|
евкипп. И вышли из
тогояйца на Тайгете двое юношей небывалых: красотой сияющей и мощью они были
какбоги, и такой свет исходил от них, словно каждый из них нес в себе солнце.
Считали они себя детьми Зевса. Но сами не знали, смертны они или бессмертны.
Дали одному из них имя Кастор, а другому имя Полидевк.
Но молва нарекла их именем Диоскуры -- сыны Зевса.
И любили друг друга братья. Кастор и Полидевк, как правая рука
любитлевую, как одна капля воды любит другую каплю воды. Шип не смел
оцарапатьодного, чтобы тотчас не был поранен другой. Волна не смела омыть
одного,
чтобы тотчас не омыть и другого.
Тиндарей увел за собой юношей в Лаконию, и считался он там их отцом.
Даи чем титан-великан им не отец? Только был Тиндарей из рода долголетних,
ноуже смертных титанов.
Умел Кастор, как никто, укрощать диких коней. Умел Полидевк, как никто,
с одного удара валить наземь любого полубога.
Бывало, взглянут близнецы друг на друга, и скажет Полидевк
Кастору: -- Ты, Кастор,-- утро, я -- Ночь. Под тобою конь Заревой, подо
мною
--Черный. Не догнать твоему Заревому моего Черного. Не догнать моему
Черномутвоего Заревого. Таких надо бы нам добыть коней, чтобы один конь мог
догнатьдругого коня, как бы далеко ни были они друг от друга.
-- Знаю я таких коней,-- сказал Кастор.-- Есть такие две белые
кобылицыу Левкиппа -- Левкиппиды. Верно, крылья у них на ребрах: чуть
приблизишься
кним, они взлетают, словно лебеди, к небу.
-- Что ж, добудем их,-- сказал Полидевк.-- Быть Левкиппидам
заДиоскурами.
Раз паслись сестры Левкиппиды белыми кобылицами на лугу. Как
вдругвыскочили из засады братья Диоскуры. Не успели сестры ударить копытом,
неуспели сделать три заветных скачка, как настигли их ловцы коней, вскочили
наних, сдавили им петлей шею -- и стали Диоскуры белоконными.
Не могли Левкиппиды-кобылицы обратиться в лебедей, не могли
вернутьсебе и свой девичий образ под руками чудесных братьев. Только
спросили
ловцов: -- Кто вы, юноши? И ответили
юноши: -- Мы Диоскуры.
Тогда взмолились к ним сестры
Левкиппиды: -- Мы не кобылицы крылатые, мы -- девы. Отпустите нас, братья
Диоскуры,
и добудем мы для вас конский табун. Есть в том табуне два чудо-коня, как мы,
серебряно-белые. Не простые то кони, а кони-лебеди. Когда рысью бегут --
оникони о четырех ногах, а как вскачь пойдут, так уж так пойдут, что крылья
уних на ходу вырастают, и уже не кони они, а лебеди, и уже не по четыре у
нихноги, а по две. Только неукротимы те кони. Ни титаны, ни полубоги не
моглиих объездить. И неуловимы они: шеи у них из серебра: не захлестнуть
ихпетлей. Но, увидя нас, кобылиц, кинутся они к нам с диким ржаньем и с
крикомлебединым. Если вправду вы Диоскуры, то поймаете тех коней и укротите. А
насотпустите в Левкиппу.
Ответили Белым Кобылицам
Диоскуры: -- Слыхали мы о сестрах Левкиппидах, но видать их не видали.
Поймаемнеукротимых чудо-коней -- отпустим вас: улетайте. Но коль догоним вас
--
невзыщите. Только поклянитесь нам титановой клятвой, что прежде чем
ускакатьот нас, примите свой девичий облик -- не ускачете от нас кобылицами.
Ударили Белые Кобылицы опаловым копытом трижды об землю -- так ударили,
что с неба два облака сорвались в ущелье; поклялись Диоскурам Уранидами,
пребывающими в глубине тартара, и понесли седоков в Мессению, к табунам
истадам Афарея-великана, брата Левкиппа.
Вольными были тогда в Мессении конские табуны и бычьи стада.
Паслисьони по ничьим лугам и горным склонам, а главные стойбища их -- у Афарея.
От ловцов-полубогов укрывались они у братьев-великанов, от зверья
самиотбивались. Почует стадо желтого хищника, станет бык против льва, и
незнаешь, где бык, где лев: оба -- силища! Пойдет медведь на корову:
медведькорову за рога и на плечо, а корова медведя на рога -- и под небо,--
силища!Это что! А вот как появится лев-дракон бескрылый, тут уж дело другое.
Чтоперед таким львом-ящером бык, будь он даже тур или зубр? Ягненок --
небольше. А появится какое-нибудь медноногое, меднорогое огнедышащее
бычьечудище -- что перед таким быком даже из львов лев? Котенок, не больше:
всехпожрет бычье чудище. Тут помощь титана-великана нужна. К нему хлынут
стадаморями: за его спину, к его стойбищам.
Свистнет, бывало, Афарей посвистом пастушьим, великанским, гукнет
целымбором сосновым -- и понесутся к нему табуны и стада мириадоголовые,
толькоземля гудит под копытами.
Ночь. Стелются два белоконных всадника по равнинам, скользят по
склонамгор, не касаясь земли, словно туман молочный пред рассветом. И не
слышно
ниудара копыт, ни сопенья конского. Только воздух как надвое разрезан.
Едва подскакали всадники к заповедным местам Афарея, где
конис
|
|