орион   --   великан-охотник;  был  обращен   в   звездного   охотника,
преследователя Плеяд. Согласно мифу,  за  беспощадное истребление зверей  
наземле, по жалобе Земли-Геи, был  убит  стрелой богини  Артемиды-Охотницы, 
тоесть  был низвергнут в тартар. Моральное обвинение Ориона для оправдания 
егоуничтожения указывает  на  то,  что эта версия возникла позднее, из эпизода,
взятого из Титаномахии: борьбы Кронидов с титанами.
     Осса -- гора рядом с Пелионом и Олимпом.



П
     Пандейя -- богиня полуденной поры.
     Паллада -- прозвище богини Афины.
     Паника -- стремительное бегство стад, испуганных голосом Пана.
     Пелен  --  фессалийский герой-полубог, ученик мудрого кентавра  Хирона,
участник  охоты  на  Калидонского вепря. Состоял  в  безмолвном  браке  (см.
Безмолвный брак) с нереидой Фетидой против ее воли. Отец Ахилла.
     Пели6н  -- горный хребет  в  Фессалии,  северный  центр  
мифологическихсказаний.   На  Пелионе,  согласно  легенде,  находилась  
знаменитая  
пещеракентавра Хирона, забитая камнем.
     Перун -- молниевое орудие Зевса, заряжаемое снарядами-молниями, 
которыеизготовляли Зевсу Киклопы в подземной кузнице.  Впоследствии перун и  
молнииотождествлялись.
     Пелоп --  герой-полубог, сын  Тантала, древнего титана, бога  
лидийскойгоры Сипил.
     Перса -- мать океаниды Каллироэ, родившей красавицу Чудодеву Ехидну.
     Персей -- герой-полубог,  сын Зевса (Золотого  Дождя)  и  Данаи, 
убийцаМедузы.
     Пилос -- город в Элиде, на Пелопоннесе.
     Пирфорос  -- предвестник  Эос-Зари: конь  и  юноша  на коне, 
выезжающийпервым на небесную дорогу под утро.
     Прабоги -- доолимпийские боги, поборовшие исполинов.
     Питфеи  --  вождь  древолюдей-лапитов,  отец  Эфры,  матери  Тезея,   
ивоспитатель Тезея.
     Плеяды   --   звездные   девушки-титаниды,   дочери   титана   Атланта.
Семизвездие,  в  котором  шесть ззезд  сверкают алмазным блеском,  а 
седьмаязвезда (Меропа) тускло мерцает.
     Посейдон -- владыка вод, брат Зевса, из рода Кронидов.
     Прокруст  -- великан на Истме, враг древолюдей-лапитов, убитый  Тезеем.
Всем известное сказание о ложе Прокруста  -- отголосок  древней, 
исчезнувшейнародной сказки.  Прокруст --  дровосек-пильщик; ложе  Прокруста  -- 
 
козлы;путники,  которых  он клал  на  козлы,--  бревна.  В  мифе  
пильщик-дровосекпревратился  в  жестокого царя  Прокруста,  который  кладет на 
кровать  
всехпутников,  проходящих через  Истм.  У  кого из  путников ноги  были  
длиннеекровати, у  тех  он  их отпиливал,  у кого  были короче кровати, тем  он 
 
ихвытягивал.  Тезей,  воспитанник  муже-сосны  Питфея и  сын  его дочери Эфры,
расправился  с  истребителем  древолюдей.  В  позднейшем  мифе  он 
побеждаетжестокого царя-Грабителя.



Р
     Рея -- см. Крон.



