серебрилось  и белело.  Казалось,
будто Время,  которое  еще  никогда не  подступало к бессмертному  кентавру,
вдруг потянулось к  нему  паутинными  пальцами  и,  перебирая в его 
играющейзолотом бороде волос за волосом, тончайшей, тоньше воздуха, кистью  
неслышносеребрило то один волосок, то Другой.
     И вдруг, не выдержав, шагнул Актеон к Хирону и 
спросил:     -- Отец, кто проводит по золоту твоих волос серебром, как  у  
стариков?Ведь ты не подвластен Хроносу-Времени.
     -- Я познал утрату,-- ответил Хирон.
     -- И что ж! Утраты не омрачают радость богов. Они были у тебя и прежде.
Осенью много  листьев  опадает с деревьев.  Разве кто  жалеет  листья? Это 
жосень. Не так ли ты нас 
учил?     И ответил 
Хирон:     -- Ты, мальчик, прав. Так  говорил я вам и себе.  Я  видел утраты  
-- 
исвои,  и  чужие,  но тогда я еще не познал их.  Утрату познают, когда любят.
Тогда  впервые слышишь  голос  Ананки-Неотвратимости.  Я услышал  сейчас  
ееголос. И учусь сейчас новому мужеству, более твердому, чем былое.
     Переглянулись  ясными глазами Актеон и Язон, полубоги, и слегка  
пожалиплечами.  От таких плеч отползли  бы львы в кусты. Они  были  молоды, и 
хотябыли  смертны,  но  еще  не познали  утрат.  А  Любовь?..  И  тут  оба 
разомобернулись друг к другу, и  встала  перед их  глазами  Меланиппа, с  
конскимтелом, блестящим,  как  агат, и с  девичьим торсом, золотисто-белым,  
словноцветы асфодели,-- их подруга-красавица, внучка Хирона.
     И вдохнули юноши в себя 
полмира:     -- 
Меланиппа!     А у входа в пещеру тихо испустила свой последний вздох Харикло.
     -- Умерла...
     -- Актеон, мне будто послышался голос учителя. Кто-то сказал: "Умерла".
Ты слышал? -- В глазах Язона стоял вопрос.
     -- Слышал. Да, ведь старая Харикло была смертной. Но и в глазах 
Актеонастоял тот же вопрос.
     -- Пойдем, окунемся в волны.
     И пошли юноши,  полубоги-герои, к потоку, где жила нимфа Окирроэ,  
дочьХирона, мать девушки-кентавра красавицы Меланиппы.

     



Сказание о мальчике-боге Асклепии и об океаниде 
Филюре
     Что  за  горный поток, то журча,  то бурливо кипя, бежит  за скалой  
назакат далеко, к подножию Пелиона? В том потоке живет речная нимфа Окирроэ.
     Раз подошел к  потоку, где жила Окирроэ, бог Аполлон,  принес в  
гнездептицы-феникса  младенца. Положил гнездо  с  младенцем  на берегу и исчез 
богАполлон. Только Заря-Эос улыбнулась младенцу и 
сказала:     -- Здравствуй, 
Асклепий!     Нашла на заре Окирроэ гнездо. Понесла гнездо с новорожденным к 
Хирону 
впещеру. А Хирон уже все знал о младенце и сказал дочери 
Окирроэ:     -- Пестуй.
     И стала Окирроэ пестуньей Асклепия.
     Спросили юноши-герои 
Хирона:     -- Отец, кто этот малютка? Он титан? Или, как мы, 
герой?     И ответил им 
Хирон:     -- Он бог.
     Близ потока в гроте пестовала нимфа Окирроэ  Асклепия. Говорил, бывало,
малютка-бог 
нимфе:     -- Окирроэ,  расскажи  мне какую-нибудь  правду! Ты ведь знаешь 
стольконастоящих правд. И спросит Окирроэ 
Асклепия:     -- А какую правду ты хочешь 
услышать?     -- Расскажи мне настоящую правду, но и самую-самую лучшую.
     --  Хорошо,--   отвечает  Окирроэ,--  расскажу  я  тебе  правду  чудес,
настоящую правду. Живет эта правда чудес за океаном. И поют о ней океаниды 
иветры. И поют о ней сестры  Сирены. А  мы,  речные нимфы, слышим  отсюда 
тотдальний-дальний голос Сирен из-за океана.
     И начнет Окирроэ течь  словами,  такими  словами, какие еще никогда  
нетекли на горе Пелион.
     Кругом  сидят  юноши --  полубоги-герои, и  слушают  ту  правду  чудес,
настоящую правду. И  слушает  ее Меланиппа, внучка  Хирона, а бывало,  и 
саммудрый кентавр Хирон.
     -- Стоит  средь  океана,  на Мировой  реке, голый каменный  остров.  
Накаменном острове  -- скала.  А на скале  сидят птицы -- не птицы, девы -- 
недевы, змеи --  не змеи. Будто  срослись в них птица с девой и дева со змеей.
Что за птицы чудные! И  в хвосте у них змейки.  Да как  вд