|
он
спасалздесь лапитов от болезни, беды и смерти. У самого края скалы, близ
пещеры,
высоко над долиной, именуемой Думы Пелиона, стоял хозяин-кентавр и
смотрелна далекий Олимп. Рядом на камне лежала лира из рогов неведомого
ланитамзверя. Тихо пел он привет рассвету, и с далекой окраины неба
обернулась
кнему титанида Заря-Эос, держа руку на гриве коня.
Одинок был Хирон. Ни друга рядом с ним, ни питомцев-героев,
ниМеланиппы. Ушли герои.
Не знали полубоги-герои, что пойдут лапиты с Пейрифоем к Хирону.
Небыло с лапитами и Тезея: амазонки грозили героям -- и ушел Тезей поспешно
сПелиона на борьбу с титановым племенем амазонок.
Раз решив, не умел перерешать Пейрифой. Что сказал, то тотчас
ивыполнит. Тверд был и в слове, и в деле, и в дружбе. Спустится ради друга
впреисподнюю, хотя бы его там навек приковали. Поднимется ради друга на
небодаже под копьями молний. И когда он слышал слово "измена", из его
сердцауходила пощада.
Говорили: жесток он в дружбе. Не прощал он другу даже колебания.
Еслискажет другу: "Прыгай в пропасть" -- должен друг, не мешкая, прыгнуть
впропасть. Если скажет другу: "Ввергнись в пламя" -- должен друг, не мешкая,
ввергнуться в пламя. Раз он крикнул: "Я бы срубил мысль, если б мысль
мнепоперек дела стала!" А другой раз сказал: "Смерть стоит не за спиной
героя-- впереди бежит она от страха перед героем".
Стремительным прозывали его лапиты -- так быстр он был во всяком деле.
А герои называли его Испытанный. Все было в нем по титановой правде. И,
каквсе титаны и герои, чтил и Пейрифой Хирона. Но сказал он лапитам в
пылубитвы с кентаврами: "Всех кентавров изгоним с Пелиона. Ни единого здесь
неоставим". И не мог он теперь не выполнить слово, не изгнать с
ПелионаХирона: ведь и мудрый Хирон был кентавром.
Не умел Пейрифой слова мазать маслом. Сурово сказал сыну Крона,
врачевателю и спасителю
лапитов: -- Уходи с Пелиона, Хирон. И за ним повторили угрюмо
воины-лапиты: -- Уходи с Пелиона, Хирон. Спросил Хирон
Пейрифоя: -- За вину
изгоняешь? И ответил Хирону
Пейрифой: -- Изгоняю, хотя ты и неповинен. Ты -- кентавр. Помолчал Хирон и
сноваспросил, пристально смотря в лицо
Пейрифою: -- Изгоняешь друга,
Пейрифой? И стал бледен Пейрифой лицом, до того стал бледен юный вождь
лапитов,
что снега на дальней вершине Олимпа показались тогда Заре покрасневшими.
А поодаль на белоногом скакуне сидит Гипподамия и все слышит.
Взялся Пейрифой руками за сердце, сжал его, чтобы оно само не
выпало:друга он, Пейрифой, изгоняет, друга, праведного Хирона. Этого
Пейрифой
невынес. Выхватил он адамантовый нож и хотел пронзить им свое сердце:
другапредает он, и какого! Но ведь он дал слово лапитам, и оно неотменно.
Долженон изгнать кентавра Хирона, но не может он изгнать друга Хирона.
Сталосердце поперек дела -- так убить надо это сердце.
Но читал Хирон его думу. Стерег каждое движение юноши.
Только выхватил тот нож, как уже стоял возле него Хирон и
бессмертнойрукой титана вырвал нож из руки героя.
И уже Гипподамия соскочила с белоногого коня, кинулась к новобрачному,
к мужу,-- и упало ей на руки бездыханным тело неодолимого в бою Пейрифоя.
Словно громом сразила его правда.
Как мертвое, лежало на земле могучее тело юноши, и ни мысль, ни слово,
ни дело не тревожили его больше правдой и неправдой.
Пораженные бедой и чудом, стояли полукругом у тела вождя древолюди,
ишумели на их головах пучки листьев. Смотрели тревожно на сына Крона: от
негоэта властная сила. И не знали они, унести ли им тело вождя или вступить
вгибельную для них битву с бессмертным титаном.
Тогда вынес врачеватель из пещеры зелье, влил его в рот
сраженногоправдой и снова сел на краю поляны, только
сказал: -- Пусть он спит.
А затем обратился к
Гипподамии: -- Ты не раз скакала с Меланиппой-подругой. Расскажи мне о
свадебномпире.
И хотя все уже знал Хирон-прозритель, но хотел он услышать
словолапитов.
Вот что знал он, и вот что он услышал.
Был вожак у табуна кентавров -- Эвритион, по прозванию Мститель.
Страшен силой. Даже муже-сосны великаны не отваживались с ним бороться.
Онударом переднего копыта откалывал глыбу от утеса и метал ее на бегу ладонью.
Хоровод горных нимф двадцатирукий сажал себе на конскую спину и носился
сними, словно без ноши. Или впрямь ореады -- пушинки? За львами гонялся,
икакими! Ухватит, бывало, зверя за шею вместе с его львиною гривой и скачет,
держа льва на весу, а тот только царапает когтями воздух. А
|
|