С
     Салмоней -- титан-богоборец, брат Сизифа. Он имитировал Молние-вержца 
иГромовержца  Зевса  и был  низвергнут молниями  Зевса  в тартар.  Версия  
обимитировании Зевса  -- более поздняя, созданная как предлог, чтобы 
объяснитьнизвержение Салмонея в тартар за богохульство.
     Сизиф  --  солнечный титан,  низвергнутый  в тартар.  Сказка о  
хитрецеСизифе,  прожившем  две  жизни,  связана  со  сказанием  о  Сизифе,  
ставшемсмертным. Имеются две версии  сказки "Сизиф и  Смерть". Первая версия: 
Сизифсковывает пришедшую за  ним Смерть. Все живое в природе  перестает  
умирать.
Неумирание превращается в бедствие. Зевс посылает  Арея освободить Смерть 
иззаточения. Арей освобождает Смерть -- демона Таната -- и передает ей Сизифа.
Вторая версия: Сизиф, умирая, завещает своей жене, Меропе, не приносить 
богуАиду обычных  даров и не  погребать его  труп.  Разгневанный Аид, не 
получивобычных даров, посылает тень хитреца, обвинившего  свою жену в нерадении,
 
изподземного мира к его жене за дарами. Тень Сизифа входит в свое тело, и 
царьначинает жить вторично. Умирает он от старческой слабости.
     Сад Гесперид.--  О судьбе Гесперид предание сохранило нам два варианта.
По одному из них, сам Геракл вступил в волшебный сад, убил  дракона  Ладона,
вырвал чудесную яблоню, засыпал ключ Бессмертия и опустошил сад.  По 
другомуварианту,   Геракл   последовал   совету   Прометея,  освобожденного  им 
 
отмучителя-коршуна или орла, и попросил Атланта-Небодержателя принести ему  
изсада  Гесперид  три  золотых  яблока,  сам  же во время  отсутствия  
Атлантаподдерживал небосвод. Зная, что Геракл -- истребитель всего 
титанического 
наземле, Прометей опасался, что Геракл убьет титана Ладона-дракона и 
уничтожитяблоню. Последующая часть сказания -- о том, как Атлант, вернувшись из 
сада,
не захотел взять на себя тяжесть неба и как Геракл мнимо согласился 
остатьсянебодержателем, но только попросил  титана  взять  на плечо  небосвод,  
покаГеракл поправит съехавшую с плеча так называемую подушку (часть колонны),  
иперехитрил Атланта,-- является позднейшей версией.
     Сирены -- древние музы мира титанов,  воспевавшие  некогда Крона и Рею.
Были обращены богиней Деметрой в полудев-полуптиц после победы Кронидов  
надтитанами.
     Стикс -- подземная  титанида, дочь Тартара, и одноименная река 
забвенияв преисподней.
     Сирец  -- остров,  где была  заколдована часть кентавров,  бежавших  
отстрел Геракла.
     Сперхей -- речной титан и река в северной Греции.
     Сова мудрости -- эмблема Афины, териоморфический образ богини Афины.
     Сюринга  -- музыкальный  губной инструмент,  сложенный из  
тростниковыхтрубочек.



Т
     Тайгет -- горный титан и одноименный горный хребет на Пелопоннесе.
     Тайгета -- титанида, одна из Плеяд.
     Тартесса  --  сказочный,  чудесный   город   близ   пределов   Атланта.
Местонахождение  его  историки  относят  к  устью  реки  Гвадалквивир,  
близсеребряных рудников. Название  "Тартесса" вошло в  поговорку для 
обозначениябаснословного богатства.
     Тартар  -- как и аид,-- область  преисподней. Тартар лежит под видом. 
Ваиде обитают тени смертных, в тартаре -- низверженные бессмертные  существа,
древние титаны, под охраной Сторуких.
     Телем -- благой Киклоп-врачеватель.
     Тенар -- глубокое ущелье на юге  Пелопоннеса; согласно мифологии, 
спускв аид.
     Тефида -- супруга титана Океана и мать океанид.
     Тиндарей  --   по   прозванию  Потрясатель,  лаконский   титан-великан.
Легендарный муж Леды, матери Елены Спартанской, Тиндарей -- эпитет Зевса.
     Тиринф --  город  на  Пелопоннесе, где  царил  Эврисфей, по  
приказаниюкоторого Геракл совершил свои двенадцать подвигов.
     Титаны  --  бессмертные дети  матери-Земли  Геи и  Неба-Урана,  
старшеепоколение  богов.  К  числу  древнейших  титанов  принадлежат 
упоминаемые  
всказаниях  Океан, Гиперион, Япет, Крон, Форкий, а также титаниды Рея, 
Тефидаи др.
     Тифоей  --  чудовищный  сын  Геи-Земли, противник  Зевса  и второй  
мужЕхидны.
     Тирс -- в сказаниях волшебный  посох  бога Вакха-Диониса, 
изготовленныйему Киклопами-кузнецами; оружие Вакха в борьбе с гигантами.
     Тритон --  титан-великан.  В  сказаниях --  бог озера.  Он -- с  
рыбьимхвостом.  Позднее, в олимпийской мифологии,  выступал  как  сын Посейдона 
 
