сываемых событий 
французская монархия беспрерывно боролась против притязаний великих герцогств и 
графств на центральное правительство. Герцоги Нормандии, Аквитании и Бретани, 
графы Анжуйские, Булонские, Тулузские и Фландрские, вместе с другими крупными 
феодальными вассалами, стремились к полной независимости и временами в периоды 
ослабления монархии, казалось, были близки к успеху. Битва при Гастингсе 
сделала величайшего из французских подданных, герцога Нормандии, также и 
королем Англии, но восхождение Генриха II на английский трон угрожало Франции 
более серьезными опасностями. Французским монархам всегда удавалось ослабить 
политическое давление за счет стравливания чересчур могущественных подданных 
друг с другом. Борьба между Анжу и Нормандией в XI в. радовала французских 
королей, видевших, как враждуют их главные противники. Но когда Генрих II в 
одночасье стал королем Англии, герцогом Нормандии, властителем Аквитании, 
Бретани, Пуатье, Анжу, Мена и Гиени, правителем земель от Соммы до Пиренеев – 
более чем половины Франции, – нарушился весь баланс власти между феодальными 
владыками.
Вместо борьбы с дюжиной разделенных и соперничающих между собой княжеств 
Людовик VII оказался вдруг один на один с единой имперской державой, ресурсы 
которой далеко превосходили его собственные. Он был не тот человек, чтобы 
достойно противостоять столь значительному объединению. Ему уже пришлось немало 
пострадать от развода с Элеонорой, от того, что она соединила свои силы с его 
соперником. От него у нее было три сына, от Людовика – только дочери. И все же 
у французского короля имелись некоторые преимущества. Ему удалось на протяжении 
своей жизни устоять против Плантагенетов, и после почти четырехвековой 
разорительной борьбы окончательная победа в Европе осталась за Францией. 
Империя его врага выглядела более внушительной на карте, чем в действительности.
 Это был пестрый, слабо связанный конгломерат государств, случайно соединенный 
браком и не имевший ни общей цели, ни единой армии. Единственное, что связывало 
Англию и ее континентальную империю, – это тот факт, что сам Генрих и некоторые 
из его магнатов владели землями по ту сторону пролива. Не было даже намека на 
единое центральное правительство; не было единообразия в управлении и обычаях; 
не было общих интересов или чувства преданности. Каким бы слабым ни 
представлялся Людовик VII в борьбе с предприимчивым и деятельным Генрихом, ход 
событий складывался в пользу компактной французской монархии, и даже безвольный 
Людовик оставил ее более крепкой и прочной, чем в начале своего правления.
Главный метод борьбы, примененный французами, был прост. Генрих унаследовал 
обширные владения со всеми их местными раздорами и конфликтами. Людовик больше 
не мог натравить графа Анжуйского на герцога Нормандского, но он все еще мог 
поддерживать и в Анжу, и в Нормандии те распри и мелкие войны, которые истощали 
силы феодальных властителей, остающихся в принципе его вассалами. Приносила 
плоды и такая уловка, как использование семейных ссор. В более поздние годы 
правления английского короля сыновья Генриха II, горячие, непокорные и гордые, 
позволили Людовику VII и его преемнику, хитрому и одаренному Филиппу Августу, 
втянуть их в борьбу против собственного отца.
* * *
Мы можем спросить: как все это влияло на повседневную жизнь Англии и на ход ее 
истории? Простой народ мало понимал раздоры между феодалами в далеких странах и 
ссоры внутри чуждого ему правящего класса. Кроме того, это давно мешало людям 
совершать паломничества. В течение нескольких поколений самым смелым и лучшим 
англичанам суждено было сражаться и умирать на болотах Луары или на прожаренных 
солнцем холмах южной Франции во имя мечты об английском господстве над 
французской землей. Ради этого два века спустя англичане одерживали блестящие 
победы при Креси, Пуатье и Азенкуре и умирали в страшном лиможском марше 
Черного Принца. Во имя этой мечты они превратили плодородную Францию в пустыню, 
где даже самые выносливые звери умирали от голода и жажды. На протяжении всего 
средневековья война Англии с Францией не прекращалась и часто становилась 
проблемой, выходящей на первый план. Она затронула все сферы английской жизни, 
оказывая губительное влияние на состояние английского общества и его институты.
Ни один эпизод не демонстрирует нам столь ярко политику Англии XII в., чем 
ссора Генриха II с его подданным и другом, Томасом Бекетом, архиепископом 
Кентерберийским. Нам нужно осознать серьезность этого конфликта. Военное 
государство в феодальном христианском мире подчинялось церкви в духовных делах, 
но оно никогда не поддерживало идею передачи светской власти священникам. 
Однако церковь, постоянно богатевшая за счет дарений баронов, беспокоившихся на 
пороге смерти о загробной жизни, превратилась в величайшего землевладельца и 
располагала крупнейшим капиталом в стране. Рим использовал все свое духовное 
искусство, воздействуя на предрассудки сторон, затронутых этой борьбой. Церковь 
как влиятельная организация постоянно бросала вызов мощи и власти государства. 
Вопросы доктрины вполне могли быть решены, но как осуществлять управление 
государством при наличии двух конфликтующих сил, каждая из которых имела 
необъятные притязания на ограниченные национальные ресурсы? Этот конфликт не 
ограничивался Англией, будучи общей проблемой во всем тогдашнем европейском 
мире.
Компромисс помог Англии избежать раскола при Вильгельме Завоевателе. Под 
руководством Ланфранка церковь сотрудничала с короной, и каждая из сторон 
поддерживала другую и помогала ей в борьбе с мятежными баронами или угнетенным 
народом. Но теперь во главе религиозной иерархии стала неординарная личность, 
Томас Бекет. Он был канцлером королевства, или, как заметил немецкий историк 
Ранке, «наиболее доверенным министром кабинета». И во внутренних, и во внешних 
делах Бекет верно служил своему господину. Он реорганизовал с