или щитки. 
      Гребцы, теснящиеся в проходе и носовом помещении, выглядят подавленными и 
печальными. Я побеседовал с ними. Все вспоминают о том, что оставили в Массалии 
или в родных городах. Попытался завести разговор о золотоволосых кимри, но 
почувствовал, что допустил оплошность. 
      - Дай нам вареного вина Массалии! - попросил Агафон.- Оно хоть немного 
согреет нам брюхо. 
      Так проходит жизнь на корабле. Когда идет дождь, все собирают дождевую 
воду, но пьют вино, чтобы забыть о плохой погоде. 
      Двадцать второй дань путешествия. Впервые после Майнаки пристаем к берегу.
 Какие события разыгрались сегодня утром! Как объяснить людям, пришедшим из 
Внутреннего моря, что в Океане вода уходит от берегов и снова возвращается? 
      "Артемида" подошла к Кабайону, когда залив был полон воды, как обычно 
бывает во Внутреннем море. Мне доводилось слышать о явлении ее ухода и прихода, 
и поэтому Венитаф не хотел, чтобы мы приставали к берегу кормой, повернув судно 
носом в открытое море. 
      - Вода уйдет из-под киля, - сказал он мне. Я не поверил, что такое может 
произойти. 
      В пятом часу после восхода солнца уровень воды начал катастрофически 
падать, а с середины дня нам пришлось спешно доставать запасные балки, 
сложенные в проходе у кормы, и подпирать корабль, как на судоверфи в Арсенале 
Массалии. Когда их запас иссяк, я приказал гребцам отправиться во главе с 
Венитафом за прибрежными соснами. 
      День начал клониться к вечеру, "Артемида", словно увечный на костылях, 
все еще стояла на киле, поддерживаемая стволами сосен, и казалось, водная 
стихия отвергла ее. Одни глупо хихикали, другие жаловались на судьбу, опасаясь, 
что им придется возвращаться пешком в Массалию через дикую страну кельтов. 
      Ксанф, стоя на коленях в песке, молился нашей бронзовой покровительнице, 
высившейся на приподнятом носу. Бриар и Агафон соперничали с ним в набожности. 
Я подумал, что их мольбы будут обязательно услышаны, поскольку движение морских 
вод в одну сторону продолжается лишь несколько часов. Сколько точно, мы еще 
узнаем, а пока Венитаф оценивает продолжительность каждого оттока и притока вод 
примерно в четверть суток. Я приказал отправиться за цветами и зелеными ветками.
 Эвритм и Аритм убежали в дюны и скоро вернулись с охапками песочных лилий и 
желтых пахучих цветов с колючими листиками, которые походили на цветы с 
массалийских холмов. Они еще не успели сплести венки и возложить их к ногам 
бронзового изваяния, когда Мирон закричал, словно один из гоплитов Ксенофонта 
во время битвы: 
      - Море, море! [54] 
      - Всегда полезно помолиться богине и попросить ее о милости, - сказал я 
гребцам и добавил на ухо Венитафу: - Особенно, если расчеты подкрепляют 
уверенность в том, что вода вернется! 
      - Ты был в этом так убежден? - спросил меня невозмутимый кельт-массалиот. 

      - Я не имел права сомневаться в твоих словах, а потом, невозможно, чтобы 
Океан ушел навсегда. 
      Ночь. Я хотел было насладиться вполне заслуженным отдыхом на "Артемиде", 
снова покачивающейся на воде, но за всеми треволнениями забыл, что здесь живут 
люди, чьи обычаи и нравы нам неизвестны. Едва я задремал, как послышались пение 
и стук копий о щиты. Резкие крики варваров отогнали сон напрочь. Уже был 
поздний вечер, и я с трудом разглядел группу высоких мужчин и двух одетых в 
белое женщин, которые по берегу направлялись к нам. Пел один из мужчин. Я 
никогда не слышал подобных звуков. Гребцы стали высовывать из-под палубы головы,
 а затем, осмелев, высыпали наверх. Я разбудил Венитафа. Тот проснулся в дурном 
расположении духа, но повеселел, как только услыхал песню и ритмическое 
постукивание копий. 
      - Они идут как друзья, - успокоил он меня, - иначе они не захватили бы с 
собой женщин. 
      - Поговори с ними, ты знаешь их язык. 
      - Надеюсь, они поймут меня, хотя я пока не разбираю слов песни. 
      Венитаф поднялся на палубу, затем влез на акростолий и произнес несколько 
непонятных слов. Варвары ответили - в их речи часто повторялось слово кинни. 
      - Царица хочет побеседовать с тобой! - наконец сказал Венитаф.- Ее 
известили о твоем прибытии. 
      Даже если бы молния Зевса вдруг осветила мой корабль, я не был бы столь 
удивлен. 
      - Как? - воскликнул я.- Что ты сказал? 
      - Намнеты передали послание из Авенниона людям с Лигера, а те три дня 
назад явились к царице и пересказали его. Сопровождавший их воин сказал, что 
они обмениваются сообщениями с помощью дыма и костров, которые разжигают на 
вершинах гор, а также через покупателей олова. 
      - На такие расстояния! И так быстро! А мы их называем варварами за 
неясное произношение! Я велел спустить челнок и вскоре без охраны и оружия 
предстал перед царицей. При свете разожженного на песке костра я увидел 
прекрасную женщину с большими голубыми глазами и светлыми волосами, 
перехваченными золотым обручем. Я простерся перед ней, словно перед богиней. 
Она подняла меня, коснувшись рукой моего плеча. 
      Указав на оставшегося на борту Венитафа, я пробормотал по-гречески: 
      - Венитаф, кельт... Жаль, что я до сих пор не выучил кельтский. 
      Она подозвала Венитафа, а когда тот оказался рядом, пригласила нас на 
торжественный пир. 
      - Царица желает, чтобы в город пришли все, кроме охраны, - перевел 
Венитаф. 
      Какое доверие и какое гостеприимство! Я прикусывал язык каждый раз, как 
слово "варвар" было