| |
самого же
Прокопия, был человеком весьма низкого происхождения: отец его был безродным
бедняком, а мать, родившись от проститутки при цирке, сама смолоду была
блудницей998.
Рассказав всю подноготную о происхождении Юстиниана, подробно и с
насмешкой описав его дядю Юстина, простого иллирийского крестьянина999,
Прокопий вместе с тем убежден, что, став императором, Юстиниан мог избрать себе
в супруги из всей Римской державы женщину, которая по происхождению своему
«была бы наиболее благородной»1000.
Антиподом Юстиниана в сочинениях Прокопия является не человек с древней
генеалогией, а член той же самой фамилии — полководец Герман, достигший, по
словам Прокопия, вершин добродетели1001.
Весьма показателен для представления Прокопия о знатности пример Иоанна
Каппадокийского, к которому он относится с особой ненавистью, возможно, потому,
что тот, будучи худородным выскочкой, малограмотным, сумел подняться до самых
высоких должностей и званий, в то время как сам Прокопий, столь прекрасно
образованный, был лишь советником Велисария. Когда же Иоанна после его смещения
с должности подвергли физическому наказанию, Прокопий с возмущением пишет:
«Этого человека, бывшего столь могущественным эпархом, причисленного к
патрикиям и возведенного на консульское кресло, выше чего нет почести в Римском
государстве, выставили голым, как разбойника какого или вора, и, нанося
множество ударов по спине, принуждали рассказывать о своей прошлой жизни»1002.
Прокопий, следовательно, чтит высшие должности независимо от того, кто
был по происхождению их обладатель. Конечно, он так же, как и Иоанн Лид,
предпочел бы, чтобы почестями облекались не выскочки1003, но все же официальный
статус для него — решающий фактор в оценке того или иного лица.
В константинопольском сенате Прокопий, как и официальное
законодательство1004, выделяет в первую очередь высших должностных лиц,
обладавших в силу этого и высшими титулами, таких как префект претория 521 —
522 г. Демосфен1005 или магистр оффиций 520 г. Татиан1006, судьбу наследства
которых, присвоенного Юстинианом на основании подложных завещаний, Прокопий
рассматривает как показатель отношения Юстиниана к сенаторской аристократии
вообще1007. Политика Юстиниана по отношению к сенату рассмотрена им, таким
образом, не на примере старой сенаторской аристократии, как это принято считать,
а новой, служилой знати.
Свидетельством в пользу принадлежности Прокопия к старой сенаторской
знати исследователи считают и его проникнутый сочувствием рассказ (в «Тайной
истории») о некоем патрикии, которому задолжал один из приближенных императрицы
Феодоры1008. Между тем византийский титул «патрикий» не имел ничего общего с
римским «патриций», хотя и являлся греческой калькой этого слова. В Византии он,
как и титул консула, обычно жаловался высшим должностным лицам1009.
Прокопий, консерватизм которого не простирается далее эпохи Анастасия I
(491 — 518), никогда не критикует сложившуюся в Византии систему иерархии
должностей и титулов, столь заметно отличавшуюся от существовавшей в Риме.
Напротив, он убежден в ее целесообразности, более того, он полностью за то,
чтобы статус чиновной аристократии был прочен, сопряжен с богатством1010 и имел
бы определенные гарантии; он также за то, чтобы эта аристократия сама себя
воспроизводила1011, давая своим отпрыскам образование.
Сознательно, или бессознательно, он поднимает чиновную знать Византии до
уровня сенаторской аристократии Рима, наследницей традиций которой он хочет ее
видеть1012. Одну из таких традиций Прокопий описывает следующим образом:
«Издревле сенат, являясь к василевсу, приветствовал его следующим образом.
Муж патрикий припадал к правой стороне его груди. Василевс же, поцеловав его в
голову, отпускал его; все остальные же удалялись, преклонив перед ним правое
колено»1013. Между тем вполне очевидно, что это был чисто византийский обряд,
сложившийся скорее всего не ранее V в., не говоря уже о том, что сама процедура
в константинопольском сенате была иной в принципе, ибо в Риме император являлся
в сенат, а не сенаторы приходили к императору.
Этот пассаж, однако, интересен как свидетельство того, что Прокопий
разделял заблуждения своего времени, как разделял он и существовавшие в
Византии VI в. представления о знатности, наделяя ею в первую очередь тех, кто
занимал высшие посты в военно административном аппарате империи.
Со служилой знатью, хотя и не столичной, а провинциальной, Прокопий, по
всей видимости, был связан уже с рождения. В «Войне с вандалами» историк
рассказывает о своем друге детства, человеке, занимавшемся морской
торговлей1014. Отпрыски старинных родов подобных знакомств не водили1015, и
представить себе такого друга детства у Ливания или Синесия Киренского просто
невозможно. Между тем служилая аристократия, которая нередко сама выходила
именно из этих слоев населения, такими знакомствами отнюдь но гнушалась.
Впрочем, на основании сочинений Прокопия складывается впечатление, что его круг
— это провинциальная знать, сформировавшаяся в результате слияния
представителей военно административного аппарата империи и родовитой
аристократии греческих полисов (куриалов). Иначе говоря, Прокопий был выходцем
из среды, где в равной мере ценились и древность рода, и положение в имперской
администрации, службу в которой потомственные аристократы еще в начале IV в.
рассматривали как некое бесчестье, считая ее уделом рабов и
вольноотпущенников1016. Примечательно в этом смысле, что в то время как
представитель провинциальной знати IV в. Ливаний восхищается тем, что император
Юлиан сократил число придворных должностей1017, Прокопий, напротив, именно за
подобный поступок порицает Юстиниана1018.
Прокопий и себя заранее предназначил для службы в административном
аппарате империи, поскольку он в свое время не ограничился традиционным для
греческого Востока риторическим образованием, но прошел еще и основательный
курс юриспруденции. А ведь еще в IV в. среди культурной элиты
ранневизантийского общества преобладало мнение, что с Демосфеном легче победить
в суде, чем с увесистыми томами законов1019. В
|
|
