тво труда в системе взаимовыгодного обмена деятельностью. 
Возникает хорошо известный специалистам феномен неэквивалентного обмена. Проще 
говоря, производители вносят в казну много больше, чем получают от государства 
(в виде защиты от внешних вторжений, организации управления, создания системы 
духовного комфорта и т. п.), причем эта разница как раз и является 
свидетельством эксплуатации правящими верхами, организованными в государство, 
производителей, обязанных налогами и повинностями, прежде всего общинных 
крестьян. Рента-налог, значительная ее часть, становится материальным 
проявлением этой эксплуатации, а в ряде случаев (должностные наделы чиновников, 
жрецов, воинов, аристократов) трансформация отношений становится и весьма 
наглядной: хозяин пожалованных ему земель живет за счет налогов и повинностей 
населения. Стоит специально обратить внимание на то, что все описанное — не 
частнособственническая эксплуатация, ибо все связи здесь по-прежнему 
опосредуются отношениями централизованной редистрибуции. Однако отсутствие 
частнособственнических отношений в описываемой сфере никак не меняет того, что 
в ней уже налицо использование труда одних для привилегированного и даже 
роскошного существования других, т. е. для эксплуатации одних другими.
    Таким образом, наличие эксплуатации вне сомнений. Но как тогда с классами? 
Привычно представлять эксплуатацию результатом классового угнетения, 
основанного на экономическом неравенстве (собственник орудий и средств 
производства эксплуатирует неимущего, лишенного этих орудий и средств, не 
имеющего собственности). Но если речь идет о сфере отношений, не основанных на 
частной собственности, каков тогда экономический фундамент эксплуатации? И что 
такое государство при этом? Причастные к власти социальные верхи, объединенные 
в государство, действительно не являются частными собственниками — во всяком 
случае в рамках той сферы отношений, о которой идет речь. Но в то же время они 
являются собственниками постольку, поскольку имеют власть (феномен 
власти-собственности), т. е. представляют собой хорошо организованный 
социальный слой, выполняющий функции господствующего класса, но классом в 
собственном смысле этого слова не являющийся. Иными словами, причастные к 
власти являются собственниками и классом постольку, поскольку они являют собой 
государство. Вне государства ни один из них не имеет отношения ни к власти, ни 
к собственности, ни к функции господствующего класса.
    Теперь о другой сфере отношений — о той самой, что тесно связана с 
процессом приватизации, частной собственностью и возникшей в связи с этим новой 
форме ведения хозяйства. Здесь была создана экономическая основа для появления 
классов по Марксу — частная собственность на орудия и средства производства. 
Появились ли классы? И какие?
    Прежде всего следует решительно отказаться от устаревшего представления, 
будто классовым барьером в восточной древности был тот, который разделял раба и 
рабовладельца. Разумеется, с развитием частной собственности, как о том уже 
говорилось, появилось и частное рабовладение, кабальное и долговое рабство. Но 
оно не было и никогда не стало основой частнособственнической экономики и 
соответствующей формы ведения хозяйства. Раб везде и всегда был весьма 
дорогостоящим и достаточно нерентабельным производителем. Гораздо чаще он был 
важным элементом престижа его хозяина — если речь шла именно о частном рабе. 
'Во всяком случае совершенно определенно, что не за счет его эксплуатации 
богатели процветавшие частные собственники. Разбогатев на торговых операциях и 
ростовщичестве, эти собственники обычно открывали свое дело — мастерскую, 
контору, рудник и т. п. с использованием наемного труда, а также рабов, включая 
и кабальных. Кроме того, они охотно покупали земли у обедневших крестьян, хотя 
это было нелегко, ибо община строго стояла на страже своих традиционных прав и 
стремилась обставить любую такую покупку частоколом оговорок и ограничений, 
порой не только затруднявших, но делавших невозможным продажу общинной земли 
чужаку. Но коль скоро эти трудности преодолевались и частный собственник 
становился землевладельцем, а также в тех нередких случаях, когда этим 
собственником оказывался свой же общинный крестьянин, покупавший землю у 
обедневшего соседа без всяких формальностей, приобретенные им земли чаще всего 
сдавались в аренду обедневшим и малоземельным на договорных началах. Разница 
между выплатой ренты-налога казне и арендной платой оставалась собственнику. 
Итак, источником частного обогащения были частная договорная аренда, наемный 
труд, труд кабальных и — гораздо реже — труд рабов в полном смысле этого слова.
    Из сказанного явствует, что в сфере частнособственнических отношений и в 
соответствующих формах ведения хозяйства появлялись вроде бы классовые в 
привычном для нас восприятии взаимосвязи и антагонизмы: на одной стороне 
классового барьера был собственник, на другой — неимущие и обездоленные. Но что 
характерно: если собственников еще можно как-то условно объединить в некий 
единый класс, хотя и по происхождению, и по положению в число их входили очень 
разные люди, вплоть до рабов, о чем уже упоминалось, то с неимущими и 
обездоленными все много сложнее. Что это за класс, в который входят и крестьяне,
 приарендовавшие клочок земли соседа с целью приработать, скажем, на свадебные 
расходы, и попавшие в долговую кабалу высокочтимые брахманы, и разгульные 
наемники, и бесправные рабы? А если это не класс, то что же это?!
    Создается парадоксальная — но парадоксальная только с точки зрения 
привыкшего к марксистской политэкономии наблюдателя — картина. С одной стороны, 
в обществе существует четко очерченный слой лиц, выполняющих экономические и 
политические функции господствующего класса, но классом частных собственников 
при этом не являющийся. С другой стороны, существует социально весьма пестрая 
группа, которая экономически могла бы считаться классом собственников, если бы 
имела политические функции, по букве марксизма вытекающие из экономического 
господства. Но группа собствен