ценятся,
 но в любом случае иерархически подчинены иным ценностям и веками 
складывающимся типовым связям, от официально-административных, властных, 
командных до патронажно-клиентных, семейно-клановых, формализованных и 
неформальных. Едва ли не все типы связей на Востоке более предпочтительнее, 
нежели товарищи рынок и прибыль, как бы отстраненные от людей, от общества. От 
привычек, интересов и предпочтений коллектива. Словом, здесь господствует иная, 
чем на Западе, система общепризнанных ценностей.
    Дело, таким образом, не только в отношении к частной собственности и тем 
более к прибыли, которая, как известно, является признаком прежде всего 
развитого капитализма. Вопрос следует поставить шире и провести грань между 
ориентацией на материальную выгоду индивида-собственника в одной структуре и 
корпоративными связями, коллективизмом, свойственными другой. И речь здесь 
отнюдь не о предпочтениях либо склонностях. Имеется в виду жесткий закон жизни: 
либо он на стороне собственника, либо на стороне коллектива, завершающей и 
высшей формой организации которого является всемогущее государство. Закон, о 
котором щ речь,— это не только и даже не столько материальные условия бытия, 
формы организации хозяйства или соответствующие им правовые нормы, права, 
свободы и гарантии. Это нечто гораздо большее. Этс весь стиль жизни, 
санкционированный веками складывавшейся нормативной практикой, за спиной 
которой стоит тот самый религиозно-цивилизационный фундамент, которому было 
уделено специальное внимание в предшествующем изложении. Это именно тот порядок,
 который гарантирует незыблемость и стабильность данной структуры, того или 
иного традиционного государства и общества. Поколебать такой порядок крайне 
рискованно, ибо это грозит структуре кризисом и крушением, не говоря уже о том, 
что внутри самих традиционных структур практически нет сил, которые были бы 
столь мощны и г»ттират ия дгм-гятпцнп надежную ОПОру ДЛЯ ТОГО. ЧТОбы ИЗНУТРИ 
взломать традицию. Для этого необходимо было вмешательство извне.
    
    Колониализм на Востоке
    Но не всякое вмешательство имеется в виду. Вспомним еще раз тысячелетний 
период эллинизации, романизации и христианизации Ближнего Востока. Медленно и 
крайне неэффективно шел здесь процесс преодоления восточных традиций — там, где 
он все-таки шел. Но что поразительно: стоило исламу начать свое победоносное 
шествие, как на протяжении жизни одного поколения ситуация решительно 
изменилась. От западных влияний почти ничего не осталось, если не считать 
немногочисленных элементов античной духовной культуры, запечатленных на 
арабском языке и переданных в таком виде европейскому средневековью (в самом 
мире ислама, как о том уже упоминалось, эти элементы не закрепились).
    Пример весьма убедительный. Он наглядно демонстрирует силу традиции на 
Востоке. Силу эту практически можно было преодолеть только еще большей силой. 
Поэтому нет ничего удивительного в том, что структурная трансформация Востока 
началась лишь с эпохи колониализма, да и то не сразу, но только после того, как 
торговая колониальная экспансия была заменена промышленной, капиталистической, 
настоятельно требовавшей для своих нужд расширения рынков сбыта, превращения 
всего мира в гигантский рынок. Именно сила частнособственнической стихии, 
безудержно растущей, хорошо организованной и надежно защищенной всей мощью 
европейских государств, оказалась необходимой и достаточной для того, чтобы 
взломать защитный панцирь восточной традиции и заставить восточные общества 
приспосабливаться к, изменившимся обстоятельствам. Выше было показано, как 
конкретно происходило это в разных регионах Востока. Теперь необходимо дать 
теоретический анализ этого процесса.
    Что происходит с традиционной структурой, когда она подвергается 
воздействию со стороны колониального капитала? На первых порах, если не 
поставить преград активности торгового капитала (как то было сделано, в 
частности, в странах Дальнего Востока в XVI — XIX вв.), идет процесс 
постепенного усиления того вида типовых связей, который по нашей типологии 
находился на последнем месте, т. е. связей рыночных. Постепенно, как это 
происходило наиболее заметно в юго-восточноазиатском регионе, а затем также в 
Индии, на Цейлоне, на побережье Африки, чуть позже и в других странах Востока, 
рыночные связи укреплялись и развивались, причем происходило это не только за 
счет усиления позиций местных торговцев и подключения к торговым операциям все 
новых слоев населения, от крестьян до правителей (стоит напомнить, что именно 
вожди и правители ifporo- и раннегосударственных образований были чуть ПН w 
гляпимми ту-тяитпиуями -кпппгп товара, КЯК ЭТО ОСОбеННО характерно было для 
Африки), но и вследствие создания многочислен-
    
    ных торговых форпостов европейцев. Форпосты, о которых идет речь, 
становились не просто анклавами чужой структуры; сосредоточивая в своих 
пределах едва ли не всю предназначавшуюся на экспорт торговую массу (а также 
соответственно импорт, т. е. европейские товары, как ни мало их было), эти 
центры оказывались гигантскими рынками, причем рынками нового, 
капиталистического типа.
    Практически это означало, что торговые связи на территории форпостов, как и 
вообще стимулированные колониальным капиталом предприятия, в том числе 
выращивавшие пряности и иные продукты плантации, реализовывались на иных 
основах, нежели то было принято в мире восточных традиций. Законы 
раннекапиталистическо-го рынка со всеми их жесткими нормами, с их откровенным 
культ