иАмфитриды.
     Тритоны -- морские сатиры, преследователи нереид.



У
     Ураниды -- дети Урана. Прозвание титанов, особенно астральных.



Ф
     Феаки -- блаженный народ  титанического племени, о котором рассказано 
в"Одиссее".
     Феникс -- 1. Фессалийский герой-полубог, ослепленный смертными, а 
затемисцеленный  от  слепоты  кентавром Хироном,  его наставником.  2.  
Сказочнаяптица, сперва сгорающая, а затем возрож-жающаяся из собственного пепла.
     Фетида -- см. Нереиды.
     Филомела --  царевна, превращенная  в соловья, после того как у нее 
былотрезан язык.
     Форкий -- Форкий  Старший, древнейший  морской  титан, муж Пучины-Кето,
отец Горгон и  Грай.  Форкий  Младший --  его  сын,  речной  титан  Аркадии,
именуемый  Ладоном  (см.  Ладон).  Форкий  Младший  в  образе  дракона  
сталхранителем золотых яблок в саду  Гесперид. Золотые  яблоки должны были 
послеГигантомахии омолодить и  вернуть красоту  свергнутым  в  тартар  титанам  
вслучае победы гигантов над богами-Кронидами.
     Форкид -- см. Ладон.



Х
     Хейрогастеры -- см. Циклопы. Хромец -- см. Гефест.
     Хризаор -- сын Медузы, рожденный ею  вслед за  Пегасом  в то мгновение,
когда Персей отсекал ей голову. Отец титаниды Ехидны, муж Каллироэ.



Э
     Эвен -- бог одноименного потока в Мессении.
     Эгида -- косматая козья шкура с ликом Горгоны, которая обтягивала 
грудьЗевса-грозовика.   Эту   шкуру  Зевс   содрал   со  своей   кормилицы  
Аиги,
химерообразного чудовища. Косматая шкура -- олицетворение грозовой тучи.
     Эгина -- нимфа-титанида, дочь водяного титана Асопа, похищенная Зевсом,
мать героя Эака (см.  Леониды). Элизии -- загробное место блаженства в  
миремертвой жизни. Эол -- бог ветров, титан.
     Эпопа -- местность близ Коринфа, центра сказаний о солнечных титанах.
     Эреб -- мрак преисподней.
     Эридан -- см. Гелий.
     Эриманф  -- гора  в Аркадии, изобилующая вепрями. Эрифия --  1. 
Красныйостров, или остров  Закати, в океане. На  этом острове жил трехтелый 
великанГерион, убитый Гераклом. 2. Имя одной из Гесперид,
     Этолия -- область на западе Средней Греции, севернее Мессенин.  Эхо  
--горная нимфа, олицетворение эхо.
     Эхионы -- потомки змееногих.



Я
     Язон  --  герой-полубог,  ученик  кентавра  Хирона, впоследствии  
вождьАргонавтов.
     Япет -- один из древнейших  титанов, низвергнутый во время  
ТитаномахииЗевсом  в  тартар.  Отец  самых  могучих  и  мудрых  
титанов-зевсоборцев  
--Прометея,  Атланта  и  Менэтия,  носителей   мятежного  духа,   
непримиримыхпротивников  богов. Поэтому  его сыновья называются  Япетидами.  
Тысячелетиястраданий не смогли сломить их мятежной титанической воли.

