пиравшихся 
на частное право, гражданское общество, республиканско-демократические формы 
правления, индивидуальные свободы и т.д. Всего этого в неевропейских структурах 
на аналогичном этапе развития не возникло и возникнуть не могло. Почему же?
    Казалось бы, все здесь должно было развиваться примерно так же, как и в 
античной Греции. Развивались товарно-денежные отношения. Под воздействием 
рыночных связей начинала интенсивно разлагаться земледельческая община, в 
которой все определеннее выделялись домохозяйства малых разделенных семей. 
Переделы земли в общине (там, где они были) становились все реже, пока не 
прекращались вовсе. В общинной деревне появлялись богатые и бедные семьи, 
много- и малоземельные. Часть хозяйств нищала и разорялась, появлялись 
безземельные, вынужденные арендовать чужую землю либо идти в батраки. Другие 
предпочитали перебраться на новые земли, освоить их и закрепить за собой. 
Словом, шел процесс накопления в руках индивидов материальных излишков и 
торговли ими, в результате чего возникали богатые торговцы и ростовщики, в 
кабалу к которым попадали неимущие. Казалось бы, еще немного — и набегающая на 
общество частнособственническая стихия с присущим ей размахом сметет все. Ведь 
не только богатые купцы, ростовщики, земледельцы, но даже и сами правители 
порой — в качестве частных лиц — приобретали у общины право на владение 
земельными участками. Разве все это не сближало ситуацию с античной?
    На самом деле все не так. Зарождавшуюся и даже быстро развивавшуюся частную 
собственность и обслуживавший ее далеко еще не огражденный правовым барьером 
рынок встречала давно институ-ционализировавшаяся и принципиально враждебная 
рыночно—частнособственническим отношениям иная структура, 
командно-административная. Командно-административная структура, о которой идет 
речь, это и есть неевропейское государство, восточная деспотия по Гегелю или 
«азиатский» (а точнее — государственный) способ производства по Марксу. 
Принципиальное отличие этого государства от того, которое было типично для 
Европы с античности, отнюдь не сводится, как-то может показаться на первый 
взгляд, к большей степени произвола или беззакония. Достаточно прочитать 
повествование Светония о римских цезарях, чтобы убедиться, что и произвола, и 
беззакония, и деспотической власти в античности было более чем достаточно: по 
жестокости и насилиям едва ли не любой из цезарей и особенно такой, как Нерон, 
могут сравняться с восточными владыками, а то и оставить многих из них позади. 
Дело совсем в ином.
    Во-первых, в том, что мощная централизованная структура складывалась в 
неевропейском мире на протяжении тысячелетий не на основе 
рыночно-частнособственнических отношений. Привычная командно-административная 
форма отношений абсолютно подавляла и нарождавшуюся частную собственность, и 
робкий обслуживающий ее и не имевший ни свобод, ни гарантий, ни привилегий 
восточный рынок. Власть здесь была первоначалом. Власть, команда, 
администрирование довлели абсолютно, тогда как отношения собственности, 
необходимые для регулирования хозяйства, были явлением производным, вторичным 
по отношению к власти. А во-вторых, в античном мире даже в те времена, когда в 
политике, администрации, власти царил произвол, сближавшийся внешне с 
деспотизмом по-восточному, существовали уже опиравшиеся на развитую частную 
собственность и мощный свободный античный рынок отношения нового типа, 
рыночно-частнособственнические, существовали и ограждающие эти отношения нормы 
права (знаменитое Римское право). Традиции свободы, как экономической, так и 
правовой, политической, не были здесь пустым звуком, что и определяло во многом 
конечный итог противостояния свободы и произвола.
    Разница между античной рыночно-частнособственнической и восточной 
командно-административной структурами сводится, таким образом, не к возможному 
объему произвола власти отдельно взятого деспота, а к принципиальной разнице 
самих структур как таковых. Если в системе рыночно-частнособственнических 
отношений в хозяйстве задает тон рынок, господствует частная собственность и 
все правовые нормы направлены на обеспечение наибольшего благоприятствования 
рынку и собственнику, то в системе административно-командных отношений задают 
тон администрация и команда сверху, для правящих верхов создается режим 
наибольшего благоприятствования, а рынок и собственники находятся в подчиненном,
 подконтрольном правящим верхам и администрации состоянии. Можно сказать и 
определеннее: ни рынок, ни частная собственность в восточной структуре не 
являются свободными и потому не имеют права быть уподобленными рынку и частной 
собственности в рыночно-частнособственнической европейской структуре. На 
Востоке как норма существует квазирынок и квазисобственность, причем именно 
вследствие структурной неполноценности то и другое лишено внутренних потенций 
для самоусовершенствования.
    На Востоке рынок и собственник находятся в зависимости от государства и 
обслуживают нужды прежде всего правящего слоя. Государство же здесь твердо 
стоит над обществом и соответственно над экономикой общества, а его правящие 
слои, не будучи классом в привычном марксистском понимании этого термина (т.е. 
классом экономическим, классом, владеющим собственностью и реализующим это 
преимущество в собственных интересах), являются своего рода квазиклассом, ибо в 
конечном счете живут за счет достояния общества и выполняют в этом обществе 
функции господствующего класса.
    И, что особенно важно подчеркнуть, эти функции правящие верхи традиционно 
выполняют не потому, что они узурпировали власть и навязали свою волю 
искусственно ослабленным собственникам, но именно потому, что они управляют 
обществом принципиально иным, чем европейское. Командно-административная 
структура опирается на принцип власти-собственности и генетически восходит к 
практике реципрокного взаимообмена, к традициям централизованной редистри-буции.
 Эта особенность способствует тому, что. объективно может сло