клор, что является совершенно новым 
аспектом для литературы). На центральное место в произведении он ставит 
африканскую сказку: прием, совершенно незнакомый античности. Демоны предстают у 
него благосклонными к человеку существами; в общем и целом он предпринимает 
благородную попытку спасти языческую античность, прежде всего, Платона. (Да, мы 
забыли про «Метаморфозы», которые сначала появились в Риме анонимно и позже 
были приписаны Апулею. Считается, что Боккаччо был знаком с их текстом и 
заимствовал из них некоторые сюжеты для своего «Декамерона» (если не наоборот)).
 Больше об этом гениальном человеке нам ничего не известно.
В 1480 году Николаус фон Виле перевел «Золотого осла» на немецкий. В 1783 году 
Август Роде выпустил замечательный немецкий перевод романа, переизданный в 1923 
году.

Мне представляется невероятным, чтобы «Золотой осел» появился ранее XV века. 
Даже Боккаччо, умерший якобы в 1375 году за сто лет до «открытия» Апулея 
известным Поджо, не писал так иронично, насмешливо и язвительно
[18]
. Острое жало сатиры Апулея направлено против ведьм и колдовского искусства, 
что к 1450 году, к началу инквизиторских процессов, оказалось как нельзя более 
своевременным.

Некоторые герои обладают «говорящими» семантически значимыми именами; иногда 
намеки бестактны (друг рассказчика назван Сократом), иногда ханжеские и 
непристойные: кабатчица Мерое (жительница Южного Египта). Пестрый калейдоскоп 
мифологических персонажей также характерен для синкретической манеры гуманистов.
 Местами действие напоминает восточную сказку с элементами не столь 
метафизическими, сколь сюрреалистическими, что «осовременивает» роман.

Интересна реакция переводчиков на анахронизмы в тексте «Золотого осла». Если 
Роде еще говорит о тюрбане (VI, 8), то современный перевод Хаурта использует 
иносказательное выражение «витая шапка». Примечательно, что из сцены, в которой 
византиец пытался представить причастие как древний институт и которая 
заканчивается возгласом
аминь
(XI, 17), современный переводчик делает полную цветастых выражений, но лишенную 
содержания сцену
[19]
. Вообще, последняя глава представляет собой колоритный, с отсылками к древним 
египетским обрядам и в соответствии с духом времени архаизированный, потрясающе 
написанный панегирик церкви. Сцена, разыгравшаяся на Марсовом поле в Риме, 
предвосхищает торжественную обрядовость католической церкви, и могла быть 
написана только человеком эпохи гуманизма.

Блаженный Августин (якобы около 400 года), возможно, из-за апологии De magia (О 
колдовстве), считает Апулея колдуном. Таким образом, самого Августина можно 
рассматривать как плод фантазии одного из деятелей эпохи Гуманизма, так как 
кроме него (до 1480 года) никто нигде не упоминает о «Золотом осле».



Николай Кузанский

Николай Кузанский – величайший из немецких гуманистов первого поколения, 
богослов, философ, математик и церковно-общественный деятель. В известном 
смысле он явился прототипом нордического гуманиста, чьи размышления (например, 
о модели космоса) послужили путеводной звездой для Коперника, Галилея и Бруно. 
Однако эта часть наследия Николая Кузанского оказалась наименее изученной 
современниками (и наименее воспринятой широкой общественностью), так как прошло 
немало времени, прежде чем его прозрачные математические идеи получили 
дальнейшее развитие.
Его трактат «Опровержение Корана» – блестящая европейская апология, 
направленная против Востока. Этот памфлет отличается благожелательным тоном, 
объяснимым тем, что тесная связь мусульманства с христианством заключалась в 
партнерстве при измышлении никогда не происходивших событий. Он напоминает мне 
теологический анализ ислама иудаистскими и протестантскими учеными XIX века.

Заслуживает внимания его предложение об исправлении времяисчисления (Reparatio 
kalendarii , 1436), сформулированное почти за 150 лет до Грегорианской реформы. 
Свой вариант календаря он составил в канун Базельского собора, на котором 
пытался убедить курию в том, что мусульмане (на этот раз сии «язычники» 
выступают в качестве жупела), воспользовавшись хорошо известной им слабостью и 
неопределенностью познаний католической церкви в вопросах теоретической 
хронологии и конкретной датировки исторических событий, попытаются оспорить ее 
право на духовную гегемонию. Упреждая возможные нападки, он предложил Папе 
реформировать календарь и пересмотреть в связи с этим историческую хронологию. 
В частности, он предлагал, «перепрыгнув» в календаре через неделю, привести в 
относительное соответствие календарное и природное начало весны. Лишь поколение 
спустя Региомонтанус использовал его идеи для серьезного теоретического 
обоснования календарной реформы
[20]
.

Можно допустить, что сын рыбака с реки Мозель (Хунке, 1983, с. 272, разоблачил 
этот факт биографии как вымысел) стал кардиналом и епископом Тироля: э