пришло в 
упадок. (20) Людям, заключившим о чемлибо договор, ничто не служило надежной 
гарантией: ни закон, ни клятвы, ни документ, ни предусмотренное наказание, ни 
чтолибо другое, если они не принесли денег Льву и, василевсу. (21) Но и тогда 
решение Льва не оставалось твердым, но он считал достойным получить деньги и от 
другой стороны. (22) Ибо вечно обворовывая и ту, и другую сторону, он менее 
всего помышлял о том, что пренебрегать просьбами тех, кто на него положился, и 
действовать против них, означает вести себя постыдно. (23) Ему же не 
представлялось позорным подобное двурушничество, если он мог получить от этого 
выгоду.
      XV. Таков был Юстиниан. Что касается Феодоры, то ее разум непрестанно и 
прочно коснел в бесчеловечности. (2) Она никогда и ничего не совершала по 
чужому внушению или побуждению, но с непреклонной настойчивостью всеми силами 
осуществляла свои решения, и никто не отваживался испросить у нее милости для 
того, кто стал жертвой ее недовольства. (3) Ни давность времени, ни 
удовлетворенность от наложенного наказания, ни всякого рода мольбы, ни страх 
перед смертью, которая, вероятно, будет ниспослана с небес на весь род 
человеческий, не могли склонить ее к тому, чтобы унять свой гнев. (4) Одним 
словом, никто никогда не видел, чтобы Феодора примирилась с тем, кто досадил ей,
 даже после его смерти, но и сын умершего, словно нечто другое, принадлежавшее 
отцу, заполучив в наследство вражду василисы, передавал ее до третьего колена. 
(5) Ибо ее пыл, крайне расположенный возбуждаться для того, чтобы губить людей, 
был совершенно не способен к умиротворению.
      (6) За телом своим она ухаживала больше, чем требовалось, но меньше, чем 
она желала. (7) Ранее раннего она отправлялась в бани и очень поздно удалялась 
Оттуда. Завершив омовение, она направлялась завтракать, позавтракав, отдыхала. 
(8) За завтраком и обедом она отведывала всякой еды и питья, сон же у нее 
всегда был очень продолжительным, днем до сумерек, ночью — до восхода солнца. 
(9) И вот, вступив на стезю разного рода излишеств и предаваясь им в течение 
столь значительной части дня, она притязала на то, чтобы управлять всей Римской 
державой. (10) И если василевс возлагал на когонибудь какоелибо поручение 
помимо ее воли, дела у этого человека принимали такой оборот, что вскоре он с 
великим срамом отрешался от должности я погибал самой позорной смертью.
      (11) У Юстиниана всякое дело шло легко не столько потому, что он был 
остер умом, сколько потому, что он, как было сказано, по большей части 
обходился без сна и являлся самым доступным человеком на свете. (12) У людей, 
хотя бы и незнатных и совершенно безвестных, была полная возможность не только 
явиться к тирану, но и иметь с ним тайную беседу. (13) Попасть же к василисе 
было невозможно даже комулибо из архонтов, разве что он потратит на это массу 
времени и труда, но все они с рабским усердием постоянно пребывали в ожидании, 
все время находясь в узком и душном помещении. Ибо отсутствовать здесь для 
любого из них означало подвергнуть себя смертельной опасности. (14) Все это 
время они стояли на цыпочках и каждый изо всех сил старался держать голову выше,
 чем соседствующие, чтобы евнухи, выходя, могли его заметить. (15) Приглашались 
же лишь некоторые из них, и то с трудом и по прошествии множества дней, а войдя 
к ней, они в великом страхе как можно скорее удалялись, лишь пав перед ней ниц 
и коснувшись краешком губ ступней обеих ее ног. (16) Говорить с ней или просить 
ее, если она сама не повелевала этого, было недопустимо. Государство погрязло в 
раболепии, получив в ее лице надсмотрщика рабов. (17) Таким образом дела римлян 
гибли и изза тирана, который, казалось, был слишком добродушен, и изза 
Феодоры, которая была сурова и крайне высокомерна. (18) Ибо его добродушие было 
ненадежным, ее же тяжелый нрав был помехой в делах.
      (19) Итак, образом мысли и жизни они явно отличались друг от друга, 
однако были у них общими корыстолюбие, кровожадность и отсутствие всякой 
искренности. (20) Ибо оба они обладали поразительным умением лгать, и если о 
комлибо из тех, кто досадил Феодоре, сообщали, что он совершил какойлибо 
проступок, хотя бы незначительный и не стоящий слов, она немедленно придумывала 
обвинения, вовсе не применимые к данному человеку, раздувая это дело как 
великое злодеяние. (21) Выслушивалась масса жалоб, назначался суд по обвинению 
в низвержении существующего порядка я сходились судьи, собранные ею и готовые 
сражаться друг с другом изза того, кто более других окажется способен угодить 
василисе бесчеловечностью приговора. (22) Имущество пострадавшего она 
немедленно отписывала в казну, а его самого, подвергнув мукам, даже если он был 
древнего рода818, она, не колеблясь, наказывала изгнанием или смертью, (23) Но 
если ктолибо из тех, к кому она благоволила, оказывался уличенным в 
беззаконных убийствах или какомлибо ином тяжком преступлении, она, понося 
обвинителей и насмехаясь над их рвением, вынуждала их против воли хранить 
молчание о происшедшем.
      (24) Когда же ей было угодно, она оказывалась способна и самые серьезные 
из дел превратить в шутовство, словно речь шла о сценическом представлении. 
(25) Както некий патрикий, старый человек, долгое время находившийся на службе 
(имя которого, хотя мне оно хорошо известно, я ни в коем случае не упомяну, 
чтобы не увековечить нанесенное ему оскорбление), когда ктото из ее 
приближенных одолжил у него крупную сумму денег, не имея возможности взыскать 
ее, явился к ней, чтобы изобличить перед ней заключившего сделку и просить ее 
помочь ему обрести справедливость. (26) Заранее узнав об этом, Феодора 
приказала евнухам, чтобы, когда он предстанет перед ней, все они окружили его и 
слушали, что она будет изрекать, наставив их в том, что им следует повторять ей 
в ответ. (27) Когда патрикий явился в гинекей, он, как полагалось, пал перед 
ней ниц и со слезами на лице сказал: «О владычица, тяжко мужупатрикию 
испытывать нужду в деньгах. (28) То, что к другим вызывает сочувствие и жалость,
 оборачивается оскорблением для человека этого сана. (29)