м восточное хозяйство,
 в частности ремесло, не могло. И если иметь в виду не раннюю колониальную 
торговлю, не первые захваченные на Востоке торговые форпосты, а колониализм в 
полном смысле этого слова — тот колониализм, который стал коренным образом 
деформировать структуру зависимых неевропейских регионов,— то его следует 
датировать примерно именно рубежом XVIII— XIX вв. Именно к XIX в. относится и 
вызревание на Востоке комплекса социально-цивилизационной неполноценности, под 
знаком которого протекали основные реформы, усиливались различного рода 
вестернизаторские влияния, закладывались основы частнокапиталистического 
национального хозяйства и, как итог всего этого, обретали силу революционные 
национально-освободительные идеи, опиравшиеся прежде всего на заимствованные из 
Европы доктрины, от христианства до социализма, и проявившие себя в полную силу 
уже в начале XX в., в эпоху «пробуждения Азии».
    3. Третьей и последней группой проблем, связанных с концептуальными 
построениями в современном востоковедении, следует считать те, с которыми наука 
стала иметь дело после второй мировой войны и особенно в связи с деколонизацией 
Востока и формированием феномена развивающегося мира. Здесь востоковедение 
вплотную смыкается с различными сложными проблемами политологии, мировой 
экономики и многими другими, от демографии до футурологии. Как о том уже шла 
речь в несколько другом аспекте, феномен развивающегося мира не просто сложен и 
противоречив — он к тому же весьма неоднозначен и непостоянен в процессе 
эволюции. Непостоянен не в смысле естественного развития заложенных в структуру 
элементов, а в смысле непредсказуемости неожиданных поворотов этого самого 
развития.
    Феномен развивающегося мира, представленный как традиционным Востоком, так 
и недавно вышедшей на историческую арену континентальной Африкой и прошедшей 
длительный процесс латинизации, который можно поставить рядом с процессом 
колонизации Востока, Америкой южнее США, в определенном смысле демонстрирует 
единство всего неевропейского мира, противостоящего развитым странам (теперь 
уже далеко не только Европе, хотя и прежде всего странам европейской культуры, 
если не считать особняком стоящую в этом плане Японию). Единство развивающегося 
мира не столько в его одинаковости в смысле истоков, сколько в сходстве стоящих 
перед ним проблем, начиная от развития и кончая политической независимостью и 
идейно-культурной самоидентификацией. Но, имея это в виду, следует все же 
заметить, что в конечном счете истоком всех современных проблем следует считать 
не что иное, как недавнее и более отдаленное прошлое, причем более свое прошлое,
 чем привнесенное колонизаторами, т. е. в конечном счете те потенции 
неевропейских структур, о которых уже не раз упоминалось.
    Не рассматривая в деталях все существующие и связанные с развивающимся 
миром современные концепции в отечественной науке, важно напомнить о главных из 
них. Дело даже не в том, как объяснить причины отсталости Востока, как 
оценивать его современную структуру—делать ли акцент на многоукладности 
экономики, на силе общинных связей и корпоративных традиций, на мощи 
государства при слабости частнособственнической активности, на нищете быстро 
увеличивающегося населения и т. п. Важнее определить, в чем же ключ к решению 
всех этих и многих других проблем.
    Если считать, что современный развивающийся мир, и в частности современный 
Восток, идет в основном по капиталистическому пути и отличие его от 
европейского капитализма более в количестве, нежели в качестве, скорее в темпах,
 нежели в принципе,— а такая точка зрения имеет немалое число сторонников,— то 
ключ еще в недавнем прошлом поневоле приходилось искать в хорошо разработанных 
марксизмом обстоятельствах становления европейского капитализма, что обычно и 
делалось, вплоть до деталей и частностей. Однако оперирование таким ключом 
смещало многие реальные плоскости. Например, сила восточного государства 
привычно приравнивалась к феномену бонапартизма, вызванного, как известно из 
работ Маркса, временным балансом классовых сил, оставляющих простор ставшему 
над ними государству. Но так ли это было на Востоке? Ведь там государство, даже 
согласно уже воспроизводившемуся анализу Маркса, было иным и играло иную 
социальную роль.
    Если ставить вопрос о синтезе традиционного и современного в развивающемся 
мире, и в частности на Востоке, то опять-таки важно найти ключевой элемент: в 
традиционном он или в современном? Иными словами, что остается ведущим: идет ли 
Восток к капитализму или он «переваривает» капитализм, оставаясь при этом 
прежде всего Востоком, причем не только с точки зрения экзотики, но и в плане 
структурном, сущностном? Здесь могут быть разные ответы: одни делают акцент 
именно на синтезе, как то наиболее полно отражено в монографии коллектива 
авторов во главе с Н. А. Симонией «Эволюция восточных обществ: синтез 
традиционного и современного» (М., 1984), а другие предпочитают обратить 
внимание на структуру традиционного Востока и на его великие цивилизации, 
отнюдь еще не утратившие своего влияния и даже наоборот, убедительно 
продемонстрировавшие в недавние годы на примере Ирана, да и не только его, свою 
силу.
    Если принять во внимание, что конец XX в., как об этом уже говорилось, 
резко изменил господствующие тенденции в развивающемся мире, практически 
покончил с существовавшим там прежде комплексом неполноценности и сильно 
ограничил западное влияние на соответствующие страны, которое сводится ныне 
прежде всего к революции в сфере материального потребления, в некоторой степени 
к восприятию массовой культуры, но практически почти не затрагивает 
фундаментальные стороны жизни, мировоззрения и традиций, основанных на религии, 
то станет очевидным, что многие из проблем современного Востока тесно связаны 
именно с фундаментальной традицией, мировоззрением, влиянием религии и культуры,
 с мощным воздействием цивилизаций, в русле которых веками