. 
      Ночь. Снова идем под парусами, люди отдыхают. Держим курс примерно на 
Кирн, чтобы обойти скалы Кифариста. Парус подобран посредине, чтобы уменьшить 
скорость судна. Мы в открытом море напротив Тавроента, но его огни едва 
различимы. Завтра возьмем курс на Ольбию и будем ждать попутного ветра с 
восхода, чтобы вернуться в Массалию. 
      Люди поели хлеба и холодного мяса, запив все трезенским вином, и теперь 
спят на походных ложах или матрасах в проходе. 
      Я бодрствую в своей каюте, глядя на спокойно спящего Венитафа. Оба 
кормчих всматриваются в ночную тьму с высоты палубы. Главный келевст устроился 
на носу корабля: сидит на складном стуле перед столиком из полированного дуба. 
Я заношу в свиток впечатления о первом дне пребывания "Артемиды" в море и 
возношу мольбу нашей покровительнице. Я благодарю богов за то, что они подарили 
мне эту первую радость. Теперь они не смогут отказать и в остальном. Мой 
корабль - самый лучший из всех, что когда-либо строились в Арсенале Массалии. 
      Ольбия. Полдень. Небо побелело - признак, что вот-вот поднимется ветер с 
восхода. Море спокойно, но верхушки сосен на отвесной скале начинают потихоньку 
шелестеть, словно одежды менад, набирающих темп своего танца. Воздух влажен, 
паруса "Артемиды" отсырели. Они лоснятся, как шерсть долго скакавшей лошади. 
      Около Кархерии. Хлещет дождь, ветер бьет в натянутый, как кожа барабана, 
парус, а под тараном "Артемиды" кипит пена. Весла не нужны, люди спят в проходе 
или носовом помещении. Я проверил, не просачивается ли вода через щели палубы и 
щитки манжет. 
      Вечер. Около Харсиса. "Артемида" буквально летит по разгневанному морю. 
Большой парус перехвачен посредине, а долон дрожит под порывами ветра. Снасти 
гудят. Кормчие налегают на рулевые весла, чтобы корабль не рыскал. 
      Никто не жалуется. Значит, люди не промокли. Только кок разворчался, 
поскольку котлы не стоят на месте. Но так и должно быть при качке. Я велел 
натянуть полотно на акростолии, чтобы можно было отдавать команды, укрывшись от 
непогоды. Мы прошли, держась вдали от Малых Стойхад, я опасаюсь водоворотов 
между Большим островом и Им Мадрасом. 
      Взяли левее. Шкоты и брасы большого паруса закреплены на правом борту для 
облегчения работы кормчим. "Артемида" весьма послушна. Я взял на долоне два 
рифа, судно стало еще послушней. 
      Маневр у Иммадраса будет трудным. Надо будет перекинуть брасы влево, а 
правому кормчему изо всех сил налечь на весло. Поскольку море немного 
успокоилось, я могу засадить за весла гребцов, если ветер отнесет нас слишком 
далеко к островам. В Лакидон мы войдем на веслах из-за сильного встречного 
ветра. Надо быть дома до наступления ночи. Зажгут ли огонь на Башне? 
      Лакидон. Ночь. Мне еще никогда не доводилось командовать столь послушным 
кораблем. Он превосходно построен. Навсифор может гордиться им. Смена брасов у 
Иммадраса была сущим пустяком. Паруса, пропитанные танином, выдержали 
испытания: они даже не растянулись. Рулевые весла установлены правильно. 
      Перед Фаросом я велел подобрать паруса, и мы вошли в Лакидон полным ходом 
под грохот тамбурина, пение и хлопки в ладоши. Дозорный возвестил о нашем 
прибытии. Причалы были заполнены нашими друзьями и зеваками. Парменон самолично 
подхватил причальный конец после нашего полуразворота, выполненного четко, как 
на маневрах. 
      Сейчас, сидя в одиночестве в своей каюте, я пишу эти строки при свете 
лампы с одним носдком. Лампа с двумя носиками - непозволительная роскошь на 
судне, где даже масло приходится запасать на все время путешествия. Правда, у 
Трона Солнца мне оно совсем не понадобится! А пока можно зажечь вторую лампу. 
      Последний день второй декады Посидеона. 
      Я велел установить на агоре, к северу от Большого фонтана, здоровенный 
гномон в две оргии высотой. Он высится на ровной площадке, чтобы облегчить 
измерение длины тени его стержня в момент зимнего солнцестояния и проверить их 
отношение, вычисленное мною в месяц Праздника зонтиков*. Все говорит за то, что 
ось гигантского шара, на котором мы живем, наклонена, - он будто волчок 
маленькой девочки, играющей рядом с террасой. Сначала волчок стоит прямо, а 
потом начинает наклоняться. Почему он падает, когда перестает вращаться? Упадут 
ли Солнце и Луна, если прекратят свой бег по небесной сфере? Вращаются ли они 
вокруг нашего шара? Сколько проблем, на которые я пока не в силах дать ответ! 
      Мучающие меня вопросы отличаются от вопросов Аристотеля. У того чистая 
игра ума. Проблемы, конечно, каверзные, но разве их сравнить с трудностями 
математических загадок! По возвращении из путешествия отправлю свои наблюдения 
Аристотелю, чтобы он помог решить мои апории, но я не смогу быть полезным в 
решении его задач! Я ищу не то, что лежит за пределами естественных вещей, а то,
 что является самой природой вещей. 
      * То есть в Скирофорионе. 
      Первый день третьей декады Посидеона. 
      В полдень на агоре собралась толпа. Я тщательно измерил тень гномона. 
Наклон земной оси, по моим расчетам, равен двадцати и пятидесяти четырем 
шестидесятым к шестидесяти, тогда как это отношение составляет пятнадцать и 
четыре пятнадцатых к шестидесяти в первый день второй декады Скирофориона [28]. 
Я захвачу гномон с собой и буду проводить вычисления в гиперборейских землях. 
      Сегодня детишки играют "в Пифея", втыкая палки в песок с начерченным на 
нем кругом и распевая гимн Фебу-Аполлону. Мои же дети - отношения чисел, а моя 
старшая дочь - Артемида Лучница, отдыхающая у причала. 
      Позже, много позже я, наверное, решусь завести детей и из плоти. 
      В пустом доме холодно.