нства, несмотря на фактическое их неравенство"
000_6
.


Восторги немецких исследователей по поводу Спарты разделяли и некоторые 
представители англо-американской школы антиковедения. Для них характерна 
тенденция полного уподобления Греции и, в частности, Спарты средневековой или 
даже современной западной действительности. Вместе с тем модернизация истории, 
как правило, сопровождается идеализацией Спарты, стремлением поставить Спарту в 
смысле политического и государственного устройства выше Афин. К примеру, 
известный английский историк Х. Мичелл
000_7
рассматривает Спарту даже рубежа V-IV вв. до н. э. как вполне гармоничное 
общество, не раздираемое никакими серьезными социальными противоречиями. Все 
своеобразие спартанского общества и государства Х. Мичелл стремится осмыслить в 
терминах современной западной либеральной идеологии. При этом спартиатов он 
уподобляет то японским самураям, то средневековым рыцарям, а систему 
землевладения в Спарте сравнивает с системой, характерной для феодального 
общества. С целью придания, в рамках своей концепции, спартанскому строю 
видимости конституционной стройности Х. Мичелл также прибегает к грубой 
модернизации, утверждая, помимо прочего, о типологическом сходстве герусии и 
апеллы с верхней и нижней палатами в современном парламенте.


С другой стороны, именно внутри англо-американской историографии появилось 
новое направление, суть которого заключалась в нежелании признавать за Спартой 
хоть какую-либо специфику или оригинальность. Начиная с английского историка Г. 
Дикинса
000_8
, многие исследователи, основываясь главным образом на материалах раскопок, 
стали доказывать, что архаическая Спарта ничем принципиально не отличалась от 
прочих греческих полисов
000_9
. Известный английский историк М. Финли в своей программной статье "Спарта" 
высказывает по-своему парадоксальную мысль о сущности спартанского полиса. Для 
него в спартанской политической системе не было ничего уникального: все ее 
составные элементы встречаются и в других греческих полисах. Своеобразие 
заключается только в их соединении воедино
000_10
.


Другой крайностью, особенно типичной для апологетов западных либеральных 
ценностей, стало представление о Спартанском государстве как о некоем монстре, 
тоталитарном чудовище, которому нет и не может быть аналогий в античном мире. В 
своем знаменитом сочинении "Открытое общество и его враги" К. Поппер 
характеризует спартанское политическое устройство как "застойный олигархический 
племенной режим", "исключительно враждебный по отношению к личности". Он 
обвиняет Платона в том, что тот, "подобно другим милитаристам, восхищается 
Спартой" и в своих "Законах" копирует установления спартанского тоталитарного 
полиса
000_11
.

Такой разброс мнений в отношении сущности спартанского общества и государства 
объясняется тем, что Спарта по многим параметрам и в самом деле весьма сильно 
отличалась от большинства греческих полисов. Эти отличия были настолько 
значительны, что осознавались уже самими древними греками, для многих из 
которых Спарта со своим специфическим жизненным укладом являлась предметом 
удивления и восхищения. Удивляла коллекция экстравагантных обычаев и порядков 
спартанцев, восхищала их внутриполитическая стабильность и военная мощь. Только 
в Спарте вплоть до римского завоевания сохранялась патриархальная царская 
власть, причем в форме диархии, только в Спарте государство уже на самых ранних 
этапах своей истории последовательно боролось с частной собственностью на землю 
и организовывало жизнь своих граждан так, чтобы подчинить личные интересы 
общественным. Для этого была изобретена весьма эффективная система воспитания: 
все мальчики, начиная с семилетнего возраста, независимо от происхождения и 
имущественного положения воспитывались одинаково, вне семьи, в школах-казармах, 
где основное внимание обращалось на их физическую и идеологическую подготовку. 
C целью сохранения групповой идентичности и минимизации влияния семьи 
государство продолжало осуществлять пристальный контроль и над взрослыми 
гражданами. Здесь главным инструментом были так называемые трапезные сообщеста 
- сисситии, ежедневное посещение которых вменялось спартиатам в строгую 
обязанность. Плутарх был, без сомнения, прав, когда говорил об особой атмосфере,
 царившей в Спарте, где конкретный гражданин воспринимался только как член 
коллектива (Lyc. 25, 5). Спартанцы жили в собственном государстве как в военном 
лагере и воспринимали военные походы как единственно возможный отдых от 
домашней муштры (Plut. Lyc. 22, 3). Эта казарменная идиллия могла долго 
продолжаться только в закрытом социуме. И действительно, спартанские власти 
ввели жесткие ограничения как для въезда в страну иностранцев, так и для выезда 
из страны собственных гра