руха-гадалка провожает ее неприветливым взглядом. Ничего не стала бы старая 
Мариам 
открывать княгине. Проще показалось ей вытянуть нужный секрет у доверчивой 
девочки. И 
расчет ее оказался верен.
     
     Медленной чередой тянулись дни в крепости. Где-то в глубине страны кипела 
жизнь: 
собирались войска, ковалось оружие, совещались царь и мелики. А жизнь в 
крепости словно 
застыла на месте. Казалось, что уже сто лет стоит враг под самыми стенами, то 
идет на приступ, 
то отступает. Пение стрел стало привычней птичьего, стоны раненых - обычны, как 
детский 
плач.
     Одно изменилось - с каждым днем уменьшалась доля еды. Лежали еще запасы в 
кладовых бдешха, но неоткуда им было пополняться. И хотя настоящий голод еще не 

подступил, тень его легла на крепость.
     Как-то раз воин Давид, проходя вечером мимо одного маленького дворика, 
увидел 
молодую женщину, помешивавшую какое-то варево в горшке над очагом.
     - Мама, мама, дай поесть бобов, - тянули детские голоса. Детей было не 
меньше 
четырех-пяти.
     - Еще не сварились, - отвечала женщина.
     "И как это она умудрилась при стольких ртах сохранить что-то на ужин?" - 
подумал 
Давид и прошел мимо.
     Возвращаясь обратно, Давид вновь поравнялся с тем же домиком. Было уже 
темно, но 
женщина продолжала помешивать ложкой в горшке, склоняясь над очагом.
     - Мама, мама, дай поесть бобов, вон они уже кипят и стучат в горшке! - 
снова завели 
тоненькие голоса. Но на сей раз голосов было только два, и те звучали сонно.
     - Стучат, значит еще жесткие, - отвечала женщина. - Спите, я разбужу вас, 
как 
сварятся.
     "Что же это за бобы, которые варятся так долго?" - подумал Давид. - "И что 
это за 
странная мать, которая не торопится накормить своих голодных малышей?"
     И он остался слушать, стоя за изгородью. А женщина мешала и мешала в 
горшке - до тех 
пор, пока детские голоса не умолкли. Только тогда она распрямилась и сняла 
горшок с огня. 
Некоторое время женщина прислушивалась крепко ли спят дети, а потом сказала:
     - Злой голод, лети прочь от детской постели!
     Пускай вам приснится, что ужин вы съели!
     С этими словами она распахнула калитку и в сердцах выплеснула содержимое 
своего 
горшка наружу. Мокрые черные камешки зазвенели по белой мостовой. Давид понял, 
что 
они-то и кипели в горшке.
     И он ушел прочь, низко склонив голову.
     
     - Какие мысли омрачают твою душу? - спросил на другой день бдешх, увидя 
Давида. - Едва ли ты страшишся штурма.
     - О, князь! - воскликнул воин. - Как прекрасна была бы жизнь, если бы 
средь многих 
стран, что раскинулись по свету, существовала бы где-нибудь Страна Войны!
     - Страна Войны? - рассмеялся бдешх. - Что за народ по-твоему жил бы в этой 
стране?
     - В ней никто не жил бы, - ответил Давид. - Пусть бы в ней были быстрые 
реки и 
крутые горы, густые леса и просторные невозделанные поля. Там никто не 
выращивал бы 
плодов земных и не пас скота. Ни одного человеческого жилища, где звучат 
женский голос и 
детский плач там не было бы. Мужчины шли бы туда, чтобы с оружием в руках 
решать, какому 
народу быть господином, какому - слугой, кому владеть обильными землями, кому - 

уходить. Веселой для храброго сердца была бы такая война!
     - Тебе бы быть поэтом, а ты сделался воином! - улыбнулся бдешх. - Но что 
навело 
тебя на такие мысли?
     И Давид рассказал князю о женщине, которая варила камни.
     - Скоро уже придет пора навек проститься со своими семьями, - Мысли о 
голодных 
детях мешают воину сражаться. Но все же этот день еще не настал. Но прежде, чем 
он настанет, 
я прикажу поделить все запасы поровну и одну половину с