вести особо. Здесь много общего с тем, как политически ведут себя 
аналогичные земляческие ассоциации в крупных городах на всем Востоке XIX—XX вв.,
 будь то, скажем, Индия или Китай. Но для нас сейчас важно четко выделить и 
зафиксировать главное: землячества в городах — вариант традиционной общины, 
близкий к исходному, хотя и существенно отличный от него.
    Итак, общинную структуру как таковую колониализм отнюдь не подорвал 
сколько-нибудь заметно. Она трансформировалась, но сохранилась. Мало того, 
приобрела в своих новых вариантах (городские земляческие ассоциации) устойчивые 
и адаптированные к новым условиям формы существования, в целом соответствующие 
традиционным принципам жизни. Это и есть, если угодно, то самое приспособление, 
которое — наряду с более или менее активным прямым и косвенным сопротивлением — 
демонстрируют традиционные структуры в колониальную эпоху практически повсюду. 
Но к чему же, в свете сказанного, сводится трансформирующая, модернизирующая, 
вестернизнрующая функция колониализма в Африке?
    Если абстрагироваться от крайностей и жестокости апартеида и оставить в 
стороне всю неприглядность колониализма и колониального вторжения в чужие земли 
как таковую, то главная его функция, особенно в Тропической Африке, сведется к 
насильственному внедрению цивилизующего начала, цивилизации в ее 
европейско-капиталистическом варианте. Имеется в виду принципиально чуждая 
традиционному Востоку и особенно Африке цивилизация с характерными именно для 
нее развитой частной собственностью, свободным рынком и необходимыми для этого 
гражданскими правами, свободами, нормами и процедурами. Практически дело 
свелось к тому, что на первобытный либо полупервобытный фундамент, в лучшем 
случае с очень слабым религиозно-цивилизационным пластом диффузного суданского 
ислама, был наложен мощный пласт вестернизованного капитала в его промышленной 
модификации. Очень важно подчеркнуть, что этот пласт — не чета 
полусредневековому католицизму, который был привнесен португальцами в Конго или 
испанцами на Филиппины. Тот куда легче и проще взаимодействовал с местной 
полупервобытностью, ибо сам был достаточно далек от пострефор-мационного 
протестантизма как идеологии промышленного капитализма. Во всяком случае 
филиппинцы адаптировались к католицизму без лишних трудностей, правда, на 
протяжении ряда веков. Здесь же, в Тропической Африке последнего века, ситуация 
оказалась намного сложней.
    Для взращенного первобытной общностью среднего африканца адаптироваться в 
обстановке частнособственнического капиталистического чистогана было делом 
далеко не простым, даже если принять во внимание наличие многочисленных 
посредников в лице
    
    миссионерских или колониальных школ, которые стали готовить кадры из 
местных племен для ужд администрации. Конечно же, жизнь оказывала определенное 
воздействие. И школы учебные, и более суровая школа жизни на руднике либо на 
заводе делали свое дело. Во всех странах Тропической Африки в XX в.— где раньше,
 где позже — сформировались свои отряды рабочих, появилась образованная 
интеллигенция. Кое-где стали возникать и кадры предпринимателей современного 
буржуазного типа, хотя здесь всегда нужны оговорки: нельзя, разумеется, 
представлять себе дело таким образом, будто стоит только вчерашнему общиннику 
всерьез заняться предпринимательством, как он тут же, почти автоматически 
станет буржуа западного типа. Увы, все далеко не так просто. Достаточно 
напомнить хотя бы о нормах трибализма, согласно которым твое — это не только 
твое, но частично и общее, принадлежащее твоей семье, общине, твоему племени, 
наконец.
    И все-таки, несмотря на все трудности, цивилизующее начало активно 
внедрялось в Тропическую Африку, почти лишенную его в прошлом. Внедрялось грубо,
 силовыми методами. Несло с собой страдания для людей, не привыкших к этому и 
не желавших нововведений. Но в то же время несло и новую, невиданную прежде 
технику, иной характер хозяйства, иные формы производства, условия труда и т. п.
— словом, совершенно иную жизнь. Естественно, что африканцы не сразу привыкли к 
этой новой жизни, как далеко не сразу даже наиболее грамотные из них уяснили, 
скажем, существо избирательной демократической процедуры, принципы 
партийно-политической борьбы, специфику профсоюзных организаций. Пожалуй, вся 
первая половина нашего века ушла на адаптацию в этом смысле хотя бы городского 
населения, пусть только некоторой части его (вспомним Сенегал). Но вместе с тем 
нельзя не заметить, что к моменту деколонизации почти все страны Тропической 
Африки были все же уже готовы к тому, чтобы на основе той же демократической 
процедуры, партийно-политической борьбы, республиканской организации, различных 
форм законодательных институтов и т. п. управлять своими государствами 
самостоятельно. Иными словами, время зря не прошло. Африка за полвека-век 
обрела то, чего была лишена и без чего век назад говорить о политической 
самостоятельности и самоуправлении на уровне приемлемых стандартов и 
достаточной внутренней устойчивости политических образований было бы просто 
нереально.
    Конечно, переоценивать цивилизаторскую миссию колониализма не стоит. 
Достаточно напомнить о том, что далеко не везде в Африке демократические 
процедуры привились, о чем свидетельствуют и многочисленные с удивительной 
легкостью совершаемые военные переворотили ПрОСТО диктяторскиа ряжими Но одно 
нм-пмнрнту колониальный капитал, вторгнувшись в Тропическую Африку, экс-
    
    плуатируя ее природные и людские ресурсы, одновременно содействовал ее 
экономическому развитию, вкладывал в это развитие немалые средства и формировал 
необходимые для функционирования капитала административно-политическую среду и 
культурно-просветительную систему, способную создавать грамотные и образованные 
слои населения, кадры для промышленных предприятий и всей инфраструктуры, 
включая органы управления. Правда,