лости Африки и слабости, 
неустойчивости, хрупкости ее государственных образований вычленить два 
наиважнейших фактора. Фактор первый был задан
    5-77
    
    самой природой тропиков. Он аналогично действовал и на юге Азии, в том 
числе в зоне островного ее мира. Правда, там географический рельеф смягчал 
неблагоприятные природные условия за счет близости океана, что оказывало свое 
воздействие и в Африке, где прибрежные районы выгодно в этом смысле отличались 
от глубинных, континентальных. Но в целом климат повсюду в тропиках оказывал 
свое воздействие, тем более на континенте. Природно-климатический фактор был 
первичным, его можно считать первопричиной отсталости и стагнации. Фактор 
второй — это культурный потенциал населения, тот цивилизационный фундамент, на 
который в борьбе с неблагоприятной экологической зоной хозяйствования человек 
может опереться. Именно этот фундамент — диффузное проникновение в Индокитай и 
Индонезию индо-буддизма на рубеже нашей эры — обусловил поступательное развитие 
стран и народов Юго-Восточной Азии. Аналогичный фундамент содействовал 
сохранению государственности в Эфиопии. И отсутствие такого рода фундамента 
определяло тот зависимый от внешних сил неустойчивый характер всех остальных 
государственных образований Тропической Африки, о которых уже шла речь.
    Здесь встает законный вопрос: как с точки зрения 
религиозно-цивилизационного фундамента следует оценивать католицизм в том же 
распавшемся к XIX в. Конго и тем более ислам государственных образований 
суданского пояса? Почему в этих случаях фундамент не сработал или работал 
недостаточно эффективно?
    Что касается Конго, то католицизм, привнесенный сюда португальцами, сыграл, 
конечно, известную роль цементирующей структуру доктрины. Стоит напомнить, что 
даже мощное движение протеста против колонизаторов на рубеже XVII — XVIII вв. 
было не столько антихристианским, сколько сектантским. Иными словами, 
католицизм за два-три века достаточно основательно укрепился в Конго. И все же, 
во-первых, этого срока было явно недостаточно для создания сколько-нибудь 
весомого цивилизационного фундамента — во всяком случае при темпах и масштабе 
нововведений, свойственных XV — XVII векам; во-вторых, значимость нововведений 
резко снижалась из-за того, что в да1рк)м случае религиозный фундамент с его 
культурой целиком ассоциировался с пришельцами-колонизаторами, по отношению к 
которым традиционная структура явственно была чуждой.
    Что же касается исламизированных государств суданского пояса, начиная с 
Ганы, то там картина была несколько иной, хотя и во многом сходной: исламский 
религиозно-цивилизационный пласт был поверхностным, внешним по отношению к 
традиционной африканской общине, связанным с интересами транзитной торговли. 
Этот пласт понемногу ложился в фундамент культурных потенций суданских народов, 
что и вело к тому, что эстафета государственных образо-
    
    ваний здесь практически не прерывалась, одни политические структуры сменяли 
другие. И это, безусловно, было гораздо лучше, чем ничего. Одйако пласт был 
слишком тонок, чтобы энергично воздействовать на трансформацию традиционного 
общества. Конечно, общества суданского пояса испытывали определенное 
воздействие и соответствующим образом трансформировались, приспосабливались. Но 
процесс шел медленно и не затрагивал глубинные основы, внутриобщинные отношения.
 Словом, на примере исламских государств можно говорить о некотором движении от 
состояния застоя, о некоем преодолении стагнации, но в лучшем случае — лишь о 
первых шагах в этом направлении. Ситуация стала всерьез изменяться только с 
началом колониальной экспансии в широких масштабах, когда в силу вступил новый 
для Африки фактор необычайной мощности: колониальный промышленный капитал, 
принципиально отличный от знакомого ей до того колониального торгового капитала,
 сравнительно мало воздействовавшего на традиционную структуру континента, во 
всяком случае в Тропической Африке.
    Колониальный промышленный капитал в Тропической Африке
    В чем именно была, в первую очередь, трансформирующая функция колониального 
промышленного капитала и сопутствующих ему институтов в Африке? Было бы наивным 
ожидать, что вторжение капитала и создание условий для его функционирования, 
включая сооружение развитой инфраструктуры, налаживание плантационного 
хозяйства, строительство промышленных предприятий, рудников и городов для 
обслуживающего их рабочего населения, быстро подорвет устои африканской общины 
и тем самым изменит глубинные основы традиционной структуры Тропической Африки. 
Этого, как известно, не произошло в сколько-нибудь серьезной степени даже в 
наши дни, при всем том, что современная Африка с ее огромными перенаселенными 
городами как бы символизирует разрушение общины. Дело в том, что главное 
все-такие не во внешней символике: не следует забывать, что основная масса 
населения современных городов объединена в земляческие ассоциации, суть которых 
в колониальной и постколониальной Африке сводилась и сводится не только к 
объединению мигрантов из определенной населенной преимущественно данным 
племенем местности, но прежде всего именно к сохранению в новых условиях 
традиционной, пусть и модифицированной, общинной структуры. Без этого вышедший 
из деревни африканец не просто чувствует себя неуютно и хуже адаптируется — без 
этого он едва ли вообще в состоянии выжить, нормально жить. О том, как это 
сказывается на всем образе жизни городского населения, и в частности о 
политических функциях такого рода союзов, речь можн