й организации, на обезличенность индивида в ее рамках. Все это, 
бесспорно, именно так. Но ведь нечто в этом роде характерно и для других, едва 
ли не для всех первобыт-ных и полупервобытных общин.
    Африканисты много пишут о системе каст, которая действительно хорошо 
известна Африке. Касты чаще всего возникали там в резуль-
    
    тате наложения одного этноса, становившегося господствующим (обычно 
скотоводческого), на другой, зависимый от него (земледельческий). Но и касты не 
чисто африканская специфика. Общинно-кастовый строй с крепкой устойчивой 
общиной и нерушимыми кастами был тысячелетиями известен Индии, но это не 
помешало ей стать страной высокоразвитой цивилизации. Почему же система 
устойчивых общин и кастовых связей не выводила Тропическую Африку за пределы 
уровня полупервобытных кастовых этно-стратифицированных политических структур, 
прото- и раннегосудар-ственных образований, к тому же весьма непрочных и 
недолговечных? Непрочными и недолговечными политические образования были и в 
условиях общинно-кастовой Индии, но там это никак не меняло того обстоятельства,
 что эти структуры, как и все общество, были достаточно развитыми, 
соответствовали стандарту развитой цивилизации. Словом, невольно складывается 
впечатление, что сам по себе весьма нужный и ценный анализ африканской общины и 
всего, с ней связанного, ответа на вопрос не дает. Видимо, этот ответ следует 
искать в иной плоскости, в иных сферах африканских реалий, и в первую очередь в 
сфере производства и производительности, условий жизни и культуры труда.
    Совершенно очевидно, что климатические и природные условия тропиков 
неблагоприятны как для жизни человека, так и для успешной его производственной 
деятельности, высокая культура которой требует терпения, усидчивости, 
регулярности, дисциплины. Жизнь в тропиках не способствует выработке 
соответствующих навыков и закреплению их в устойчивых стереотипах повседневного 
поведения. Кроме того, скудные почвы, с трудом отвоевываемые у пышной и буйно 
растущей тропической растительности, не слишком плодородны и даже при заметных 
усилиях не обеспечивают высоких урожаев ценных и калорийных 
сельскохозяйственных продуктов, что опять-таки явно не стимулирует трудовой 
активности — напротив, охлаждает ее. Отсюда невысокие трудовые усилия, низкая 
производительность труда. Но самое главное, корень всего в том, что все это 
вкупе не просто консервирует отсталость, но не способствует созданию излишков — 
тех самых излишков, того самого избыточного продукта коллектива, оез которого и 
после перехода к производительному труду нет материальных условий для 
возникновения развитого стратифицированного общества, для сложения устойчивых 
государственных образований с разделением труда и необходимым обменом 
деятельностью.
    Правда, как бы ни был мал объем излишков, в Африке все же возникали ранне- 
и протогосударственные образования, которые -—•мндиди«• та---оДптцвму и 
уягтпвиу прчнИПаУ, Н ОСНОВС СТРОГО соблюдавшихся норм кровнородственных связей, 
возрастных групп, племенной общности (трибализма) и т. п. Но показательно, что
    
    административно-территориальные и чиновничье-бюрократические формы и органы 
власти были при этом крайне слабыми, неразвитыми и неэффективными, что и 
неудивительно: для содержания всех этих оторванных от производства слоев у 
общества просто не было средств. Конечно, случались и нередкие исключения, 
когда средства все-таки находились. Но беда в том, что эти средства черпались 
из источников, внешних по отношению к общине,— из контроля над транзитной 
торговлей, использования природных ресурсов, (например, золота). В принципе это 
нормально и естественно, но на практике приводило к той самой неустойчивости и 
слабости, недолговечности надобщинных политических структур, о которой уже шла 
речь. Африканская община с ее первобытным примитивизмом не была достаточно 
надежной основой для того, чтобы на ней устойчиво удерживались эфемерные прото- 
и раннегосударственные образования (это, естественно, касается и кочевых 
обществ), а попытки опереться на иную основу, внешнюю по отношению к общине, 
приводили к тому, что само существование государственного образования целиком 
зависело от хрупкого баланса в торговле и внешних связях. Колебания в нем, 
столь обычные для транзитной торговли, немедленно отражались на устойчивости 
власти.
    Но могло ли что-либо послужить альтернативой опоре государства на хрупкий 
баланс внешних сил? Да, могло. Пример Эфиопии в этом смысле достаточно 
красноречив: столь же неустойчивый, как и в остальной Африке тропической зоны, 
административно-политический режим веками сохранялся в виде хрупких 
раннегосударственных структур, княжеств, едва связанных друг с другом в рамках 
некоего федеративного образования под номинальным господством правителя. Страна 
не раз была на грани разрушения, но все же не распадалась, а, напротив, 
возрождалась, хотя в то же время и не шла вперед по пути поступательного 
развития. Что же держало Эфиопию в рамках единого государственного целого, 
зиждившегося практически на той же общинной базе, что и другие, быстро 
распадавшиеся ранне- и протогосударственные образования? Ответ не вызывает 
сомнений: религиозно-цивилизационный фундамент. Тот самый, что сложился в 
Эфиопии еще на рубеже нашей эры и упрочивался веками, пусть даже и в 
неблагоприятной для быстрого поступательного развития цивилизации обстановке. 
Но сколь бы неблагоприятной эта обстановка ни была, фундамент с его письменной 
культурой, элементами образования и урбанизации здесь все же был. Именно он 
служил не просто альтернативой случайному балансу внешних по отношению к 
структуре обстоятельств, но достаточно прочной основой устойчивого, хотя и 
структурно слабого, государственного образования.
    Все сказанное позволяет при оценке причин отст