прибыл в Пуатье после отъезда Филиппа [524] ; он нашел там большую часть 
великих бальи ордена. Магистр и его совет уже что-то знали об обвинениях, 
выдвинутых Филиппом; Папа раскрыл им детали, нелепые, но тревожные. По словам 
Рамбо де Карона, командора Кипра, именно сам Климент дал знать, что их 
подозревают в поклонении идолу на тайных капитулах. Папа все еще находил эти 
обвинения "невероятными и невозможными до такой степени, что они не 
укладываются у него в голове". Но, по настоянию великих бальи, он решился 
провести расследование, "дабы оправдать их, если Мы найдем их невиновными, или 
наказать, если они виноваты". [525] Климент сообщил Филиппу письмом от 24 
августа, что он намерен раскрыть имеющиеся сведения, и просил короля передать 
всех свидетелей, которые были бы доставлены ко французскому двору. К несчастью, 
Папа добавил, что собирается пройти некое лечение в течение сентября, что 
помешает ему принять королевских послов раньше середины октября. Таким образом, 
он дал понять Ногаре, что готов начать расследование, но только через шесть или 
восемь недель. Легист, в свою очередь, постарался ускорить свои приготовления.

14 сентября в Понтуазе Ногаре написал от имени короля и велел разослать 
секретные послания, адресованные избранным агентам по всему королевству, 
сенешалям, бальи, прево и особенно новым missi dominici, [государевым посланцам 
(лат)] рыцарям короля. По словам хрониста Амори Оже, эти инструкции были 
заключены в двойные конверты и должны были распечататься только в назначенный 
день и час. [526]

В уже знакомых выражениях легист представил мрачнейшую картину преступлений 
тамплиеров, как если бы преступления эти были уже доказаны:

Прискорбное дело, горестное дело, отвратительное дело, гнусное преступление, 
отвратительное злодеяние, омерзительный поступок, ужасный позор, нечеловеческий 
проступок достиг нашего слуха благодаря чистосердечию многих лиц, ввергнув нас 
в великое оцепенение и заставив трепетать от ужаса <...> [527]

Очищенные от исступленной риторики Ногаре, четыре главы обвинения повторяют 
одно и то же в отношении церемонии принятия новых братьев на секретных 
капитулах. Командоры ордена Храма заставляли вступающих отрекаться от Бога и 
плевать на крест при произнесении своих обетов; они принуждали их к неким 
непристойным и кощунственным действиям, облачая в одеяние ордена Храма; они 
предавались содомии и приказывали новым братьям заниматься тем же.

Крайне сходные обвинения уже сослужили службу против Бернара Сессе и Бонифация 
VIII, но на этот раз Ногаре собирался получить компрометирующие свидетельства с 
помощью инквизиторов. Неделей позже Гийом Парижский отправил провинциальным 
инквизиторам письмо, списанное с текста Ногаре, где с точностью повторил уже 
сформулированные поручения и разъяснения, переданные королевским чиновникам, и 
к этим поручениям верховный инквизитор сделал некоторые уточнения. "У нас нет 
намерения вести судебное дело против ордена Храма и против всех братьев вместе, 
нам нужно только проверить подозреваемых лиц", - говорит он; инквизиторы должны 
были допрашивать подозреваемых, которых им представляли бы люди короля, и 
производить расследование по поводу справедливости обвинений делегированной им 
апостольской властью.

И если вы найдете эти обвинения правдивыми, позаботьтесь проинформировать об 
этом порядочных монахов, не с тем, чтобы дело сие стало предметом скандала у 
них или в народе, но скорее с целью поучения. И не медлите с отправкой 
показаний свидетелей к королю и к нам самим, с вашими печатями и печатями людей 
короля, специальноназначенных для этого расследования. [528]

Различие между тоном послания Ногаре и послания верховного инквизитора 
объясняется трудностями, которые инквизитор должен был устранить. Папа, 
провозглашая намерение начать расследование, отобрал дело у всякого низшего 
трибунала; чтобы оправдать свой демарш, Гийом Парижский ссылался на передачу 
инквизиции чрезвычайных полномочий. С другой стороны, тамплиеры - по 
существовавшему порядку - подчинялись только своим собственным капелланам и 
лишь затем - Святому престолу: орден не должен был повиноваться ни одному 
приказанию Курии, по крайней мере - поименному вызову в суд. [529]

В конце сентября Жак де Моле возвратился в Париж, где имел беседу с Филиппом 
Красивым. Король задал ему несколько вопросов о том, как тамплиеры "проводят 
капитул", ибо "говорили, что магистр, хотя и мирянин, давал отпущение грехов 
братьям ордена". Как видно из статутов, капитулы заканчивались формулой 
прощения, что относилось исключительно к проступкам против устава и освященных 
временем обычаев: непослушанию, небрежности, растрате средств общины, 
препирательству или простым вспышкам дурного настроения. Моле пришлось 
согласиться, так как, не имея возможности поддерживать полное соблюдение устава,
 некогда столь свято почитаемого, он сам изменил формулу прощения и произносил: 
"Я прощаю вам ошибки, в которых вы мне не исповедались из плотского стыда или 
из страха правосудия Дома <...>" Это было двусмысленное отпущение, которое 
могло быть дурно истолковано и которое указывает на слабость характера 
последнего магистра. [530]

Воспользовался ли Жак де Моле этим случаем, чтобы объяснить королю, в чем