ний, за счет ухода в монастыри правителей или их близких 
родственников, занимавших видные позиции в формировавшейся буддийской 
монастырской иерархии. Словом, при всей своей институциональной рыхлости и 
социаль но-политической индифферентности, во всяком случае в доктриналь- ном 
плане, буддизм в той или иной стране на практике немало делал для сплочения 
населения, для осознания той или иной общностью ее этнополитической цельности и 
самоценности, для воспитания внут реннего достоинства и готовности к борьбе в 
экстремальных ситу ациях. Этим буддизм существенно отличался от индуизма, хотя 
и индуизм в XIX — XX вв. не стоял в стороне от жизни общества. В целом же в 
обществах, 1де господствовал или был влиятельной силой буддизм, существовал тот 
же, что и у индуистов, культ кармической этики и интроспекции ищущего спасения 
религиозно активного индивида, прежде всего монаха. Эта генеральная 
мировоззренческая установка рождала сдержанность и умеренность в политике, 
некото рую пассивность в решении социальных проблем. В то же время, будучи 
внутренне сильным и целостным, обладая завидной прочно стью на уровне доктрины 
и религиозно активных проповедников-мо нахов, буддизм как религия масс и 
цивилизационный фундамент не был столь жестким и недоступным для перемен, как 
всегда опиравшийся на общинно-кастовую основу индуизм. Более динамичный и 
открытый для обновления, буддизм как доктрина был готов сотрудничать с теми 
силами, которые вели дело к энергичной, как в Таиланде, а порой и к радикальной,
 как в современных Лаосе и Камбодже, политике социального переустройства. 
Разница между индуизмом и буддизмом достаточно очевидна. Но, несмотря на это, 
общее в них, равно как и их генетическая близость, определили облик того 
цивилизационного индо-буддийского фунда мента, который явственно преобладал и в 
Индии, и в Юго-Восточной Азии. Не только преобладал, но и веками определял 
характер общества, образ жизни людей. Правда, со временем на этот фунда мент 
стали накладываться иные цивилизационные пласты, связанные с другими 
религиозно-философскими доктринами и культурными традициями, внешними по 
отношению к зоне господства индо-буддизма.
     Наиболее важным и цивилизационно значимым пластом такого рода был ислам. 
Подробнее о нем будет идти речь ниже в связи с оценкой ситуации на Ближнем и 
Среднем Востоке в колониальное время. Пока же стоит заметить, что ислам, как и 
индуизм,— более образ жизни, нежели только религия. В отличие от индуизма, 
однако, ислам социально активен и неразрывно слит с политикой, с системой 
администрации. Эту религию отличают воинственность до фанатизма .и 
наступательность вплоть до насильственного прозелитизма, что практически 
исключает свойственную индо-буддизму терпимость. По корность чужой воле и 
фатализм здесь приводят к конформизму поведения и мышления, а формальное 
равенство всех перед Аллахом, не раз стимулировавшее массовые выступления за 
попранную социальную справедливость, тесно переплетается с принципом пого 
ловного рабства, т. е. бесправия нижестоящих перед вышестоящими. Конечно, ислам 
не во всех районах мира одинаков. Там, где шел процесс его становления и 
институционализации, т. е. в гео графических пределах Арабского халифата, он 
был более жестким, последовательным и нетерпимым. Вне этого региона, в Африке 
южнее Сахары и в Юго-Восточной Азии, он заметно мягче и более склонен к 
компромиссам. В немалой степени это объясняется тем, что сюда ислам попал не в 
ходе завоеваний и насильственной ломки привы чных норм жизни, сопровождавшейся 
всеобщей исламизацией, а в результате своего рода культурной диффузии, вместе с 
прибывавшими и оседавшими на новых местах торговцами-мусульманами. Что каса 
ется Индии, где ислам появился в форме религии завоевателей и должен был бы, 
как и на Ближнем Востоке, торжествовать, то здесь ему противостояла столь 
прочная и так хорошо внутренне организо ванная индуистская общинно-кастовая 
структура, что в борьбе с ней ислам был вынужден отступить. Таким образом, хотя 
ислам и оказался мощным культурно- религиозным пластом, который наложился на 
индо-буддийский цивилизационный фундамент, его мощь оказалась все же относитель 
ной. В Малайе и Индонезии, равно как и на юге Филиппин, она была более 
значительной за счет того, что индуистский фундамент, не опиравшийся на 
отсутствовавшую здесь систему каст, был весьма слабым, а буддизм вообще не 
оказывал сколько-нибудь заметного сопротивления. Но вместе с тем нельзя не 
заметить, что исламский пласт здесь тоже не породил излишней религиозной 
жесткости, нетерпимости и в этом смысле отличался от ближневосточного исла ма. 
Возможно, это было связано со смягчающим воздействием первичной индо-буддийской 
цивилизационной основы. Что же касает ся собственно Индии, то там 
натолкнувшийся на пассивное, нс непреодолимое сопротивление индуизма ислам 
оказался даже не -СТОЛЬКО нялпжиктттимгд ня Древний фундамент НОВЫМ СЛОСМ, 
СКОЛЬКО некоей долей, частью огромного социума. За редкими исключениями
    
    типа сикхов ислам в Индии так и остался исламом, тогда как индуистская 
Индия осталась индуистской Индией. К числу религиозно-культурных традиций, 
сыгравших существенную роль в судьбах региона Юго-Восточной Азии, относятся еще 
две — конфуцианство и католицизм. Конфуцианство как заимствованная из Китая 
доктрина было на протяжении многих веков господствующим в зависимом от Китая 
Вьетнаме, особенно в Северном и Центральном, где оно практически легло в основу 
цивилизационного фундамента народа. И хотя среди низших слоев вьетнамского 
общества конфуцианство не достигло тех высот его органичного усвоения, которые 
отличали собственно китайское население, в том числе и широко 
распространившихся по всей Юго-Восточной Азии хуацяо, все же именно оно всегда 
определяло вс Вьетнаме облик его культурных традиций. Культ предков и старших, 
жесткая осознанная социальная дисциплина в сочетании с веками воспитывавшейся 
культурой труда, особенно сельскохозяйственного, равно как и многие другие 
свойственные конфуцианской