множество. Историк не мог лишь бесстрастно излагать факты. 
Ни один из них не удерживался от оценки явлений и событий. А что только не 
влияло на оценку! И уровень знаний, и личные вкусы, и темперамент, и 
мировоззрение, и, наконец, такие немаловажные свойства, как личная честность и 
мужество. Кстати сказать, оба эти качества подчас были теснейшим образом 
связаны 
между собой: чтобы быть правдивым, нужна была смелость, ибо истину приходилось 
защищать иногда даже под угрозой изгнания или смерти. А случаев, когда 
торжествовала ложь, прикрытая высокими целями, в Греции было хоть отбавляй. 
Знаменитый римский историк Тацит, живший в I-II веках, называл исключительно 
редким и счастливым то "время, когда можно чувствовать, что хочешь, и говорить, 

что чувствуешь".
Разумеется, в тех греческих государствах, где очень дорожили самим 
понятием "свобода", честным оставаться было легче, чем при дворах тиранов, 
царей 
или императоров. И все-таки даже в Афинах случалось, что правдолюбцев карали в 
том случае, если их мнение противоречило решению большинства, то есть Народного 

собрания. Но афиняне, тем не менее, никогда не забывали, что, как говорил 
прославленный оратор Демосфен, "ни в чем не ошибаться - это свойство богов". 
Что 
же касается людей, то уже в V веке до нашей эры трагик Еврипид утверждал: "Всем 

людям свойственно ошибаться".
Естественно, это относилось не только к каждому человеку в отдельности, но 
и к целому коллективу граждан. История Афин дала немало примеров того, как 
ошибалось большинство, голосовавшее за несправедливое решение, предложенное 
каким-нибудь опытным демагогом, изображавшим себя защитником народных интересов.
 
Надо отдать должное афинянам: все-таки иногда Народное собрание отменяло 
собственные постановления, открыто признавая их несостоятельность и ошибочность.

В период расцвета афинской демократии - в середине V века до нашей эры - 
граждане ревниво оберегали свободу и внимательно следили за своими правителями, 

которые могли бы эту свободу как-то ограничить. Даже общепризнанному главе 
государства, пользовавшемуся всеобщим уважением, внушали: "Помни, Перикл, что 
ты 
управляешь свободными людьми, эллинами, афинскими гражданами!"
Казалось бы, такой порядок должен был удовлетворить всех: каждый находится 
под защитой коллектива и застрахован от своеволия тиранов. Но постепенно в 
Афинах все сильнее обнаруживалось недовольство демократией. Единоличных владык 
сменил другой деспот - Народное собрание, требовавшее безусловного подчинения 
каждого отдельного гражданина, подавлявшее его желания и стремления, если они 
расходились с мнением большинства. А самое печальное - это то, что Народное 
собрание постепенно превращалось в игрушку в руках умелых политиканов, нередко 
послушно принимая решения, в которых толком не успело и разобраться.
Немало философов, разочаровавшись в демократии, искали теперь идеал в 
других формах правления - аристократической и даже монархической. "Худших - 
всегда большинство", - мрачно утверждал один. "Большинство всегда не право", - 
вторил ему другой. Историки же, описывая разные государства, излагали свои 
программы политического устройства. И каждый из них отстаивал свою истину, 
считая ее единственной и вечной. При этом, конечно, не обходилось без ссылок на 

богов или их потомков.
Законы Спарте дал Ликург, посоветовавшийся с Аполлоном. Создав идеальный, 
с точки зрения спартанцев, государственный строй, он покинул город, взяв с 
граждан клятву, что они не будут проводить ни одной законодательной реформы, 
пока он не вернется к ним. После этого правитель отправился на Крит, где, как 
гласит легенда, уморил себя голодом, считая, что даже смерть его должна 
принести 
пользу, соотечественникам. Прах же его развеяли над морем, чтобы кто-нибудь не 
вздумал перевезти его останков на родину. Спартанцам, верным данному обещанию, 
ничего не оставалось, как сохранять неизменным свое государственное устройство. 

Они полагали, что административное рвение афинских политиков, охваченных 
неугомонной страстью к нововведениям, ни к чему хорошему не приведет.
Налаженная, безупречно работавшая государственная машина спартанцев 
вызывала у одних греков ужас, у других - восторг. Но, как заметил горячий 
поклонник Спарты историк Ксенофонт, живший в IV веке до нашей эры, "самое 
удивительное, что, хотя все хвалят подобные учреждения, подражать им не желает 
ни одно государство".
Афиняне, гордившиеся своей демократией, были убеждены, что ее установили 
тоже боги. Объединение Аттики и деление граждан на классы он