олной нищете
[9]
.

Полем приложения его исследовательской деятельности стали письменные 
свидетельства средневековья. Каждый законный акт, считал он, будь то акт 
дарения или подтверждения пожалованных привилегий, удовлетворяет в первую 
очередь четырем основным требованиям: из него ясно кто кому, когда где этот 
документ выдал. Документ, адресат которого либо дата выдачи неизвестны, теряет 
юридическую силу.
То, что нам кажется само собой разумеющимся, иначе воспринималось людьми 
позднего средневековья и начала Нового времени. На многих старых документах не 
обозначена полная дата; не проставлен год, либо день, либо ни то ни другое. 
Юридическая их стоимость, таким образом, равна нулю. Каммайер установил этот 
факт, досконально анализируя своды средневековой документации; по большей части 
он работал с многотомным изданием Гарри Бресслау (Берлин, с 1889 по 1931 годы).
Сам Бресслау, принимавший большинство документов за чистую монету, с изумлением 
констатирует, что IX, X и даже XI века были периодом, «когда математическое 
чувство времени у писцов, даже служивших – ни много, ни мало – в имперской 
канцелярии, находилось в зачаточном состоянии; и в имперской документации этой 
эпохи мы находим бесчисленные тому доказательства». Далее Бресслау приводит 
примеры: с января 12-го года правления императора Лотара I (соответственно, 835 
год н. э.) датировка перескакивает на февраль 17-го года правления того же 
монарха; события идут своим чередом лишь до марта, а затем – с мая в течение 
двух с половиной лет датировки представляют якобы 18-й год правления. В 
правление Оттона I два документа датированы 976 годом воплощения вместо 955 и т.
 д. Подобными же ошибками полны документы папской канцелярии. Бресслау пытается 
объяснить это местными различиями в отсчете начала нового года; путаницей дат 
самого акта (например, дарения) и нотариальной записи об акте (составления 
дарственной грамоты), психологическими заблуждениями (особенно сразу после 
начала года); небрежностью переписчиков, и все же: великое множество письменных 
свидетельств имеют совершенно невозможные датировки.
Но мысль о фальсификации не приходит ему в голову, напротив: часто 
повторяющаяся ошибка подтверждает для Бресслау подлинность документа. И это 
несмотря на то что многие даты, очевидно, проставлены задним числом, иногда 
таким образом, что их просто не разобрать! Бресслау, человек энциклопедической 
образованности, с трудолюбием крота перерывший массу материала, проработавший 
десятки тысяч документов, так и не смог оценить результаты своего научного 
поиска и, поднявшись над материалом, увидеть его под новым углом зрения.
Первым это удалось Каммайеру.

Один из современников Каммайера, Бруно Круш, трудившийся, как и Бресслау, в 
академической науке, в «Очерках по франкской дипломатии» (1938, с. 56) сообщает,
 что ему попался документ, в котором недоставало букв, и «на их месте зияли 
лакуны». Но он и прежде сталкивался с грамотами, где для имен были оставлены 
свободные места «для позднейшего заполнения» (с. 11). Существует много 
фальшивых документов, продолжает Круш, но не каждый исследователь способен 
разглядеть \подделку. Бывают «нелепые подделки» с «немыслимой датировкой», как, 
например, грамота о привилегиях короля Хлодвига III, разоблаченная Хеншеном и 
Папеброхом еще в XVII веке. Грамоту, предоставленную королем Хлотаром III Безье,
 которую Бресслау считает вполне доказательной, Круш объявляет «чистой воды 
фальшивкой, никогда и не оспариваемой вероятно по той причине, что ее мгновенно 
распозновал как таковую любой понимающий критик». Собрание документов 
«Chronicon Besuense» Круш безоговорочно относит к фальсификатам XII века (с. 9)
[10]
.

Изучая первый том «Собрания актов» Пертца (1872), Круш хвалит автора собрания 
за то, что тот обнаруживает наряду с девяносто семью якобы подлинными актами 
Меровингов и двадцатью четырьмя якобы подлинными актами мажордомов почти 
столько же подделок: соответственно 95 и 8. «Главной целью любого архивного 
исследования является определение подлинности письменного свидетельства. 
Историк, не достигший этой цели, не может считаться профессионалом в своей 
области». Дополнительно к разоблаченным Пертцем фальшивкам, Круш называет 
таковыми многие из признанных Пертцем за подлинники документы. Частично на это 
указывали уже разные другие исследователи. Большинство фальсификатов, не 
распознанных Пертцем, по мнению Круша, настолько очевидны, что не подлежат 
серьезному обсуждению: вымышленные топонимы, анахронизмы стиля, ложные даты. 
Одним словом, Каммайер оказался просто чуть радикальнее корифеев немецкой науки.

Несколько лет назад Ганс-Ульрих Нимиц, вновь проанализировав тезисы Каммайера, 
заключил, что фактический материал, собранный скромным учителем из Тюрингии, 
способен повергнуть в трепет любого здравомыслящего представителя академической 
науки: не существует в рукописи подлинника ни одного важного документа или 
серьезного лит