|
Верхний слой в мире североафриканских разбойников составляли капитаны
кораблей — раисы. Это было удивительное формирование инициативных, деятельных
и беспринципных людей, которые стояли во главе групп корсаров, — этакая
акционерная компания, часть доходов которой распределялась между участниками
разбоя, а часть уходила в казну Османской империи. Независимые раисы тщательно
оберегали свою самостоятельность. Обширные западные кварталы Алжира, в которых
жили эти богатые люди, представляли собой дворцы-крепости, наполненные
вооруженными слугами, готовыми дать отпор любому нападению. Алжирские раисы
группировались в специальную профессиональную корпорацию — таифа (taifa).
Единство, взаимопомощь и солидарность раисов превратило таифу в
могущественнейшую политическую силу, которая диктовала свою волю местным
органам власти. Правители Османской империи прекрасно понимали особенности
политической ситуации в корсарских обществах, и не случайно правителей Алжира
выбирали из рядов наиболее выдающихся раисов, обладающих авторитетом. Арудж,
Хайраддин, его сын Хасан-паша, Салах-раис, его сын Мухаммед и наконец Ульдж Али
— правители Алжира в ту героическую пору — все были рейсами.
В глазах европейского общественного мнения трудно было бы подыскать более
омерзительных монстров, чем эти гнусные барбарийские пираты. Стереотипы рисуют
образ огромного, обрюзгшего варвара-араба, с черными свисающими усами,
всклокоченной бородой, в широких цветастых шароварах, вооруженного до зубов
тесаками и саблями ужасающей величины. Его краснеющие от ярости глаза под
косматыми бровями горят жаждой убийства. Страшные мускулистые руки так и
стремятся вцепиться в твое горло… Остановимся и усомнимся в реальной
достоверности таких кошмарных картинок. Несомненно, что среди раисов находилось
предостаточно жестоких убийц и насильников. Однако любопытно, что большинство
этих «мусульманских чудовищ» были вовсе не арабами или турками. Почти все они
были… европейцами.
Современник писал: «Ко всем разбойным делам, которыми они (барбарийские
корсары. — Д. К.) похваляются, присоединяется бездна всевозможных пороков,
безнаказанно царящих, в их среде, и можно не сомневаться, что за те сто
двадцать пет и более, что они занимаются пиратским промыслом, сия
безнаказанность привлекает в их города как в разбойный притон воров, злодеев и
подозрительных личностей всех мастей. И если бы мне пришлось проводить
параллель с таким же несчастным краем, где поселились и сделались неотъемлемой
частью организма самые черные преступления, то не нашел бы я лучшею, как
сравнить его с блудницей из Апокалипсиса 4, которая, восседая на многоголовом
чудище и держа в руке чашу, опьяняет сладостью своих прелестей все народы земли.
И в самом деле, не эти ли пороки привлекают каждодневно в проклятые города
Барбарии стольких злодеев всех наций, будь то магометане и нечестивые христиане,
греки, русские, португальцы, испанцы, французы, англичане, фламандцы, немцы и
другие, которые, отвергнув веру в истинного Бога, приносят себя в жертву
дьяволу и становятся ренегатами? Добавим к этому, что то багряное чудище и те
проклятия и богохульства, которые оно изрыгает, являют нам мистический образ
жестокости неверных, проявленной к стольким несчастным христианам, в крови
которых они умывают руки».
Разными путями оказались в Северной Африке эти люди недюжинных
способностей и энергии, привычные к риску и всю жизнь выкручивающиеся из
безвыходных ситуаций. Они могли быть захвачены в плен и стать рабами или их
пригнала сюда жажда авантюр, а в иных случаях карающий меч правосудия заставлял
поспешно скрыться от преследования и затаиться в далеких краях. Так или иначе,
но в просторах Средиземноморья они обрели новый образ жизни. Здесь можно было
добиться всего — богатства и власти и самых прекрасных женщин, — все зависело
от смелости, удачи и беспринципности. Европейцы надевали тюрбаны, делали
обрезание и принимали ислам, отметая для себя пути возвращения в родные
католические страны, для которых они становились «ренегатами» — отступниками.
Даже в качестве капитанов торговых кораблей не могли они впредь входить в
гавани южноевропейских городов — пылающие костры инквизиции были достаточным
основанием для такой осторожности5. Сжигая за собой мосты, эти изгои могли
заниматься только одним промыслом — разбоем. Большинство ренегатов-раисов были
уроженцами Калабрии, Сицилии и Венеции, но корсарский промысел на побережье
Магриба объединил также англичан, французов, славян, ирландцев, генуэзцев,
корсиканцев, фламандцев, испанцев, шотландцев и много других национальностей.
Местные жители были весьма невежественными моряками, и огромная морская
практика, широкие технические знания, компетентность и отчаянная смелость
возносили ренегатов на самую вершину корсарского мира.
Их имена остались в истории — венгр Джафар, албанцы Мами и Мурад,
венецианцы Мами-ар-раис и Гассан, грек Дели Мами, француз Мурад, испанцы Юсуф и
Мурад-ад-раис по прозвищу Мальтрапильо (Бродяга), голландцы Морат-раис (наст,
имя Ян Ян-сон из Гарлема), Сулейман-Буфое (Яков де Хееравард из Роттердама),
Салим-раис (Винбор).
Как видим, средиземноморский разбой был делом рук не одних африканцев или
арабов6. В XVI — XVIII вв. за ним стоял прежде всего религиозный вопрос, так
как морской грабеж был взаимным делом последователей и Христа, и Магомета.
Антимусульманские центры пиратства базировались на Балеарских островах, Сицилии,
Мальте, Корсике, в итальянской Тоскане, во французском Провансе и в испанской
Каталонии. Так что в несчастьях, преследовавших средиземноморскую торговлю в
XVI — XVII вв., были повинны не одни только арабы. Однако, с точки зрения
европейцев, именно грабящие мусульмане являлись пиратами и разбойниками. Если
же разбоем занимались христиане, то они выступали не иначе как «борцы за
|
|