иков, о которой идет речь, не имеет власти, 
основанной на могуществе ее богатства. Более того, богатство, не причастное к 
власти, на Востоке вообще мало ценилось, даже, напротив, обычно вызывало 
зависть и злобу со стороны власть имущих. Что же касается тех, кто вроде бы 
находится по другую сторону классового барьера, то здесь тоже очень много 
неясного. К числу налогоплательщиков всегда принадлежали почти все, кроме самих 
причастных к власти. Это значит, что государство выступало в качестве 
эксплуататора и по отношению к обычным земледельцам-общинникам, и тем более по 
отношению к крупным землевладельцам, чья доля ренты-налога была, естественно, 
весомее. Таким образом, частный собственник был в той же мере эксплуатируемым, 
что и мелкие производители, но одновременно он же выступал в качестве 
эксплуататора, извлекал выгоду из своего богатства.
    
   Государство и общество
    Соответственно социальной структуре сложились и взаимоотношения между 
государством и обществом в целом. Если в Европе с античности государство 
способствовало процветанию господствующего класса, собственников, если там 
общество в лице частных собственников всегда отчетливо доминировало над 
государством, а государство было слугой общества и соответственно были 
построены все его институты, то вне Европы, на Востоке, дело обстояло иначе. 
Государство здесь никогда не было, если использовать привычную марксистскую 
терминологию, надстройкой над социально-экономическими отношениями, 
сложившимися вне его и помимо него. Государство в лице причастных к власти 
социальных верхов не только выполняло функции господствующего класса 
(«государство-класс»), но и было ведущим элементом базисной структуры общества. 
Если сказать жестче, оно абсолютно господствовало над обществом, подчинив его 
себе. Соответственно складывались институты такого государства и вся 
обслуживавшая его система идей и учреждений.
    Подчиненное государству общество в различных восточных структурах выглядело 
по-разному. В Египте, например, общества почти не было вообще: оно было 
практически растворено в институтах всемогущего государства. В Китае голос его 
был слышен — как в форме идей, так и в виде определенных организаций. В Шумере 
и Вавилонии общество в целом и индивиды как часть его сумели отстоять даже 
некоторые формальные права, отраженные в системе законов. Наконец, в Индии 
общество в форме варн и каст, в виде классической индийской общины в некотором 
смысле даже выходило на передний план, о чем частично уже шла речь и о чем 
подробнее будет сказано в следующей главе. Но отрицало ли это государство и 
ставило ли под сомнение его безусловное господство над обществом? Отнюдь. 
Государство везде абсолютно господствовало над обществом, включая и Индию,— 
нужно только оговориться, что речь идет не о данном конкретном государстве, 
сильном или слабом, но о государстве как системе институтов и высшей власти, 
как ведущем элементе в сложившейся системе отношений.
    В ранний период, когда никаких признаков частной собственности еще не 
существовало, это господство не было заметным в силу того, что государство и 
общество тогда еще практически не были расчленены: государство было формой 
организации общества; выросшие на основе общественных должностей власть имущие, 
организованные в аппарат власти, вполне искренне считали себя и действительно 
были на службе общества, организованного в государство. С ростом престижного 
потребления и успехами процесса приватизации изменение общей ситуации 
проявилось, в частности, и в том, что государство в лице аппарата власти 
отделилось от общества и противопоставило себя ему, одновременно подчинив его 
себе.
    Предоставленное в некотором смысле самому себе (правда, в небольшой степени,
 ибо государство по-прежнему оставалось системой институтов, возникших во имя 
самосохранения общества, его традиционной структуры), общество стало заботиться 
о создании какой-то системы социальных корпораций, которые призваны были как 
заново организовать его членов в новой, более дробной форме, так и 
противостоять внешнему нажиму со стороны власти, произволу власть имущих. 
Частично этими корпорациями стали существовавшие издревле формы — семьи, кланы, 
общины, а частично возникли и новые — касты, цехи, секты. Некоторые из новых 
форм не только воспроизводили старые отношения зависимости младших и слабых от 
старшего и сильного (отношения типа патрон — клиент, отношения клиентеллы), но 
и придали им некую новую сущность, поставив упомянутую и уходящую в глубокую 
историю клиентельную связь (вспомним папуасских бигменов) как бы на новую 
основу имущественной зависимости от процветающего частного собственника, будь 
то богатый и причастный к власти аристократ либо влиятельный в общине 
богач-землевладелец.
    Стоит заметить, что социальные корпорации были в интересах не только 
создавшего и усилившего их значимость общества, но также и государства, ибо они 
являли собой удобный рычаг для управления разросшейся социально-политической 
структурой. Чиновнику не было нужды вникать во внутренние дела каждой деревни, 
касты, цеха или секты — ему было достаточно наладить контакт с руководителем 
корпорации и через него управлять ею. По отношению же к обществу в целом и к 
государству каждая из корпораций (а их было немало, сферы их влияния могли 
пересекаться и совпадать, а человек мог принадлежать параллельно нескольким из 
них — клану, общине, секте) являла собой автономную ячейку, обладавшую 
известным самоуправлением.
    Сложившаяся в качестве элемента метаструктуры восточных обществ система 
корпораций гармонично вписалась в нее и во многом определила линии генеральных 
связей и противоречий, характерных для цивилизаций Востока. В Индии ведущей 
формой были касты и общины, в Китае — семьи, кланы, землячества и секты, на 
Ближнем Востоке — общины, семьи, кланы. Социальные корпорации были известны и 
Европе. Но там они играли нес