     




     [1] Пояснения мифологических имен даны в Мифологическом словаре в 
концекниги.


     [2] Мифология  эллинов не признает  полного  уничтожения  небытия.  
Мирразделялся на мир  живой жизни и  мир  мертвой жизни.  Отделяла  один мир 
отдругого Мировая река-океан. Чтобы достигнуть  мира  мертвой жизни, надо 
былопереплыть или перелететь океан.  Обычно  в мире  живой  жизни  обитают боги,
титаны,  принятые  в  пантеон  олимпийцев, и  смертные.  Мир  мертвой  
жизнисоединен с преисподней и царством Ночи. В нем обитают тени умерших, 
божествааида, демоны преисподней и дети Ночи: Эринии, Сны, Керы-Беды и др.


     [3] Отличительными  чертами характера титанов, согласно 
мифологическомупреданию, были  правдивость  и  прямота (см.  Гесиод, Эсхил и  
др.).  
Титанынравственно  стойки, верны  данному слову, непреклонны  в  борьбе. Их 
правданерушима.  Она  им  прирождена.  Она  их  братский и  боевой  клич,  
которыйпротивопоставлен  в  сказаниях  боевому  кличу  Кронидов.  По  этому   
кличутитан-оборотень узнает  другого  титана и  обязан  ему  открыться.  
Моральновозвысив  титанов,  миф  объединил ретроспективно титанов  с  
мифологическимзолотым веком, то  есть с раем на земле, поставив царем  золотого 
века 
вождятитанов,  сына  Неба (Урана) титана Крона,  а царицей его жену. Рею.  
Титанынеобычайно могучи, сверхсильны и верят бесхитростно только в эту свою 
прямуюсилу, которая тоже входит в их правду. Им чуждо коварство.
     Однако титанова правда одновременно с этим  -- лютая правда. Титаны  
--существа стихийные, безудержные, неистовые. Их страсти люты. Они люто любят,
люто борются -- до конца -- ив этой борьбе до конца страдают. Таковы Атлант,
Идас, Медуза, Ехидна.
     Позднее,  когда титаны были  превращены в чудовищ, их лютая правда 
былапревращена в злую правду, в злобу, и самые образы титанов и их поступки 
былиочернены: они  стали  внушать ужас  и отвращение. Только образ Зевсоборца 
--титана  Прометея  благодаря  Эсхилу  остался  в памяти  эллинов и  
потомстватитаническим   в   положительном   смысле.  Он   служил   выражением   
самыхсвободолюбивых и высоких требований мятежного человеческого духа, 
дерзающегопохищать огонь с неба  и не уступать  деспотизму законов  мира, 
невзирая  
насверхчеловеческие страдания.


     [4] Мы пользуемся  выражением  "почва земли", означающим  именно почва,
так как Земля для эллинов -- это божество: Мать-Земля, Гея.


     [5] По верованиям древних эллинов, тени  умерших теряют память и  
живутпризрачной жизнью. Но, испив крови, они на мгновение оживают, и память к 
нимвозвращается.


     [6] Низверженные в  тартар  титаны оставались там  бессмертными, хотя 
ибыли  отрешены  от мира  живой жизни. Ту же участь  разделили и  те титаны 
ититаниды,  которые были отброшены богами Кронидами на край  земли, к океану.
Только постепенно,  по мере укрепления Олимпийского пантеона и 
всеэллинскогонационального единства, миф снимает с этих отверженных титанов 
бессмертие, 
иони или  сами исчезают, подобно  канувшим в воды океана Сиренам, или  же  
ихубивают герои, как чудовищ.  Так погибли бессмертные Скилла, Медуза, Химера,
Ладон и др.


