посмелее и 
отчаяннее, мне заявили, что не хотят верить в жестокого бога христиан". 
Францисканский провинциал из Перу в свою очередь сообщал в 1561 г.: 
несправедливое отношение испанцев к индейцам-убеждало последних в том, что 
религия испанцев была ложной, ибо или они действовали вопреки своей вере, или 
их бог был сообщником в их преступлениях, или Лютер был прав, утверждая, что 
для спасения души достаточно одной веры без богоугодных дел. Иезуит Бартоломе 
Эрнандес писал в 1572 г. из Перу: индейцы уверены, что испанцы навязывают им 
свою веру в целях угнетения и получения от них больших податей (Ibid., p. 
190-191).
     Иезуит Луис Лопес из Лимы отмечал в 1569 г., что было бы чудом, если бы 
индейцы поверили в истинность христианства. Испанцы своим поведением настолько 
дискредитировали католическую веру, что аборигены считали для себя позором 
называться христианами (Ibid., p. 431-432).
     Собственно говоря, сама королевская власть признавала жестокое обращение 
испанцев с местным населением, периодически запрещая им селиться в деревнях 
индейцев, обращенных в христианство, или без особого разрешения посещать их, 
хотя при этом власти, как справедливо указывает Джон Л. Фелан, никогда не 
отступали от принципа, согласно которому индейцев следовало принуждать работать 
на испанцев (Leddy Phelan J. Op. cit., p. 82). А последнее сводило на нет все 
"заботы" короны о благополучии индейцев.
     Педро Боргес так суммирует причины, побуждавшие индейцев относиться 
враждебно к католической вере: "Потеря независимости и свободы, необходимость 
приспособиться к чужому образу жизни и выполнять навязанную им работу – все это 
толкало индейцев относиться враждебно к религиозной системе, которая, по их 
мнению, принесла им столько горя" (Borges P. Op. cit., p. 196).
     Характерно, что среди обращенных индейцев не находилось таких, которые в 
свою очередь выступали бы с пропагандой христианства, если не считать 
помощников миссионеров (фискалов) в редукциях. Но фискалам поручалось только 
следить за исполнением индейцами основных обрядов, а не пропагандировать 
христианство. Индейцы на протяжении 300 лет колониального господства оставались 
для церкви в лучшем случае "несовершеннолетними", "детьми", требующими строгого 
глаза и крепкой руки. Некоторые миссионеры винили в своих бедах завоевателей, 
они называли конкисту, в которой многие из них принимали участие, "позором для 
веры" (escandolo de la fe), утверждали, что христианская вера вступила в 
Америку "не с той ноги" (de mal pie), подразумевая, что ей сопутствовал меч 
конкистадоров (La Iglesia en Espafia у el Peru. Coleccion de documentos para la 
historia de la Iglesia en el Peru que se encuentran en varios archivos, v. II, 
ed. E. Lisson Chavez. Sevilla, 1944, p. 41, 659). Последние в свою очередь не 
оставались в долгу и уличали миссионеров в эгоизме, лени, жадности, 
сладострастии, бездельи и тому подобных пороках, объясняя этим неприязнь 
индейцев к христианству (Documentos ineditos…, p. 89-90, 158-159, 219, 251-252, 
265).
     Миссионеры требовали запретить "белому" духовенству иметь какое-либо 
отношение к индейцам, но королевской власти вовсе не улыбалось отдать на откуп 
миссионерам все местное население. Миссионеры были нужны короне для обращения 
индейцев в христианство, их "мирного" покорения, после чего можно было 
извлекать из их пасомых определенную материальную пользу, а для этой цели 
больше подходили не миссионеры, а священники, которым были чужды какие-либо 
эгалитарные тенденции и пресловутое испанское стремление к "справедливости", 
столь непомерно раздутое Льюисом Хенке.
     Исключение делалось для иезуитов, действовавших в пограничных районах 
(Парагвае, в северных областях Мексики), имевших стратегическое значение для 
испанской короны. После запрещения иезуитского ордена и изгнания его членов из 
Америки находившиеся под его контролем индейцы были переданы в ведение "белого" 
духовенства.
     В начале миссионеры склонялись к тому, чтобы христианское вероучение 
преподносилось индейцам на их же языке, и стали усиленно изучать местные 
наречия, сочинять на них всякого рода пособия по католической вере. Робер Рикар 
обнаружил 109 таких сочинений на 9 индейских языках, относящихся к периоду 
1524-1572 гг. Из них 80 принадлежало францисканцам, 16 – доминиканцам, 8 – 
августинцам и 5 – неуточненным авторам (Ricard R. Op. cit, p. 65). Однако по 
разным причинам миссионерам пришлось отказаться от использования местных языков 
в целях евангелизации. Их оказалось слишком много, к тому же они не были 
приспособлены для изложения всех тонкостей католической теологии, а искажения в 
переводах на местные языки "попахивали" ересью и могли закончиться для 
незадачливого переводчика привлечением к суду инквизиции. Вместе с тем 
королевская власть без особого восторга относилась к использованию для 
проповеди христианства местных языков, опасаясь, что оно будет способствовать 
изоляции индейцев и даст миссионерам определенные преимущества перед 
колониальными властями. Корона настаивала на скорейшей испанизации индейского 
населения, на обучении его испанскому языку.
     Не принесла ожидаемых результатов и затея францисканцев создать своего 
рода элиту из преданных завоевателям индейцев, воспитанных с детства монахами. 
Именно этой цели должна была служить знаменитая школа для детей индейских 
вождей, основанная францисканцами в Тлалтелолко – одном из районов мексиканской 
столицы. Хотя ученики школы проявили недюжинные способности к освоению 
церковных доктрин, их принятию в лоно францисканского ордена, а тем более 
посвящению в священнический сан воспротивилось как церковное, так и 
колониальное начальство. Возобладало мнение, что индейцы не способны 
пропагандировать христианскую веру, ибо привержены к пьянству, воровству, 
многоженству, мужеложеству и прочим порокам. В 1555 г. собор в Мексике 
официально запретил принимать