сь самостоятельное государство, наиболее быстрыми темпами 
развивалось именно государственное хозяйство современного типа, убедительно 
свидетельствует об отсутствии в мире ислама внутренних потенций для активизации 
частнопредпринимательской деятельности, да и вообще потенций для трансформации 
по еврокапиталистическому стандарту. Длительное воздействие извне создавало 
некоторые условия для появления такого _рода. потенций, но это шло еще йплря 
мядлрннп и мсндс яктивнг нежели то было в Индии, не говоря уже о Юго-Восточной 
Азии с ее
    
    хуацяо. Практически наиболее ощутимые элементы капиталистической структуры 
фиксируются лишь в Турции и Египте. В Иране они были менее заметны, а попытки 
шаха искусственно форсировать процесс капиталистической модернизации при 
ведущей роли государственной экономики привели к революции 1978 г. Пакистан и 
Бангладеш близки к Турции и Египту по типу развития, но отстают по темпам и 
уровню (объективно это как раз свидетельство того, о чем только что 
упоминалось: в рамках колониальной Индии аналогичный процесс шел быстрее, чем в 
странах ислама, отчего сравнительно отсталая исламская часть Индии 
типологически наиболее близка к самым развитым странам ислама).
    В целом мир ислама с его усилившейся после деколонизации государственностью 
настроен едва ли не наиболее непримиримо по отношению к еврокапиталистической 
структуре и соответствующим институтам, включая элементы цивилизации и 
буржуазной демократии. Здесь наиболее часты (если не считать Тропическую 
Африку) военные перевороты, свидетельствующие о слабости и внешней чуждости 
институтов буржуазной демократии; здесь наиболее воинственно подчеркивают 
приверженность к собственной религии и санкционированным ею социальным, 
моральным и духовным ценностям и стандартам (кроме Турции, едва ли не все 
исламские государства официально провозгласили ислам государственной религией); 
здесь наибольшее (опять-таки если не считать Тропическую Африку) значение имеет 
сектор государственной экономики и, пусть не везде, достаточно слаб сектор 
частнокапиталистический. Даже приток нефтедолларов не изменил сущность 
структуры, хотя и резко изменил уровень жизни в богатых исламских странах. 
Словом, внутренние потенции для трансформации по еврокапиталистическому 
стандарту в мире ислама едва ли не наименьшие из трех моделей, о которых идет 
речь. И не только слабы потенции трансформации, но необычайно сильны 
противостоящие им силы противодействия, сопротивления трансформации.
    Потенции трансформации стран дальневосточной цивилизации
    Дальневосточная (конфуцианская) модель характеризуется противостоянием 
слабых позиций колониализма сильной цивилизационной традиции. Известна она в 
двух основных модификациях — китайской, с традиционно сильным государством, и 
японской (вариант — хуацяо), с ослабленной или вовсе, в случае с хуацяо, почти 
отсутствующей государственностью. Хотя японская модель была выделена 
типологически особо, причем было оговорено, что о ней речь идти не будет, 
удоминание о ее существовании в качестве модификации китайской существенно для 
того, чтобы вычленить феномен хуацяо,
    
    стоящий как бы между китайским и японским вариантами некоей общей модели, 
которую в этом случае можно было бы именовать дальневосточной.
    Что характерно для китайской модели в интересующем нас плане? Высокий 
уровень развития цивилизации и санкционированная конфуцианством еще более 
высокая культура труда, этика и дисциплина труда. А это частично сближает 
китайско-конфуцйанский стандарт с тем самым пуританско-протестантским образом 
жизни, в котором М. Вебер видел один из важных истоков капитализма. Ни в мире 
ислама, ни в индо-буддийской цивилизационной традиции ничего подобного нет — 
при всем том, что и там люди исправно делают свое дело. Это и есть основа тех 
внутренних потенций трансформации, которые мы пытаемся выявить на традиционном 
Востоке.
    В чем тут смысл? Из предшествующего изложения очевидно, что права и свободы,
 гарантии собственности и личности и вообще все буржуазно-демократические 
институты и процедуры были нужны антично-капиталистическому обществу не сами по 
себе (хотя их самоценность очевидна, особенно в наши дни), но именно в качестве 
условий, обеспечивающих эффективную экономику, которая основана на энергии и 
инициативе предпринимателя, осуществляется на его страх и риск и на его 
средства. На всем Востоке прав и гарантий не было, но опиравшаяся на высокое 
качество труда эффективная экономика все же могла существовать, если для этого 
были необходимые условия.
    Именно такие условия создались в системе конфуцианской цивилизации с ее 
культом посюсторонней ориентации, патернализма, высокой морали, дисциплины и 
постоянного самоусовершенствования, даже активной соревновательности во всем, 
прежде всего в труде. Все это можно в какой-то мере воспринимать в качестве 
эквивалента отсутствующих прав и гарантий. И правомерность такого подхода лучше 
всего видна именно на примере хуацяо: попадая в страны с более низким уровнем 
развития, китайские мигранты несут с собой все основные элементы развитой 
китайской конфуцианской цивилизации, что дает быстрый экономический эффект.
    На вопрос, почему же аналогичного эффекта китайцы не добиваются у себя дома,
 ответ, как говорилось, известен: в Китае реализации внутренних потенций мешало 
всесильное государство с его стригущим всех под одну гребенку могущественным 
бюрократическим аппаратом власти. Вне Китая сильного государства не было.
    Слабая государственная администрация не препятствовала проявлению потенций 
хуацяо, а для защиты себя от зависти и