завоевателя 
Эрнана Кортеса, что должно было ослабить его позиции, сделать его более 
податливым и сговорчивым по отношению к Мадриду. Так, иквизитор Бетансос 
привлек к ответственности 15 конкистадоров из окружения Эрнана Кортеса по 
обвинению в "кощунстве" (ругательствах в адрес бога и святых). Такое обвинение 
было легко доказано, так как лихие конкистадоры отнюдь не отличались 
"приличными манерами". Обвиняемые признались в своих "преступлениях" и 
отделались уплатой денежных штрафов.
     За строптивость
     Более серьезные последствия имели обвинения в иудаизме, которые все чаще 
выдвигались после опубликования церковного эдикта против иудеев в 1523 г. и 
королевского декрета, обязывающего всех "новых христиан" покинуть заморские 
владения и вернуться в Испанию. Два конкистадора, принимавшие участие вместе с 
Эрнаном Кортесом в завоевании Мексики и получившие обширные земельные наделы, 
стали первыми жертвами таких обвинений – это Эрнандо Алонсо и Гонсало де 
Моралес, признавшиеся под пытками в тайном исповедании иудейской веры и 
сожженные на первом в Мексике аутодафе в октябре 1528 г. Их послал на костер 
инквизитор Висенте де Санта-Роса. На том же аутодафе подверглись наказаниям и 
брат Гонсало – Диего де Моралес, Диего де Оганья и некий иностранец, фамилия 
которого не установлена. Как следует из документов этого дела, еще раньше 
сестра Моралеса была сожжена в Санто-Доминго по тому же обвинению в иудаизме.
     В 1537 г. Хуаном де Сумаррага по обвинению в иудаизме был привлечен к суду 
инквизиции старший алькальд Мичоакана Гонсало Гомес. Участник конкисты, Гомес 
владел обширными земельными наделами. В историю Мексики он вошел как основатель 
первой текстильной мануфактуры. Донос на него написал в инквизицию его сосед 
Кристобаль де Вальдерама. Сумарраге не удалось доказать причастность Гомеса к 
иудаизму, в результате чего он был обвинен только в кощунственных высказываниях 
и отделался крупным штрафом и заточением на 30 дней в монастыре, если не 
считать почти годичного пребывания в предварительном заключении.
     Врачи также находились под постоянным наблюдением инквизиторов. Многие из 
них были "новыми христианами" и часто высказывали неортодоксальные религиозные 
взгляды. Так, в Пуэбле в 1551 г. инквизиция судила врача Педро де ла Торре за 
то, что он сказал: бог и природа – одно и то же. Трибунал инквизиции приговорил 
его к уплате штрафа в 100 золотых песо и выслал в Испанию (Greenleaf R. E. Op. 
cit., p. 664).
     В том же 1551 г. инквизиция судила врача Педро де Сантандера. Он был 
обвинен в непочтительных высказываниях в адрес папы римского. Инквизиция 
выдвинула против него обвинение в лютеранстве. Она заставила Сантандера 
отречься от своих "греховных" высказываний, осудить их и заплатить крупный 
штраф.
     "Начальная" инквизиция использовалась в межцерковной борьбе за влияние. 
Инквизитор Монтуфар, будучи сам доминиканцем, стремился подорвать авторитет 
соперничавших с его орденом францисканцев. Он объявил руководство для обращения 
индейцев в католичество "Краткая очень полезная доктрина" (1544) своего 
предшественника францисканца Сумарраги еретическим сочинением, так же как и 
произведение другого францисканца Матурино Гильберта "Диалог о христианской 
доктрине на языке тарасков" (1559). Монтуфар добился осуждения этих работ. Не 
щадил он и августинцев, например, обвинил августинца Алонсо де ла Вера-Крус в 
ереси на том основания, что тот в своем труде "Де Децимис" (1555) утверждал: 
индейцы не обязаны платить десятины, ибо в Индиях нет "белого" духовенства, а 
монахи живут с подаяния. Вера-Крус был отозван в Испанию. Монтуфар учредил 
специальную должность инквизитора-делегата по делам монахов, на которую 
назначил Эстебана де Портильо. Подвергая контролю деятельность монахов, 
Монтуфар ссылался на решения Тридентского собора, согласно которым монашеские 
ордены были обязаны подчиняться церковной иерархии.
     "Начальная" инквизиция была не в состоянии преследовать противников церкви 
в колониях в таких "грандиозных" масштабах, как это делалось в Испании. У 
колониальных епископов и руководителей монашеских орденов в первой половине XVI 
в. не было для этого ни средств, ни авторитета. Большинство конкистадоров, 
первых поселенцев колоний, священников и монахов думали только об одном – 
побыстрей обогатиться и насладиться жизнью. Они не считались с королевскими 
указами, церковными запретами и канонами. Вице-короли и епископы опасались 
раздражать эту буйную вольницу слишком строгими требованиями соблюдения 
церковных обрядов и принципов христианской добродетели. Стремясь укрепить свой 
авторитет, они непрестанно слали королю скорбные послания, прося официально 
учредить в колониях инквизиционный трибунал с тем, чтобы навести здесь порядок, 
наказать непокорных, вероотступников и тех, кто незаконно присваивал "кинто 
реаль" – пятую часть доходов от колониального грабежа, шедшую в королевскую 
казну.
     Франсиско де Толедо, вице-король Перу (1569-1584), жаловался Филиппу II, 
что не может справиться с монахами и священниками, которые под предлогом 
обращения в христианство грабят индейцев, что повсюду раздается ропот на 
королевских чиновников, бродят шайки грабителей, возникают мятежи против 
королевских властей. Языки у всех распустились, никто не соблюдает закона и 
церковных заповедей. Шлите инквизиторов! – взывал вице-король.
     Священник Мартинес писал генеральному инквизитору Испании Эспиносе 23 
декабря 1567 г.: "…в королевстве Перу столько свободы для извращения и греха, 
что если нам господь бог не придет на помощь, то опасаемся, что эти провинции 
станут хуже, чем Германия… Если наш господь пришлет в это королевство судей 
священного трибунала инквизиции, то им не справиться с имеющимися 
многочисленными делами до самого дня последнего суда".
     Педро де ла Пенья, архиепископ Кито, в письме от 15 марта 1569 г. тому же 
Эспиносе отмечал, что повсюду распространено