или иной его конкретной модификацией 
(страной-метрополией), обычно и брался за эталон для подражания. Именно на 
такого типа развитие ориентировались на рубеже XIX — XX вв., а той вплоть до 
середины XX в. практически почти все страны Востока. Ситуация несколько 
изменилась во второй четверти нашего века, причем это изменение было связано с 
революцией 1917 г< •»- Pocci» и возникновением в мире мощного 
кои-мунистического движения.
    
    Идеи марксистского социализма в их большевистской модификации оказали 
немалое воздействие на Восток. Подспудно они проникали туда, скажем, в Иран, 
еще до 1917 г. Но после русской революции и образования СССР эти идеи обрели 
организованную форму. Во многих странах Востока возникли компартии, руководство 
которых ставило своей целью ориентироваться на революционный переворот и 
строительство марксистского социализма, т. е. такой социально-экономической 
структуры, которая была противопоставлена капитализму и призвана преодолеть, 
заместить его, ликвидировав при этом такие его «язвы», как частная 
собственность и эксплуатация человека человеком. Естественно и логично, что 
молодые и теоретически не очень-то искушенные, вначале численно весьма слабые 
компартии Востока не только ориентировались на русский опыт, но и просто всему 
учились у большевиков, практически внимая каждому слову, раздававшемуся из 
Москвы, где для координации коммунистических сил и руководства их политикой был 
создан Коминтерн. Разумеется, все перемены в Москве соответственно сказывались 
на компартиях вне ее, включая и страны Востока. В частности, приход к власти в 
СССР Сталина и строительство там жесткой силовой системы марксистского 
социализма (сталинская модель) означали для компартий Востока, что именно на 
такую модель им отныне и следует ориентироваться. Это было тем более 
естественным и логичным, что соперники Сталина, предлагавшие иные модели, были 
заклеймены как враги народа и уничтожены. Осталась одна-единственная (лишь в 
1948 г. Тито в Югославии попытался создать другую), и именно она стала для 
коммунистов всего мира эталоном. Впрочем, с середины нашего века эта модель 
стала ориентиром уже не только для коммунистов, но и для многих близких к 
марксизму националистов, что проявило себя в феномене так называемой 
социалистической ориентации в ряде стран Азии и Африки, олицетворяли которую 
радикально настроенные реформаторы, готовые многое заимствовать из сталинской 
модели, но в то же время не всегда отождествлявшие себя с коммунистами (речь не 
о букве, не о названии той или иной партии, а о сути дела).
    Что привлекало определенные и чаще всего руководящие слои ряда стран 
Востока в сталинской модели марксистского социализма? Ответ на этот вопрос не 
сЬставляет труда. В этой модели лидеры стран Востока, прежде всего отсталых, 
видели казавшуюся им едва ли не оптимальной возможность для ускоренного 
развития в условиях, которые не требовали радикальной трансформации структуры, 
не вынуждали ломать веками устоявшуюся норму и на ее развалинах формировать 
свободный рынок с конкуренцией действующих на свой страх и риск частных 
собственников. Не имея ни развитого капиталистического рынка, ни знакомых сего 
принципами и тем более умеющих извлекать прибыль из конкурентной борьбы
    
    частных собственников, лидеры этих стран вместе с тем принимали во внимание,
 что сталинская модель с ее жесткой командно-административной системой, 
функционально до мелочей сходной с политическо-правовыми нормами классического 
Востока («восточная деспотия», «поголовное рабство» и т. п.), 
продемонстрировала принципиальную возможность за кратчайший исторический срок 
вырваться из состояния отсталости, совершить индустриализацию, превратить 
страну в мощную военную державу. О цене этого рывка тогда не было известно, но 
мало кого она — даже если была бы известна — остановила бы. Главным было 
добиться цели, пусть даже очень дорогой ценой, избегнув при этом болезненной 
ломки структуры, к чему отсталая страна менее всего готова. Добиться цели, 
используя те рычаги и издревле существовавшие нормы жизни, которые были 
привычны как для управителей, так и для управляемых.
    Не все и не всегда полностью отдавали себе отчет в этом. Что касается 
коммунистов первого поколения, то в них было немало от революционного порыва и 
искренней веры в то, что они несут своим народам освобождение. Именно эта вера 
и эта искренность сыграли едва ли не решающую роль в том, что в годы серьезного 
политического и социального кризиса, вызванного второй мировой войной и 
японской оккупацией Китая и Юго-Восточной Азии, поднявшиеся на борьбу с 
оккупантами крестьянские массы в ряде случаев пошли за коммунистами, что и 
привело после победы революций в этих странах к созданию там сходных с СССР 
режимов марксистского социализма.
    Итак, в качестве генерального ориентира для развития деко-лонизованного 
Востока оказались в середине XX в. две основные модели — еврокапиталистическая 
и марксистско-социалистическая в ее сталинской модификации. Обе 
продемонстрировали успехи, причем вторая сделала это в условиях, весьма близких 
к тем, что были характерны для Востока. Нельзя сказать, что в СССР не было 
крутой ломки структуры и решительных радикальных преобразований всего образа 
жизни страны и людей. Было и то, и другое, да и много еще такого, о чем в то 
время мир не знал или только смутно догадывался. Но одно четко отличало 
сталинскую модель от еврокапиталистичес-кой: она принципиально выступала против 
свободного рынка и свободной частной собственности, т. е. выступала как раз 
против того, что было чуждым традиционному Востоку и требовало от него 
болезненной структурной ломки, правда, уже давно начатой, а кое-где и приведшей 
к ощутимым позитивным результатам. Сталинскую и еврокапиталистическую модели 
развития следует считать своего рода полюсами широкого диапазона возможного 
выбора пути для ст