| |
нды, в ходе которой
конфискации подверглись запасы опиума в английских торговых факториях. Эти
события были использованы Англией в качестве casus belli. В конце 1839 г. были
спровоцированы первые столкновения китайцев с англичанами, а летом 1840 г.
британская военная эскадра высадила десант. Отставка Линь Цзэ-сюя не смягчила
остроту конфликта, с обеих сторон начались открытые военные действия, которые
завершились успешным продвижением англичан и капитуляцией цинского Китая летом
1842 г.
Неповоротливость традиционного государственного механизма, неумение вести
бои против хорошо вооруженных современным оружием английских войск — все это,
равно как и экономическая незаинтересованность Китая в активных связях с
внешним миром, поставило страну в крайне невыгодное положение перед лицом
активного, энергичного, напористого врага, движимого чувством наживы и
стремлением найти емкий рынок для своей нуждающейся в новых рынках
капиталистической промышленности. Нанкинский договор 1842 г. практически
поставил Китай на колени: империя должна была выплатить огромную контрибуцию и
предоставить Англии множество льгот, начиная с открытия для торговли теперь уже
пяти портов и кончая льготными условиями для британских торговцев, вплоть до
низких 5%-ных таможенных тарифов. Вскоре аналогичные льготы получили торговцы
других капиталистических стран, а все иностранцы приобрели право
экстерриториальности, т.е. неподсудности китайским властям. Именно эта серия
неравноправных договоров и открытые Китая для иностранной торговли на очень
льготных основах, с откровенными привилегиями для иностранцев, и положили
начало не столько превращению Китая в полуколонию (преувеличивать этот момент
едва ли стоит — Китай оставался вплоть до XX в. политически независимым
государством, хотя, конечно, он в международных делах все же зависел от баланса
политических сил капиталистических держав), сколько упадку империи, концу
цинской династии
Глава II
Юго-Восточная Азия: Цейлон и страны Индокитая
На протяжении тысячелетий взаимоотношения развитых центров мировой
цивилизации с варварской периферией складывались достаточно сложно. Собственно,
принцип взаимоотношений был однозначным: более развитые культурные
земледельческие центры влияли на отсталую периферию, втягивая ее постепенно в
свою орбиту, стимулируя ускорение темпов социального, политического,
экономического и культурного развития ее народов. Но этот генеральный принцип в
различных условиях действовал по-разному. В одних случаях ближнюю периферию
постепенно аннексировала расширяющаяся империя; в других — энергично
развивавшийся и обладавший пассионарным зарядом народ, получив первоначальный
импульс для движения вперед от других, начинал затем вести активную политику и,
в частности, вторгался в зоны тысячелетней цивилизации, подчиняя себе многие
древние страны (арабы, монголы и др.). Наконец, третьим вариантом была
постепенная кумуляция полезных заимствований и некоторое ускорение за этот счет
собственного развития без активной внешней политики, но с учетом взаимных
контактов и перемещений, миграций народов. Вот этот третий путь был типичным
для многих народов мира, будь то Восточная Европа, Юго-Восточная Азия или
Дальний Восток.
Юго-Восточная Азия — интересный и во многих отношениях уникальный регион,
место пересечения многих мировых путей, миграционных потоков, культурных
влияний. Пожалуй, в этом смысле его можно сравнить только с ближневосточным
регионом. Но если ближневосточные земли были в свое время колыбелью мировой
цивилизации, если к ним так или иначе тянутся истоки едва ли не всех древнейших
народов мира, важнейших изобретений и технологических открытий, то с
юго-восточноазиатским регионом дело обстоит несколько иначе, хотя и в чем-то
похоже.
Сходство в том, что, как и Ближний Восток, Юго-Восточная Азия еще на заре
процесса антропогенеза была местом обитания человекообразных: именно здесь
наука еще в прошлом веке обнаружила следы архантропов (питекантроп яванский), а
в середине XX в. дала и множество других аналогичных открытий. Если и есть на
Земле самостоятельные — иные, кроме ближневосточного,— центры неолитической
революции, то в Евразии это именно юго-восточноазиатский: здесь археологи нашли
следы раннеземледельческих культур едва ли не большей древности, чем
ближневосточные. Однако существенная разница в том, что земледелие в этом
регионе было представлено выращиванием клубне- и корнеплодных (особенно таро и
ямса), но не зерновых.
Казалось бы, разница не столь уж велика, главное все-таки в принципе: дошли
же жившие здесь народы, причем вполне самостоятельно, до искусства выращивания
растений и собирания плодов! Как, к слову, и до искусства керамики. И все-таки
эта разница не только колоссальная, но и в некотором смысле роковая по
результатам: возделывание зерновых привело роевое время ближневосточный регион
к накоплению избыточного продукта, которое сделало возможным возникновение
первичных очагов цивилизации и государственности, тогда как возделывание
клубней с их менее полезными свойствами к этому не привело (клубни, в отличие
от зерна, долго не сохранишь, особенно в жарком климате, да и еда эта по своему
составу во многом уступает зерну). И хотя несколько десятилетий назад
специалисты нашли в пещерах Таиланда следы весьма древней культуры бронзового
века, что вносит немало нового в существующие представления о развитии и
распространении бронзовых изделий, решающей роли в пересмотре взглядов на место
юго-восточноазиатского региона в мировой истории это не сыграло. Ни местное
земледелие, ни — позже — изделия из бронзы не привели здесь к возникновению
древнейших очагов цивилизации и государственности, которые были бы сопоставимы
с ближневосточными.
Достаточно рано, еще в IV тысячелетии до н.э., быть может, не без
воздействия извне, юго-восточноазиатские народы перешли к возделыванию зерновых,
в
|
|
