оциальном феномене.
 Еще сравнительно недавно в марксистской историографии твердо считалось, что 
неевропейское крестьянство (особенно современное) — это мелкая буржуазия. Между 
тем крестьянин на Востоке никогда не был мелким буржуа и не является им в массе 
своей (за редкими исключениями типа пенджабских фермеров, которые к тому же 
далеко не всегда «мелкие» буржуа). Даже торгуя на рынке, крестьянин на Востоке 
всеща был общинником и коллективистом. Причем не только по формальной своей 
принадлежности к какой-либо социальной корпорации, что существенно, но и 
социально-психологически. Он не превращался в буржуа потому, что жил в условиях,
 несовместимых с буржуазными. Он не имел ни прав, ни гарантий, ни привилегий 
собственника, не знал свободного рынка и конкурентной борьбы, но зато всегда 
зависел от власти и был опутан густой сетью внеэкономических связей.
    Неудивительно поэтому, что восточный крестьянин, в принципе хорошо знакомый 
с рынком и издревле соприкасавшийся с товарно-денежными отхюшевкями, знавший и 
аренду, и наемный труден жёсткие ростовщические проценты, оказался 
неприспособленным к
    
    условиям капиталистического рынка, примерно так же, как большинство из 
людей старшего поколения, воспитанных в старых привычках, не готовы или с 
трудом воспринимают в наши дни реалии компьютерного века. Неудивительно и то, 
что, не имея соответствующего опыта, крестьянин быстро разоряется в мире 
чистогана, пополняя собой ряды пауперов и оказываясь тем самым тяжелым грузом 
для все того. же государства, вынужденного брать на себя заботы о его хотя бы 
минимальном жизнеобеспечении. Впрочем, сказанное касается и значительной части 
горожан, тех же выбитых из жизни и перебравшихся в города бедняков и пауперов. 
Правда, адаптируются горожане в силу оторванности от деревенских корней и 
разнородности контактов в городе быстрее. Но строить иллюзии не приходится: в 
том, что касается потребительского стандарта, адаптация идет полным ходом, но 
далеко не так обстоит дело со всем остальным, что порождает множество проблем.
    Ко всему сказанному в заключение важно добавить и еще один очень 
существенный фактор: прирост населения. Как ни относиться к колониальной 
экспансии (а на Востоке до нынешнего дня, как упоминалось, обычно относятся к 
ней более чем сурово, клеймят колониализм и неоколониализм), нельзя не заметить 
того, что вместе с ней в страны Востока проникали европейская культура, более 
высокий уровень цивилизации, включая современную систему здравоохранения, 
просвещения, социальной защиты, следствием чего, в частности, были 
распространение и постепенное усвоение элементарных представлений о гигиене, 
квалифицированной врачебной помощи. Эти новые условия бытия быстро сказались на 
изменении темпов прироста населения. Демографический взрыв, повлекший за собой 
резкое увеличение населения на Востоке, особенно заметное в XX в., означал, что 
трансформирующийся Восток не просто оказался перенаселенным, но начал 
вынужденно воспроизводить бедность, даже просто нищету, ориентированную к тому 
же на традиционный стандарт. Это, естественно, оказалось серьезным тормозящим 
адаптацию фактором, не говоря уже о том, что перенаселенность вызвала новые 
проблемы, справиться с которыми большинство стран Востока (особенно это 
касается Африки) практически не в состоянии.
    Естественно, что забота о решении всех проблем, включая вызванные 
сложностями адаптации и перенаселенностью, легла на плечи государства, которое 
одно только могло как-то гарантировать минимальный жизнеобеспечивающий стандарт 
и которое издревле било так или иначе занято именно этим. Но в новых условиях 
трансформирующегося и активно индустриализирующегося Востока это вызвало 
серьезные внутренние противоречия в политике. С одной стороны, государство 
должно содействовать развитию, ибо в этом будущее страны, залог ее процветания 
в дальнейшем. Для этого оно должно создавать благоприятствующие свободному 
рынку условия, что объективно ведет к экономическому расслоению населения и к
    
    выбиванию из привычной жизненной колеи все новых миллионов не 
приспособившихся к изменившемуся стандарту жизни людей, прежде всего из числа 
беднейшего крестьянства. С другой стороны, государство вынуждено заботиться о 
сохранении в определенных рамках традиционной структуры и связанных с ней 
институтов, так как только это способно реально обеспечить минимальный стандарт 
существования для угрожающе возрастающего населения,— стоит еще раз напомнить в 
этой связи о ситуации в современной кастовой Индии, тце огромное количество 
низкокастового населения по привычке вполне удовлетворено нищенским 
существованием и не стремится к лучшему.
    Эта объективная позиция восточного современного государства между Сциллой 
капиталистической индустриализации и рыночного хозяйства и Харибдой традиционно 
ориентированных людей, количество которых все возрастает, во многом объясняет 
шараханье в политике развивающихся стран, особенно из числа слабейших. В ходе 
политических переворотов на передний план выходят то одни, то другие лидеры с 
различными установками и рецептами в поисках выхода из нелегкого положения. 
Одни исходят из того, что задача сохранения минимума и гарантий для большинства 
— наиважнейшая и что выполнить ее можно лишь привычными жесткими 
административными методами с ориентацией на традиционные формы существования. 
Логика такого рода ориентации ведет к отрицанию чуждого структуре капитализма и,
 как следствие, к попыткам ориентации на альтернативную модель развития, 
представленную в XX в. преимущественно в одном варианте — советском, 
тоталитарно-марксистском, ленинско-сталинском. Другие видят выход именно в 
предоставлений статуса наибольшего благоприятствования капитализму во всех его 
модификациях, сознав