     [7] Наряду с крылатым Эросом,  сыном богини любви Афродиты, 
поэтическаяфантазия  эллинов   создала  издавна  образ   Эрота-малютки  с  
мотыльковымикрылышками,  сына  Ветра-Зефира и Ириды-Радуги. Он вошел в ритуал  
свадебныхнародных обрядов  и песен. Первоначально малютка Эрот возник как 
миниатюрныйотзвук древнего космогонического Эроса -- могучей  силы 
всесозидающей любви,
разлитой по  всей  природе,  как  божок растительного мира, мира  насекомых,
пташек,  всего малого  в  природе. Позднее,  в  Александрийскую  эпоху, 
этотЭрот-малютка получил другое, упрощенное толкование.


     [8]  Древнейшие эллинские  сказания  о  Геракле  были  заглушены  
болеепоздними,  созданными  ревнителями  Олимпийского  пантеона.  Сохранились  
ихотголоски, в которых  отразилась борьба культов иноплеменных и  
праэллинскихбогов с культом Зевса. В этих древних сказаниях Геракл вступает  в 
борьбу 
совсеми богами Олимпа, кроме Зевса, и побеждает их в единоборстве. Он вынес 
изхрама  треножник Аполлона,  и бог не  смог  его вырвать  из  рук Геракла. 
Ихразъединил молнией Зевс. Геракл убил сына Посейдона, и владыка морей не 
смогпротивостоять мощи 
Геракла:     Геракл  перебил  палицей его  трезубец. Он  даже ранил Аида, бога  
мирасмерти; это означало, что Геракл сильнее смерти.


     [9]  Геракл хотя и слепо выполняет свою героическую  миссию 
Истребителячудовищ,  действует целеустремленно.  Его путь --  путь победы.  
Атлант, 
каквольное дитя природы,  как существо стихийное, только играет своей силой  и,
играя, сам становится ее игрушкой и жертвой.


     [10] Прикосновение к золотым яблокам, на которых лежал запрет, 
обрекалоприкоснувшегося к  смерти.  Хотя вознесенный на Олимп Геракл, согласно 
мифу,
обрел  бессмертие, однако,  став  богом,  он  потерял  свое  былое  
значениеподвижника-героя и стал ненужным, подобно вознесенному на Олимп 
Прометею.
     С вознесения на  Олимп мифологический смысл  Геракла  и  Прометея,  
какборцов за человечество,  кончился. Бессмертие Геракла стало, таким  образом,
его вечной смертью: образ Геракла-героя 
умер

     [11]  Намек  на  первоначальный  прекрасный  образ  Грай  сохранился  
в"Теогонии"  Гесиода  наряду  с трогательным  эпитетом к  Медузе:  
"познавшаягоре". По-видимому, старинное  предание о титанидах, дочерях  титана 
Форкия,
уже  во  времена Гесиода  было весьма смутным.  Под воздействием  
ревнителейОлимпийского  пантеона  сказание претерпело метаморфозу: и  Медуза,  
и 
Грайипревратились в чудовищ, какими их знает и Гомер.


     [12] Из всех  могучих солнечных титанов только титан Гелий был принят 
вОлимпийский  пантеон и  с  ним  титаниды.  Все  прочие солнечные титаны 
былинизвергнуты в  тартар. Гелий теперь не вольный  титан,  а  подневольный:  
онобязан трудиться круглосуточно. После заката он плывет по океану на восток.


     [13]  Все подземелье темно.  Темно знание  Земли-Геи.  Темные  тревоги,
Керы-Беды, вылетают из преисподней.  Гиганты, дети  Земли, выйдут из  
темныхнедр для борьбы с богами. Поэтому мятеж их "темный".


     [14]  Олимпийский пантеон  образовался не  только  из божеств 
эллинскихплемен богов, но и из праэллинских туземных и малоазиатских восточных 
богов.
Еще  у  Гомера  отражена  былая борьба культов этих богов  с  культом 
Зевса:культа пра-Арея, Геры  Аргосской, Пра-Посейдона-Хтона и др.  Вот почему 
Геравсегда злоумышляет  против  Зевса  и недоброжелателен  к нему  Посейдон. 
Вотпочему Зевс  ненавидит своего сына  Арея,  бога войны.  Вот почему одни 
богиратуют  за троян, а другие за  ахеян и дело доходит до  Теомахии, то есть 
довзаимной драки между  богами, на радость Зевсу.  Вот почему  древний Геракл,
сын Зевса, побеждает всех других богов Олимпа.


