(т. X, 1): «музам приходилось говорить на 
языке Плавта, а им хотелось говорить на латыни». (Плавт писал на народной 
латыни, что для II века до н. э. было абсолютно немыслимым.)

Упражнялись копиисты и фальсификаторы в остроумии на страницах вымышленных ими 
произведений? Кто знаком с творчеством «рыцарей Карла Великого» с их «римскими» 
поэтами от Эйнхарда, тот оценит, как забавно вышучивается там классическая 
древность!
Балдауф обнаруживает в произведениях античных поэтов черты типично немецкого 
стиля, совершенно несовместимого с античностью, как, например, аллитерации и 
конечные рифмы. Он ссылается на фон Мюллера, который полагает, что 
Казина-Пролог Квинтилиана также «изящно зарифмован».
Это касается и прочей латинской поэзии, – говорит Балдауф и приводит 
поразительные примеры. Типично немецкая конечная рифма была введена в романскую 
поэзию лишь средневековыми трубадурами.
Подозрительное отношение ученого к Горацию оставляет вопрос, был ли знаком 
Балдауф с трудами Гардуэна, открытым. Нам кажется невероятным, чтобы маститый 
филолог не читал критику французского исследователя. Другое дело, что Балдауф в 
своей работе решил исходить из собственных посылок, отличных от двухсотлетней 
давности аргументов ученого иезуита.
Балдауф выявляет внутреннюю взаимосвязь между Горацием и Овидием и на вопрос: 
«как можно объяснить очевидное взаимовлияние двух античных авторов» сам же 
отвечает: «кому-то это вовсе не покажется подозрительным; другие, рассуждая, по 
меньшей мере, логично, предполагают наличие общего источника, из которого 
черпали оба поэта». Далее он ссылается на Вёльфлина, который с некоторым 
удивлением констатирует: «классические латинисты не обратили друг на друга 
внимания, а мы приняли за вершины классической литературы то, что на самом деле 
является позднейшей реконструкцией текстов людьми, чьих имен мы, возможно, 
никогда не узнаем».
Балдауф доказывает использование в греческой и римской поэзии аллитерации, 
приводит в пример стихотворения немца Муспилли и задается вопросом: «откуда 
аллитерация могла быть известна Горацию». Но если в рифмах Горация 
обнаруживается «немецкий след», то в написании чувствуется влияние уже 
сформировавшегося к средним векам итальянского языка: частое появление 
непроизносимого «н» или перестановка гласных. «Впрочем, в этом, конечно же, 
обвинят нерадивых переписчиков!» – заканчивает пассаж Балдауф (с. 66).
«Записки о галльской войне» Цезаря также «буквально кишат стилистическими 
анахронизмами» (с. 83). О последних трех книгах «Записок о галльской войне» и 
трех книгах «Гражданской войны» Цезаря он говорит: «Всем им свойственна одна и 
та же однообразная рифмовка. То же относится к восьмой книге „Записок о 
галльской войне" Авла Гирция, к „Александрийской войне" и „Африканской войне". 
Непостижимо, как можно считать авторами названных сочинений разных людей: 
человек, обладающий мало-мальским чувством стиля, тотчас узнает в них одну и ту 
же руку».
Фактическое содержание «Записок о галльской войне» производит странное 
впечатление. Так, слишком уж кельтские друиды у Цезаря похожи на египетских 
жрецов. «Удивительный параллелизм!» – восклицает Борбер (1847 год), на что 
Балдауф замечает: «Античная история полна подобными параллелизмами. Это – 
плагиаты!» (с. 84).
«Если бы трагические ритмы гомеровской „Илиады", конечные рифмы и аллитерации 
принадлежали к обычному арсеналу античной поэзии, то они бы непременно 
упоминались в классических трактатах о поэтическом мастерстве. Или выдающиеся 
филологи, зная про необычные приемы, хранили свои наблюдения в тайне?» – 
продолжает иронизировать Балдауф.

В заключение я позволю себе еще одну пространную цитату из его труда: 
«Напрашивается вывод: Гомер, Эсхил, Софокл, Пиндар, Аристотель, прежде 
разделенные веками, приблизились друг к другу и к нам. Все они – дети одного 
столетия, и родина их – вовсе не древняя Эллада, но Италия XIV-XV веков. Наши 
римляне и эллины оказались итальянскими гуманистами. И еще: большинство 
греческих и римских текстов, написанных на папирусе или пергаменте, высеченных 
на камне или в бронзе, – суть гениальные фальсификации итальянских
гуманистов.
Итальянский гуманизм подарил нам письменно зафиксированный мир древности, 
Библию и, совместно с гуманистами других стран, историю раннего средневековья. 
В эпоху гуманизма жили не только ученые собиратели и интерпретаторы древностей 
– то было время чудовищно напряженной, неустанной и плодотворной духовной 
деятельности: более пятисот лет мы шагаем по указанному гуманистами пути.


Утверждения мои звучат необычно, даже дерзко, но они доказуемы. Некоторые 
доказательства я представил на страницах этой книги, другие всплывут, когда 
эпоха гуманизма будет исследована до самых темных глубин. Для науки такое 
исследование есть вопрос первейшей важности» (с. 97 и далее)
[8]
.

Насколько мне известно, Балдауфу не удалось завершить свои изыскания. Его 
научные замыслы, однако, включали в себя изучение поздних редакций Библии. 
Поэтому можно не сомневаться, что в рукописях Балдауфа, будь они когда-либо 
найдены, мы встретим еще немало шокирующих неожиданностей.



Каммайер и «Широкомасштабная Операция»


Третьим видным обвинителем был Вильгельм Каммайер, родившийся «между 1890 и 
1900 годами», (Нимитц, 1991). Он учился юриспруденции, работал в конце своей 
жизни школьным учителем в Тюрингии, где и скончался в 50-е годы в