оры которых ставят своей 
целью дать сводно-обобщающий анализ всемирной истории, включая историю Востока. 
Одна из наиболее ярких среди них — это концепция локальных цивилизаций 
английского историка А. Тойнби, смысл которой в том, что едва ли не каждая из 
вычлененных автором (в разных вариантах) двух-трех десятков цивилизаций, 
древних и современных, не только уникальна и неповторима, но и ценна сама по 
себе. Развиваясь по принципиально общим для всех законам, она возникает, 
развивается, приходит в упадок и в конце концов погибает. Несовершенство этой 
концепции не столько в том, что цивилизации вычленяются Тойнби чаще всего по 
религиозному признаку, и даже не в том, что они все в конечном счете признаются 
равными друг другу в своей уникальной для человечества в целом самоценности. 
Здесь можно спорить, и аргументы Тойнби отвергнуть не так-то просто. Главная 
слабость этой концепции в том, что в ней смазана динамика 
всемирно-исторического процесса.
    В этом смысле предпочтительнее концепция немецкого социолога М. Вебера. Всю 
свою незаурядную энергию глубокого исследователя и умного аналитика Вебер 
направил на то, чтобы, тщательно изучив одну за другой восточные культуры — 
исламскую, иудейскую, индийскую, китайскую,— вскрыть те причины, которые 
препятствовали Востоку развиваться столь динамично, как-то было в Европе. Как 
известно, едва ли не важнейшую причину того, что в Европе сложился капитализм, 
Вебер видел в духе протестантизма, в протестантской этике, описанию которой он 
посвятил одну из главных своих работ. Но именно в этом уязвимость его концепции.
 Дело не в том, что протестантская этика не сыграла своей важной, в некотором 
смысле решающей роли в процессе генезиса европейского капитализма, на чем 
настаивает Вебер. Имеется в виду нечто иное: европейский путь развития, как о 
том уже шла речь, по меньшей мере с античности имел потенции для 
капиталистического типа хозяйства, основанного на господстве, а затем и на 
гипертрофии частной собственности; протестантская же этика могла лишь помочь 
реализовать упомянутые потенции. Но все это было в Европе. Вне Европы не было 
ни потенций, ни протестантской этики. И в этом смысле проделанный Вебером 
анализ восточных структур сохраняет свое значение и в наши дни: в 
соответствующих книгах достаточно убедительно показано принципиальное отличие 
всех восточных структур от европейской.
    Есть и иные концепции, авторы которых — о марксистах пока речи нет — 
стремятся дать сводно-обобщающий анализ всемирно-исторического процесса. Но эти 
концепции не только менее известны и оригинальны, чем сделанное Тойнби или 
Вебером, но обычно также и менее озабочены тем, чтобы дать цельное изложение 
самого процесса. В ряде случаев его замещает многотомное описание всемирной 
истории, как это видно, например, в известной серии «Кембриджской истории». 
Между тем реалии XX в. и особенно политические события второй половины этого 
века настоятельно требуют именно обобщающей концепции всемирной истории. 
Требование, о котором идет речь, объективно связано с феноменом развивающихся 
стран, большая часть которых — освободившиеся от колониальной зависимости и 
добившиеся самостоятельности страны Востока. Что представляют собой эти страны 
и каковы перспективы их развития — этим вопросом сегодня в мире озабочены 
многие.
    
   Феномен развивающихся стран и традиционный Восток
    Изучению развивающегося мира посвящено множество специальных работ и немало 
сводно-обобщающих трудов, авторы которых стремились понять и объяснить этот 
феномен. Можно заметить и определенную тенденцию в интерпретации связанных с 
ним проблем, эта тенденция долгие годы была почти одинакова как для 
марксистской, так и немарксистской историографии. Суть ее в том, что если на 
раннем этапе изучения проблем, в середине нашего века, многое казалось 
достаточно простым и легко прогнозируемым (прогнозы обычно сводились к тому, 
что с помощью извне развивающиеся страны сравнительно быстро преодолеют 
отставание и станут практически равными развитым государствам, разве что 
сохранив при этом некоторую национальную специфику), то позже наступило время 
пересмотра первоначальных позиций. Стало ясно, что проблемы много сложнее, 
нежели то казалось раньше, и что не все страны развивающегося мира вдут в том 
направлении, как то вначале считалось чуть ли не само собой разумеющимся. Еще 
позже, особенно наглядно после иранской революции 1978—1979 гг., специалистам 
стало очевидно, что и проделанный уже пересмотр прежних позиций недостаточен. 
Мало сказать, что многие страны развивающегося мира не догоняют передовые, если 
даже не отстают от них еще больше. Мало зафиксировать, что развитие ряда стран 
современного Востока идет весьма своеобразно, во всяком случае никак не 
классическим путем к капитализму (проблема поисков альтернативного развития, и 
в частности экспериментов в марксистско-социалистическом духе, заслуживает 
особого разговора). Нужно теперь говорить и о том, что по меньшей мере часть 
развивающегося мира просто не хочет, а то и не может идти в том направлении, 
какое ранее считалось едва ли не обязательным для всех. Но почему же так? И как 
все это понимать?! Причин здесь много, еще больше сложных проблем — достаточно 
напомнить хотя бы о нарушившемся в развивающихся странах демографическом 
балансе, результатом чего является все убыстряющийся рост нищеты, 
необеспеченности, детской смертности и, как следствие всего этого, отсталости. 
И хотя эта отсталость оттеняется некоторыми внешне бросающимися в глаза 
экономическими успехами, олицетворенными этажами высотных зданий в столицах и 
обилием автомобилей и радиоэлектроники в быту зажиточных слоев населения, 
нельзя забывать, что подчас все это практически не заработано, а взято в долг, 
т. е. построено за счет займов, а то и чужими рук