|
посвященных религиозным праздникам, национальным бедствиям, красоте природы,
символизируемой весной. В отрывке из «Книги о правителях» (Liber de Rectoribus)
он плавно переходит от ужасов войны к впечатляющему описанию шторма:
«Когда неистово бушует буря и порывистый восточный ветер низвергается с
высоких гор, белый град падает из облаков и качаются леса, и вздымается морская
волна, и ветер бросает угрозы звездам, когда сверкает молния, тогда страх
сжимает сердце дрожащего смертного, не погубит ли гнев небесный род
человеческий»107.
По контрасту с яростью стихии он со смирением вспоминает мягкость природы
весной в стихотворении на Пасху, когда «земля позволяет расцвести луковицам,
таящим в себе цветы, и радуется, одетая в разноцветное платье цветов. Теперь
яркоперые птицы смягчают воздух песней, из своих молодых клювов они изливают
торжественную песню. Небеса ликуют, земля рада и стократно возглашает аллилуйю.
Теперь церковный хор, поющий песнь Сиона, поднимает свою осанну ввысь к
небесам»108.
Среди самых очаровательных поэм Седулия, посвященных менее серьезным темам,
— небольшая эклога «О состязании розы и лилии» (De Rosae Lilique Certamine)
(LХХХI), идиллический диалог, в котором лилия и роза оспаривают друг у друга
превосходство — роза хвалится своим ярким цветом и называет себя сестрой зари,
любимой Фебом; лилия за свою бледность считает себя символом девственности,
любимой Аполлоном. Спор разрешается Весной, предстающей в виде юноши,
раскинувшегося на траве, который напоминает им, что обе они сестры-близнецы,
дочери земли, их матери.
Одновременно с узким кругом ученых и поэтов, собравшихся вокруг Седулия в
Льеже, свои произведения создавал самый выдающийся ирландец на континенте в IX
веке, Иоанн Скотт Эриугена, Иоанн Ирландец109, о котором справедливо говорится,
что он был ярчайшей индивидуальностью, которую Ирландия дала континенту в
Средние века, не считая Колумбана 110. Тем не менее эти два человека были
чрезвычайно далеки друг от друга. Колумбан в сущности был практиком,
активнейшим участником борьбы за сохранение особенностей ирландской церкви,
защитником ее идеалов и фактическим руководителем. Иоанн был прежде всего
ученым и мыслителем, одновременно теологом и философом; впрочем, его
независимость и оригинальность мышления не дают возможности однозначно отнести
его к какой-то определенной [240]категории. Мы ничего не знаем о его
происхождении и жизни до 850 г.; но около 850 г. Иоанн появляется в среде
ирландских ученых, трудившейся под покровительством Карла Лысого в Лаоне и
Реймсе, сразу же проявив себя как выдающаяся личность. По-видимому, он был
членом дворцовой школы, по крайней мере с 845 по 870 г., и хотя его знания как
латыни, так и греческого поразительны, у нас нет оснований полагать, что он был
клириком; нет у нас сведений и о его личной жизни.
Оценивая уровень ирландской учености, можно сказать, что настоящим критерием
для ирландских ученых в этих центрах к западу от Рейна было знание греческого
языка. В самом деле, создается впечатление, будто греческий при франках того
периода стал ирландской монополией. Естественно, ирландцы владели этим языком в
различной степени, среди знатоков можно назвать Мартина Лаонского и самого
Седулия. Мы располагаем греческим Псалтырем, в конце которого находится
греческий колофон: «Я, Седулий Скотт, написал». Однако познания в греческом у
Иоанна были уникальны для его ученых современников и достигали такого уровня,
что позволяли ему правильно интерпретировать даже сложные греческие тексты, что
по справедливости было оценено Карлом Лысым, который поручил ему переводить
Псевдо-Дионисия, особенно трудного для перевода автора, и Аmbigua Максима
Исповедника (ум. 662 г.). Он также переводил и другие тексты греческих отцов
церкви. Тем не менее его главным трудом стал в высшей степени оригинальный
трактат, заключавший в себе его философские и теологические взгляды на
Создателя и Вселенную, написанный на латыни между 862 и 866 гг. с греческим
названием и латинским подзаголовком, «О Разделении Природы». Иоанн на столетия
опередил свое время, и его оригинальное произведение уносит нас за пределы
кельтского мира в средневековую Европу.
Ученость ирландского духовенства в этот период достигла поразительных высот.
Впрочем, в этом не было чего-то нового. Мы уже встречали в текстах Беды
искреннее признание достижений Ирландии в делах ученых, что в эту эпоху вовсе
не было новостью. Тем не менее едва ли даже сегодня мы в полной мере можем
осознать то, насколько несвязан был этот интеллектуальный подъем с развитием
письменности. Письменность играла лишь второстепенную роль в долгой истории
ирландской, как, впрочем, и всей кельтской, учености. История кельтской
литературы — литературы, которая дошла до нас со времен языческой Ирландии и
лишь в сравнительно поздний период была включена в фонд письменных текстов,— не
оставляет никаких сомнений в том, что христианская литература и латинские
научные трактаты, принадлежащие [241]перу ирландских ученых, были обязаны своим
появлением на свет веками культивирующейся устной традиции, появившейся
первоначально в Галлии, а затем в других западных кельских странах. Это стало
возможным благодаря высокому и почетному статусу фили-дов, класса образованных
людей, ответственных за ее сохранение и верную передачу.
Идеализм и аскетизм, присущий «Веку Святых», получил наиболее полное
выражение в практике странствий так называемых peregrini. искавших уединенной
жизни на островах в океане. Эти сюжеты стали основой для целой группы
ирландских повестей, известных под названием Immrama (ед. ч. immran), о которых
подробнее мы поговорим в десятой главе (см. ниже с. 289). Они имеют вполне
реальную подоплеку. Частью они являются отголосками реальных путешествий, таких
как плавание Кормака уа Лиатана, о котором рассказывает Адамнан (см. выше с.
|
|