одствующим, особенно 
в пределах Ближнего и Среднего Востока, африканского Средиземноморья.
    Религиозные догматы ислама до примитивности просты и весьма жестко 
фиксированы. Генеральная установка здесь — на покорность человека воле Аллаха, 
его посредника-пророка и замещающих пророка лиц, от халифа либо святого 
шиитского имама до обладателей власти на местах. Полное повиновение власть 
имущему объясняется как сакрально авторизованным принципом божественного 
источника высшей власти («Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк Его») при 
упоминавшемся уже полном слиянии политической администрации с религизным 
авторитетом, так и сознательно культивируемыми фатализмом («на все воля 
Аллатач>) и принихен-ностыо личности, этой жалкой песчинки по сравнению со все 
тем же всемогущим Аллахом. Приниженность конформной личности, всецело преданной 
воле Аллаха, фатализм и покорность судьбе — вот источники не только 
религиозного фанатизма, коим отличались и по сей день отличаются многие 
преданные вере воины ислама (федаи, фидаи, федаины), но и того самого 
«поголовного рабства» как принципа социальной структуры, о котором писали в 
свое время Гегель и Маркс.
    Ислам подчеркнуто эгалитарен: перед Аллахом все равны. Причастность к 
истинной вере, к всеобщей умме много важнее деления на расы, народы, племена и 
языковые группы. Поэтому классическая арабо-исламская и вообще мусульманская 
традиция практически не признает социальную замкнутость сословий, 
наследственное социальное неравенство. Напротив, религиозно освящен и 
практически всегда реализовывался принцип социальной мобильности: сила, 
способности, случай открывают двери наверх перед каждым, достойным того. Раб 
мог стать эмиром и султаном, бедняк-крестьянин — уважаемым знатоком ислама, 
высокопоставленным улемом, солдат — военачальником. Речь идет не о равенстве 
статуса и тем более прав: в обществе «поголовного рабства» все было как раз 
наоборот — низший всегда бесправен перед вышестоящим и легко может стать 
жертвой его произвола. Речь о равенстве возможностей, о равенстве жребия, 
реализации чего ншияда не мешали ни покорность, ни фатализм мусульманина: 
честолюбивый и энергичный всегда в своих стремлениях и претензиях опирался на 
то и на другое, причем именно покорность его воле Аллаха и позволяла 
реализовать уготованную ему судьбу.
    Но что существенно: генеральная установка и реальные общественно значимые и 
престижные целеустремления мусульманина всегда ограничивались продвижением его 
вверх по лестнице власти или религиозного знания. Других престижных путей 
обычно не было. И хотя в мире ислама всегда были богатые купцы, практически 
условия для активной частнопредпринимательной деятельности были крайне 
неблагоприятны. Отсутствие надежных правовых гарантий индивида-предпринимателя 
и, главное, полный произвол власти, всегда ревниво следившей за богатеющим 
торговцем, существенно ограничивали возможности частного лица, не облеченного 
властью (впрочем, подчас не помогала и причастность к власти: более крупные 
акулы без стеснения заглатывали тех, кто поменьше). Поголовное рабство и 
бесправие — это оборотная сторона эгалитаризма. Все равны и все одинаково 
бесправны. Право у тех, кто обладает силой, а овладевший силой и захвативший 
власть вместе с нею приобретает и сакральный авторитет. Исключение — и весьма 
существенное — являют собой шииты, признающие законной высшей властью лишь. 
правление прямых потомков Мухаммеда, святых имамов или их родственников по 
боковым линиям (алиды, фатимиды, сеиды, шерифы).
    
    Слабая социальная защищенность индивида и даже целой корпорации (семьи, 
общины, клана, цеха и т.п.) в мусульманских обществах лишь усиливала мощь 
власти. Неудивительно, что мусульманские государства были, как правило, весьма 
могущественными. Несложная их внутренняя административная структура обычно 
отличалась простотой и стройностью. Эффективность центральной власти, 
опиравшейся на принцип власти-собственности, господство государственного 
аппарата власти и взимание в казну ренты-налога с последующей ее редистрибуцией,
 подкреплялась, как не раз уже упоминалось, сак-ральностыо власти и покорностью 
подданных. Впрочем, исламские государства тоже нередко распадались, уступая 
место более мелким. Однако характерно, что и приходившие на смену крупным 
мелкие государства (например, султанаты и эмираты распавшегося халифата) тоже 
были централизованными государствами, хотя и меньшего масштаба. Эффекта 
феодальной раздробленности мир ислама — по крайней мере в описываемом регионе — 
практически не знал, что вполне соответствует особенностям исламского социума.
    Впрочем, здесь нужна оговорка. В тех нередких случаях, когда речь идет о 
зависимых полуавтономных странах (например, о странах Магриба, включая Египет, 
подчиненных Османской империи), ситуация усложнялась за счет того, что 
правители этих стран, обладая немалой автономией и реальной властью, все же 
были скованы в своих действиях. Это вело к относительной слабости власти в 
соответствующих странах, что, как говорилось, сыграло свою роль в процессе их 
колонизации. Но стоит заметить, что и в этой ситуации, как о том 
свидетельствуют' годы правления Мухаммеда Али Египетского, многое зависело от 
конкретных условий, в частности от личности правителя. Можно сформулировать 
некую закономерность, смысл которой сводился бы к тому, что исламская система 
власти в принципе благоприятствует существованию сильного централизованного 
государства, хотя при некоторых обстоятельствах благоприятные факторы могут и 
не сработать.
    Ислам нетерпим. Нетерпимость его проявляется не в том, что правоверные 
стремятся обратить в ислам всех н