зный вклад в разработку 
политэкономического аспекта «азиатского» способа производства внес Р. М. Нуреев.
 Стоит добавить к этому, что негласно аналогичные идеи высказывали ранее и те, 
кто, наподобие маститых специалистов в области древней истории А. И. Тюменева и 
Н. М. Никольского, писал свои работы тогда, когда вслух говорить на тему об 
«азиатском» способе производства было невозможно. А когда это стало возможным, 
об «азиатском» способе производства стали писать маститые ученые вроде 
экономиста Е. С. Варги или историка В. В. Струве, до того бывшего кем-то вроде 
апостола теории господства рабовладельческой формации на Древнем Востоке.
    Резюмируя, можно заметить, что к идее «азиатского» способа производства в 
той или иной мере, по-разному ее интерпретируя, склонялось в разное время 
довольно значительное число серьезных специалистов. И если количество здесь 
долгое время не переходило в качество, а сами защитники идей об «азиатском» 
способе производства не получали признания, то причины этого следует искать, 
как упоминалось, не в научной весомости разработок, а в 
политическо-идеологическом неприятии идеи о всевластии государства.
    В наше время, когда старые стереотипы решительно отброшены, а пересмотр 
извращенной истории стал насущной задачей дня, прикрываться щитом идеи Маркса 
об «азиатском» способе производства уже нет необходимости. Те, кто считает, что 
с позиций способов производства, формаций и вообще безусловной первичности 
политэкономического анализа исторический процесс, особенно на традиционном 
Востоке, не объяснишь, склоняется в сторону упоминавшегося уже цивилизационного 
подхода, т. е. к выдвижению на передний план историко-культурных процессов или 
к многофакторному анализу, в процессе которого цивилизационным особенностям 
будет уделяться главное внимание. Какой вид примут соответствующие исследования,
 особенно имея в виду богатый опыт Тойнби, пока не очень ясно. Будущее покажет. 
Но вполне очевидно одно: время абсолютно обязательного господства формационного 
политэкономического анализа в марксистско-истматовской интерпретации ушло в 
прошлое. Остались проблемы, которые будущим поколениям отечественных историков 
доколониального традиционного Востока придется решать заново — и, слава Богу, 
уже без оглядки на идеологические догмы.
    2. Вторая группа проблем касается колониального Востока, стран Востока в 
период колониализма, т. е. примерно XIX и первой половины XX в. Здесь тоже 
немалый простор для споров. Еще недавно считалось, что эти проблемы 
основательно изучены, ибо их затрагивали в своих работах Маркс и Ленин. Сегодня 
стало очевидным, что именно поэтому все проблемы, связанные с колониальным 
Востоком, надлежит пересматривать, решать заново.
    Перечислим хотя бы некоторые из проблем, которые заслуживают внимания. 
Можно ли считать колониальные общества Востока феодальными или полуфеодальными, 
как это до последнего времени у нас было принято? И если да, то в чем их 
«феодальность», чем она отличается от западноевропейского феодализма, который 
считается классическим? И везде ли была эта «феодальность», какую роль нечто 
похожее на нее сыграло, скажем, в судьбах Турции и какую — в Японии? Далее. 
Правильно ли мы оцениваем феномен колониализма? О страданиях миллионов 
тружеников Востока от колониального гнета в нашей историографии написано очень 
много, при этом щедро использовалась черная краска. Но мало сказано о той 
исторической роли, которую сыграл колониализм в трансформации внутренней 
структуры традиционного Востока. А ведь с точки зрения проблем 
всемирно-исторического процесса, столь дорогого теоретикам марксизма и истмата, 
именно это следовало бы рассмотреть и оценить в первую очередь.
    Наивен в свете современных событий европоцентризм, используемый при 
попытках периодизации истории стран Востока в XIX—XX вв. Конечно, это в 
каком-то смысле новая для Востока история. Но сам термин «новая» и его 
Интерпретация в отечественной историографии неубедительны потому, что 
искусственно привязывают Восток и все серьезные происходившие в странах 
традиционного Востока процессы внутренней трансформации к произвольно выбранным 
датам европейской истории, например к датам, связанным с революциями в Англии 
или Франции. Для Востока важны и первостепенны критерии, сыгравшие решающую 
роль в процессе упомянутой трансформации. Поэтому гораздо уместнее говорить не 
о «новой истории» Востока и даже не об «истории Востока в новое время» (в обоих 
случаях имеются в виду европейская «новая история», «новое время» для 
капиталистической Европы), но именно о колониализме как эпохе, спровоцировавшей 
внутреннюю трансформацию. И, конечно, при этом следовало бы выдвинуть на 
передний план те самые историко-культурные, религиозно-цивилизационные факторы, 
которые сыграли едва ли не решающую роль в том, какую форму приняла 
трансформация той или иной страны Востока, того или иного цивилизационного 
региона. И еще одно: колониализм важен как провоцирующий критерий, не более 
того. Нельзя забывать, что в тот момент, когда бацилла колониального 
капитализма начала действовать в разных восточных регионах, Восток был во 
многих отношениях не менее процветающим, чем Европа, а где-то и в чем-то даже и 
более. Существуют серьезные специальные исследования (в отечественной 
историографии они представлены трудами А. М. Петрова), которые показывают, что 
даже в XVII—XVIII вв. колониальная торговля Европы с Востоком строилась таким 
образом, что за высокоценные и желанные европейцами пряности и иные раритеты 
Европа была вынуждена платить золотом и серебром (благо был приток 
американского золота и серебра с XVI столетия), а не своими товарами, которых у 
европейцев в то время для развитой торговли просто не было и в которых, к слову,
 богатый Восток в то время просто не нуждался.
    Все стало решительно меняться только с XIX в., когда начался век машинной 
индустрии, фабричного производства, конкурировать с котор