ности, включая плантационное хозяйство, 
горнодобывающие промыслы и металлургию, судостроение, изготовление оружия. Те 
же отрасли экономики развивались и усилиями централизованной власти, сёгуната, 
т. е. были объектом внимания со стороны государства и являли собой неотъемлемую 
часть государственной экономики, хорошо известной в традиционной Японии, как и 
на всем Востоке. Однако существенная разница была в том, что, по сравнению с 
Китаем, государство в Японии было несколько иным, причем разница в конечном 
счете была в пользу частнопредпринимательского начала.
    Как о том уже шла речь, в Японии по ряду причин не сформировалась 
гражданско-бюрократическая система власти с соответствующим аппаратом 
чиновников, который рекрутировался бы по китайской модели с помощью системы 
экзаменов. Альтернативой здесь оказалась система водяной власти в форме 
сёгуната, где фувскцви чиновников исполняли в основном самураи, воины-рыцари с 
характерным для них кодексом воинской доблести и рыцарского долга (бусидо). 
Восходя по основным параметрам к китайской традиции (верность долгу чести, 
преданность господину, почтение к старшему, культ добропорядочности и 
готовность отдать жизнь во имя соблюдения священных принципов и норм поведения),
 кодекс самураев бусидо лишь внешне соответствовал требованиям конфуцианства. 
По сути же-ев уттдпд самураев в сторону •ыпomlFmтя и"" "потпй и 
военно-феодальной функции, что вполне соответствовало реалиям
    
    Японии, но кардинально отличало ее в этом смысле от Китая. Практически это 
означает, что в Японии не сложилось всеобъемлющего государства с его тотальным 
контролем над населением — того самого государства, которое в Китае сковывало 
китайских торговцев и позволяло им развертывать их возможности лишь там и тоща, 
где и когда сильной опеки государства не ощущалось, т. е. вне Китая, в тех же 
странах южных морей. Отсутствие такого государства в Японии сыграло важную роль 
в успехах этой страны, особенно после реставрации Мэйдзи, когда молодое, 
буквально на глазах создававшееся государство во главе с императором не только 
не было обременено многовековыми традициями бюрократизма со всеми свойственными 
ему пороками, включая косность и коррупцию, но напротив, было широко открыто 
для полезных заимствований. Именно эти заимствования, хлынувшие потоком в конце 
XIX в., во многом способствовали созданию государственного аппарата на 
принципиально новых началах, включая европейские принципы конституционной 
монархии, гражданского общества, демократической процедуры и т. п.
    Как о том уже говорилось, Япония в годы энергичного натиска колониализма 
оказалась в условиях национального подъема, быстрого роста и внутреннего 
развития, что выгодно отличало ее от подавляющего большинства других стран 
Востока, которые находились в эту пору в состоянии упадка, столь облегчившего 
колонизаторам осуществление их целей. Если прибавить к этому, что скудные 
природные ресурсы не делали в глазах колониальных держав Японию привлекательной,
 то на поверхность выступит еще один важный фактор, сыгравший свою роль в 
феномене Японии: эта страна в силу ряда причин оказалась как бы вне 
пристального внимания колонизаторов. Разумеется, со временем европейские 
государства приобрели свои позиции в экономике Японии, но не их усилиями здесь 
осуществлялся процесс энергичной внутренней трансформации традиционной 
структуры. Он осуществлялся усилиями молодого ориентировавшегося на европейские 
стандарты государства, проведшего ряд радикальных реформ, а также стараниями 
весьма подготовленных к упомянутой трансформации торгово-промышленных кругов, 
немалое место в ряду которых заняли и вчерашние даймё, и самураи.
    Что же касается нового японского государства, пришедшего на смену 
многовековому сёгунату, то о нем тоже стоит сказать несколько слов. Это было 
для Востока действительно необычное государство. Не имевшее в прошлом 
собственных традиций и ориентированное на разрыв с этим прошлым (с системой 
сёгуната), японское государство сознательно ориентировалось на иные стандарты, 
на заимствования с Запада. Это, в частности, проявилось в его отношениях с 
частнопредпринимательским сектором народного хозяйства. Если во всех без 
исключения странах Востока традиционное государство стремилось сосредоточить в 
своих руках контроль над трансформирующейся
    
    экономикой, строить новые промышленные предприятия и вообще управлять 
хозяйством страны, то в Японии дело обстояло совершенно иначе. Распродажа 
государственных предприятий в руки частных фирм была важным сигналом, 
свидетельствующим о том, что японская империя вполне сознает преимущества и 
экономическую эффективность именно частнокапиталистической формы управления 
экономикой и что государство не только легко смирилось с потерей им контроля 
над бурно развивающейся экономикой страны, но даже и весьма удовлетворено этим 
процессом, готово активно ему содействовать. Главными же функциями японского 
государства с конца прошлого века стали те, что характерны именно для 
государства западного типа — функции политические, т. е. осуществление политики,
 в которой заинтересованы прежде всего господствующие классы и социальные слои 
новой Японии. И в этом пункте пора перейти к еще одному важному фактору, 
определившему не только феномен Японии как таковой, но и облик японской империи,
 ее агрессивную политику в первой половине XX в., да и в конце XIX в.
    Речь пойдет все о той же военной функции, о которой уже упоминалось в связи 
с оценкой статуса и позиций самураев в традиционной Японии. Откуда в Японии 
столь сильная и развитая военная традиция? Почему конфуцианство именно в этом 
важнейшем для себя пункте — принцип строго централизованной бюрократической 
гражданской администрации — оказалось вынужден