     [15] В борьбе богов Кронидов  с  титанами Уранидами, эпизоды из 
которойвошли  в "Сказания о титанах", обе стороны, борющиеся за власть над 
миром  
иза свою свободу, бессмертны. Бессмертны также  давние дети Геи -- великаны 
имногие чудовища-пелории. Бессмертных  было  слишком много, и все они  
хотелибыть  богами  и  господствовать.  Крониды  должны были их уничтожить,  
чтобыупрочить свою власть над миром.


     [16]  В речи Гермия отражен взгляд  богов на мир. Правда жизни -- в  
еевечной игре. Вечно волнующееся море  подобно  самой мировой  жизни.  
Нереидыолицетворяют  различные  состояния  этого  вечно   волнующегося  моря,  
этойиграющей правды. По преданию, Нерей и  нереиды особенно правдолюбивы. В 
этомбольшая  тонкость  эллинов,  что  они  играющую  правду  жизни объединили  
внереидах  с  их правдолюбием. После поражения и свержения в тартар  
наиболеемогучих титанов (Крона, Форкия, Гипериона, Коя, Крия, Тавманта и др.) 
титанывод наряду с главными астральными титанами остались в  своей прежней 
стихии,
но уже под властью Кронидов-олимпийцев. Они как бы приняли мир олимпийцев  
иим покорились. Народная поэтическая фантазия понимала, что море, реки, 
ветрыи светила небес должны оставаться на  местах и выполнять свои функции: 
этоготребовал миропорядок. Поэтому они вошли в периферию  Олимпийского  
пантеона.
Но все эти  титаны  оставались  верны своей  титанической  природе  и  
своейтитановой  правде перед  лицом  олимпийского мира Кронидов  и служат как  
быигралищем  двух правд (олимпийцев и  титанов), входящих в общую игру 
мировойжизни.


     [17] Все презирающий Мом,  сын  Ночи и бог Олимпа, в сказаниях 
признаетложь единственной правдой миропорядка  и жизни и  поэтому считает,  что 
всехправдивее тот, кто лжет. Коварные советы  Мома  богам были мудры и  в то  
жевремя гибельны не только для титанов и смертных, но и для самих богов.


     [18]  Мифы, связанные с Ледой, Левкиппидами  и Диоскурами, 
принадлежалипервоначально  к сказаниям Аполлонова круга и  не имели отношения  
к  Зевсу.
Лебедь -- птица Аполлона. Белые кони -- те же лебеди. Левкиппидами 
именовалии самих Диоскуров, и дочерей Аполлона Фойбу и Гилаейру, и запряжку 
Аполлона,
и коней  Диоскуров.  У древних поэтов сохранился также эпитет, прилагаемый 
кДиоскурам:  "белоконные".   Только   после  того,  как  Зевс   стал   
главойОлимпийского пантеона, к нему перешли  многие сказания, связанные с  
другимибогами,  в  том   числе  и  с   Аполлоном.  Таким  образом   
Аполлон-лебедь,
сочетавшийся  с Ледой, был замещен  Зевсом-лебедем, спартанские же  
Диоскурыстали сыновьями Зевса и Леды.


     [19]  С  точки зрения  эллинов, жизнь должна  быть радостной: она 
полнаигры.  Подвиги героев -- их дело, но вместе  с  тем они -- зрелище,  
высокаязабава. Театральным зрелищем являются они и для богов -- обитателей 
Олимпа.


     [20]  Прометей  знал, от  какой  богини  должен родиться  у  Зевса сын,
который будет сильнее его и его молний и свергнет Зевса: от Фетиды.


