неожиданное нападение. Благодаря этому султан Бейбарс отбросил в Персию 
монгольскую армию Китбоки, вступившую в Алеппо, и реализовал не удававшееся 
раньше объединение Египта с мусульманской Сирией. 
      Этот султан Бейбарс свои первые шаги на военном поприще сделал в битве 
при Мансурахе против Людовика Святого; сильной личностью был этот турок из 
России (он уроженец Крыма), в венах которого, по словам Рене Груссе, "было 
немного и той крови, что дала Ивана Грозного и Петра Великого". Он кое-что 
позаимствовал из монгольских нравов, включая сюда любовь к кумысу из кобыльего 
молока, которого он пил тем больше, что как строгий мусульманин воздерживался 
от вина и запретил его продажу в своих владениях. Серия убийств помогла ему 
взойти на египетский трон, и с этого времени под ударом мамлюков, командуемых 
этим удивительным воином, франкские крепости стали сдаваться одна за другой: 
Кесария, Арсуф, Сафед и Бофор были вынуждены капитулировать за три года 
(1265-1268), а тем временем он осадил Антиохию, и этот неприступный город и 
самая сильная крепость северной Сирии, стоившая первым крестоносцам столько 
крови и сил, попала в его руки. 
      Подобный человек не мог понимать войну иначе как тотальной. Его письмо к 
графу Триполи Боэмунду VI, передаваемое несколькими арабскими хронистами, не 
оставляет никаких сомнений насчет его представлений о способе ведения военных 
действий: "Ты должен вспомнить о нашем последнем походе на Триполи, о том, как 
сметены с лица земли были церкви, как колеса прошлись по тем местам, где стояли 
дома, как на морском берегу поднялись горы трупов, подобные полуостровам, как 
убивали людей и брали в рабство свободных и детей, как были вырублены деревья и 
остались лишь те, что нужны были на строительство наших машин, как разграблены 
были богатства твои и твоих подданных и уведены женщины, дети и вьючные 
животные, как наши солдаты, не имевшие семей, сразу получили жен и детей, как 
бедные стали богатыми, слуги - хозяевами, а пешие - конными". И далее он 
рассказывает о недавней осаде Антиохии: "О, если бы ты видел рыцарей, 
попираемых ногами коней, Антиохию, преданную насилию и грабежу, где была добыча 
для каждого, драгоценности распределялись по сотням фунтов, а женщины 
продавались по золотой монете за четверых! Если бы ты видел снесенные церкви и 
поваленные кресты, разбросанные страницы священных Евангелий и попранные ногами 
гробницы патриархов! Если бы ты видел своего врага мусульманина, как он ходил 
по дарохранительницам и алтарям и приносил в жертву монаха, дьякона, простого 
священника и патриарха! Если б ты видел свои дворцы, преданные огню, горы 
мертвых, пожираемых огнем на этом свете прежде, чем оказаться в огне того света,
 свои уничтоженные замки и владения, разрушенную до основания церковь Св. 
Павла!.." 
      С трудом можно понять, почему перед лицом такого противника сирийские 
франки не покончили со своими раздорами и продолжали неистово сражаться на 
турнирах. Великий магистр ордена тамплиеров Гильом де Боже постоянно обращался 
с предостережениями, на что некоторые бароны ответили ему, "чтобы он прекратил 
сеять страх разговорами о войне". Но в то же время он сам ничего не делал, 
чтобы положить конец соперничеству тамплиеров и госпитальеров. 
      Лишь в самый последний момент, накануне катастрофы, все эти рассеянные 
франкские силы собрались вместе, чтобы в последний раз совершить героический 
подвиг, хотя и бесполезный. В четверг 5 апреля 1291 г. только что взошедший на 
египетский трон султан Аль-Ашраф начал осаду Акры в отместку за то, как 
известно, что недавно прибывшие итальянские крестоносцы совершили дикое 
избиение сирийских купцов, обычно приезжавших на городской базар. Акра была 
последним городом в руках франков после взятия Триполи султаном Калауном (26 
апреля 1289 г.). Армия осаждавших насчитывала 60000 кавалеристов и 160000 
пехотинцев, осажденные же имели 14000 пехотинцев и только 800 рыцарей, а всего 
в городе находилось 35000 жителей. 
      Перипетии осады передал один очевидец, которого называют тамплиером из 
Тира, и его рассказ, написанный около 1325 г. воспроизвел Жерар де Монреаль: 
"Султан велел расставить палатки и шатры рядом друг с другом от Торона до 
Самарии, так что вся долина была ими покрыта, а шатер султана стоял на холме 
близ красивой башни, сада и виноградников тамплиеров... Восемь дней они 
простояли под Акрой, ничего не предпринимая, а затем расставили свои машины, 
метавшие камни весом по квинтару"47. Султан располагал мощной "артиллерией" - 
восемью большими камнеметными машинами, расставленными напротив главных 
городских башен, и первый удар был нанесен по той из них, что называлась 
Проклятой башней. "Они расставили своих вооруженных конников со всех сторон от 
города, и каждый из них держал на конской шее бревно... Затем они подъехали ко 
рву и, прикрываясь щитами, сбросили в него бревна, кучи которых образовали как 
бы стену, с которой ничего не могли поделать наши машины". Осажденные несколько 
раз безуспешно пытались сделать вылазки, особенно после того, как рухнула 
Проклятая башня, и в мощной стене образовалась брешь. 
      Тем временем в городе высадился король Кипра Генрих Лузиньян. Он быстро 
оценил ситуацию и сразу же отправил к султану послов. По рассказу хрониста, тот 
принял их в своем шатре и спросил: "Вы принесли мне ключи от города?" Послы 
попытались договориться с ним о других условиях, но он не желал ничего слышать: 
"Отправляйтесь назад, ничего иного я вам не предложу". 
      Осада возобновилась. "Со стороны башни, называвшейся башней Сарацинского 
короля, они нанесли маленьких матерчатых мешков с песком; их привозили всадники 
на конских шеях и перекидывали находившимся там сарацинам, а когда наступила 
ночь, те разбросали их между камней, выровняв это место, как мостовую. На 
следующий день, в среду, во время вечерни они пошли по этим мешкам и захватили 
башню". И после этого сарацины вошли в город "Как страшно было видеть плачущих