Возвращаясь теперь к вопросу, поставленному в начале данной главы, обратим 
внимание на явную общность условий и обстоятельств, сыгравших немаловажную, а 
порой и решающую роль в том, что именно эти два региона — Африка и юг Азии — 
стали практически одновременно колониями европейских держав в пределах Старого 
Света.
    Первое, что объединяет эти регионы,— их природно-климатическая зона, зона 
тропиков и субтропиков, в немалой степени предопределившая как небывалые 
возможности эксплуатации природных ресурсов (желанные пряности; возможность 
специализированного, в том числе плантационного, выращивания многих 
экзотических товарных культур, в том числе весьма ценных — хлопка, гевеи, 
пряностей, какао, кофе, чая и др.), так и общую отсталость местного населения, 
в значительной своей части находившегося на первобытном и полупервобытном 
уровне существования и уже по одной этой причине не имевшего возможности 
оказать колонизаторам серьезного сопротивления Это же обстоятельство косвенно 
явилось причиной работорговли, которая расцвела именно за счет захвата (ловли),
    
    продажи и перепродажи беззащитных людей, живших мелкими общинами и поэтому 
являвшихся легкими потенциальными жертвами работорговцев.' И хотя на островах 
Индонезии масштаб работорговли (в основном за счет первобытного населения 
Сулавеси) был несравним с тем, что происходило в Африке, важен сам факт: 
торговали преимущественно теми, за кем не стояла сильная политическая структура,
 заинтересованная в сохранении и защите своего населения.
    Отсутствие сильной политической власти, государства — второе, что сближает 
ситуацию на юге Азии и в Африке. Здесь имеется в виду не только и не столько 
океан первобытности, сколько слабость мелких и недолговечных государственных 
образований, зачастую враждовавших между собой и являвшихся сравнительно легкой 
добычей даже немногочисленного, но хорошо организованного и вооруженного 
противника, какими были колонизаторы. Это касается и государств Индокитая, Явы 
и Суматры, и арабских стран Магриба, и еще в большей степени полупервобытных 
протогосударственных структур Тропической Африки. Но случайно ли государства — 
речь не о полупервобытных — оказались столь слабыми в момент колонизации, будь 
то страны Магриба или даже Индия? Отнюдь. И здесь обратим внимание еще на одно 
важное обстоятельство, сближающее судьбы колоний Африки и юга Азии.
    Речь идет о том самом цивилизационном фундаменте, которому было уделено уже 
немало внимания. Как о том говорилось, индуизм, равно как и буддизм в принципе 
отличаются социальной инертностью, политической нейтральностью, что на 
протяжении веков было фактором, внутренне ослаблявшим соответствующие 
государства. Правда, это не относится к исламу. Но в Индонезии и Малайе ислам, 
как упоминалось, оказался достаточно поверхностным наслоением на 
индо-буддийском религиозно-цивилизационном фундаменте и заметной роли в 
усилении административно-политической структуры не сыграл. Что же касается 
стран Магриба и особенно Египта, то там исламский цивилизационный фундамент был 
достаточно мощным, а основанные на нем государства в принципе сильными. 
Слабость же их была в том, что они оказались вассалами султана, точнее, 
одряхлевшей, пришедшей в состояние упадка Османской империи. Таким образом, 
слабость государств юга Азии была вполне закономерной, Магриба—с известным 
оттенком случайности, но тоже естественной в сложившихся обстоятельствах. Что 
же касается государств Тропической Африки, то их слабость была настолько 
очевидной, что они порой рушились даже без воздействия извне, под влиянием 
изменившегося баланса транзитной торговли или иных случайных и внешних факторов.

    Стоит оговориться, что именно там, где цивилизационный фундамент бил 
наиболее мощным и где государство оказалось достаточно сильным (имеется в виду 
Египет, особенно после правления Мухам-
    
    меда Али), колониальная экспансия в силу необходимости приняла настолько 
слабый, стертый облик, что есть основания вести речь скорее о полуколониальной 
зависимости, чем о колониализме,— как формально (Египет оставался вассалом 
султана), так и по существу. Это исключение из тех, что подтверждают правило. И 
хотя правило пока еще не очевидно (речь о полуколониях впереди), оно все же 
напрашивается, в том числе и из сравнения судеб Африки и юга Азии.
    блок третий
    Ближний и Средний Во "
    Глава 9
    Османская империя и республика иска я Турция
    Кризис империи, становившийся все более очевидным с XVIII в., достиг своего 
апогея в начале XIX в. Реформы Селима III и Махмуда II на рубеже XVIII—XIX вв. 
были отчаянной попыткой покончить с пережитками тянувшей страну в средневековье 
военно-ленной систе-мц. Кое-чего они помогли добиться, но последующий ход 
событий и, в частности, военные успехи Мухаммеда Али Египетского, поставившего 
Порту (этим термином в Европе обозначали султанское правительство и Османскую 
империю в целом) на грань военного краха, свели результаты второго тура реформ 
практически на нет. От полной гибели империя была спасена лишь в результате 
вмешательства держав, не желавших этого: неизбежно вставал вопрос об обширном 
наследстве владений империи в Европе, больной вопрос о проливах, на которые 
претендовала Россия, что категорически не устраивало другие страны, прежде 
всего Англию. Уже летом 1839 г. державы официально объявили, что берут Порту 
под свое «коллективное попечение», а Лондонская конференция, ультимативно 
потребовавшая от Мухаммеда Али отказаться от плодов его побед, в 1840 г. 
узаконила это коллективное попечительство, причем у нового султана 
Абдул-Меджида (1839—1861) не было иного выхода, как принять его.
    Острый внутриполитический и экономический кризис, военное поражение, 
давление держав, успешно добивавшихся все новых уступок и льгот, — в