     [21] Во II  и III частях сказания о Хироне мы попытались восстановить 
вформе  героических сказаний  обе  не  дошедшие  до  нас  эпические поэмы  
обистреблении титанического  племени  кентавров,  именуемые Кентавромахия:  1.
"Фессалийская   кентавромахия"  --  о   борьбе   лапитов  и   кентавров.  2.
"Пелопоннесская кентавромахия" -- об  истреблении Гераклом кентавров на 
гореФолое  и горе Малее. Фабула первой утрачена. От фабулы второй  
Кентавромахиисохранилось в весьма  сжатом изложении  только несколько эпизодов  
у 
некоегогреческого мифографа римской эпохи.


     [22] В мифологии неуязвимость не тождественна с бессмертием. 
Неуязвимыегерои гибнут. Так погиб и Кайней.


     [23] Первоначально Посейдон был богом земных недр. Он  -- пра-Посейдон.
Владыкой вод он становится при разделении мира олимпийцами между собой.


     [24]  В  мифе  безумие   служит   орудием  богов  против  богоборцев  
иослушников. Безумием карали. Его часто олицетворяли демоны преисподней 
Лиссаи  Мания,  ниспосылаемые  богами  на  смертных. Безумием  покарали  
АртемидаАктеона,  Аполлон  --  Кассандру, Афродита  --  Ипполита, Гера  --  
Геракла,
Дионис-Вакх -- царя  Ликурга фракийского, дочерей Прета, царя Афаманта, 
царяПентея,  его  мать. Агаву,  и других  дионисоборцев.  Чтобы  обезумить  
своижертвы,  Вакх насылал  на них  опьянение. Безумием от  опьянения  он 
победилтакже строителей стен вокруг Микен киклопов.


     [25] За золотыми яблоками Геракл отправился уже после  схождения 
Хиронав  аид, по  приказу царя Эврисфея. Поэтому Геракл  не  знал,  что ему с 
нимиделать.


     [26] "Или забыл ты  о слепоте зрячего Эдипа..." -- Согласно мифу,  
хотяЭдип был зряч, он убил своего отца, не зная, что  это  его отец, женился  
насвоей матери, не зная, что это его мать: такова "слепота зрячести". 
ПровидецТиресий, хотя был слеп, познал, то есть увидел мыслью то, что было 
скрыто 
отзрячего  Эдипа:  такова "зрячесть  слепоты".  В  миф  об  Эдипе, 
преступникепо-неведению, привходит миф  о загадке  Сфинкса: кто  ходит утром на 
четырехногах, днем -- на двух, а вечером на трех? Ответ общеизвестен: человек. 
Эдипразгадал эту загадку. Однако загадка  Сфинкса имела более глубокий смысл,  
аименно: это  загадка о том, что такое знание. Поэтому самая загадка только 
иначиналась с разгадки. Она спрашивала: "Что может знать человек?" Оказалось,
что мудрый Эдип, разгадав загадку Сфинкса и дав  ответ: "Человек", остался 
вневедении  о том, что может  знать  человек о собственной судьбе, и сам 
сталпреступником по-неведению. Загадка Сфинкса была действительно  загадочной. 
ИЭдип,  зрячий  человек, возгордившийся  своей  мудростью, оказался  в  
итогеслепцом. Знание беспредельно, и ответ  Эдипа есть только первая  ступень  
напути в ту бесконечную глубину моря, в  которую кинулся Сфинкс, когда 
услышалответ  Эдипа:  "Человек",   и  улыбнулся.  Выражения  "слепота  
зрячести"  
и"зрячесть  слепоты" связаны, таким образом, с мифом об Эдипе  и  
прорицателеТиресий.


     [27]  "Из-за тени  осла  начнут спорить..." --  Существовала  
греческаяпоговорка: "Выйдет тень осла", что означает: выеденного яйца не стоит.


     [28] "От кентавра  примешь ты и  смерть".-- Геракла  погубил убитый  
имкентавр Несс своей отравленной кровью.


     [29] "Для другой руки..." -- В сказании копье Хирона было 
предназначенодля  сына,  которого должна  была  родить  Фетида  от  Зевса.  Его 
 
рождениювоспрепятствовал сам Зевс, выдав Фетиду замуж за смертного Пелея.