ованной форме («чистая критика»). Таким образом, вырабатывался жесткий 
стереотип, своего рода китайский конфуцианский генотип, носителями которого 
были аристократы конфуцианского духа и который с честью выдержал испытание 
временем, содействуя каждый раз возрождению конфуцианской китайской империи. А 
добиться этого в III—VI вв. было нелегко, ибо помимо выхода на авансцену 
военных и общего огрубления жизни возникли в то время и некоторые иные моменты, 
прямо провоцировавшие кардинальные перемены в жизни Китая, — речь идет о 
вторжении кочевников, о проникновении в страну буддизма, об ассимиляции 
некитайского (в культурном плане) населения юга страны.
    Краткий период Троецарствия, приведший к образованию двух самостоятельных 
государстй на слабо освоенном до того юге Китая, способствовал освоению юга. 
Далеко не случайно именно в южных царствах, особенно в лесных и горных районах 
Шу, военная доблесть полководцев Чжугэ Ляна или Гуань Юя (впоследствии 
обожествленного, ставшего богом войны Гуань-ди) имела особый смысл и оказалась 
прославленной в веках. Что касается внутриполитических событий, то наиболее 
драматический характер они имели в северном Вэй, где потомки Цае-Цао уже к 
середине III в. утратили власть, перешедшую к могущественному клану полководца 
Сыма. В 265 г.
     Сыма Янь основал здесь новую династию Цзинь, которой вскоре, в 280 г., 
удалось подчинить себе Шу и У, объединив под своей властью снова весь Китай, 
правда, лишь на несколько десятилетий.
    Объединение страны в 280 г. функционально было как бы концом очередного 
династийного цикла, что и нашло свое отражение в реформах Сыма Яня: согласно 
декрету от 280 г. все население страны получало семейные наделы (70 му мужчине, 
30 му женщине); за право их обработки каждая семья обязана была обрабатывать 
другие земли (50 му мужчина и 20 му женщина), с которых казна брала налог. 
Условия пользования обоими наделами, как они изложены в источниках, не вполне 
ясны и вызывают различное толкование специалистов. Одно несомненно: указ о 
введении надельной системы был направлен на то, чтобы подорвать позиции 
частного землевладения сильных домов и предоставить всему населению страны 
возможность получить землю от государства на выгодных условиях.
    В начале правления новой династии интересы централизации власти всегда 
требовали именно этого. Однако в данном случае реформа была, видимо, 
мертворожденной. Во-первых, потому, что одновременно с ней Сыма Янь, 
действовавший по традиции, имел неосторожность выделить своим родственникам 
крупные автономные уделы, превратившиеся вскоре в государства в государстве, 
что послужило после смерти основателя династии причиной мятежа («мятеж восьми 
ванов»), подавленного лишь в начале IV в. Во-вторых, из-за того, что у 
правителей новой династии практически не было ни времени, ни сил, чтобы 
проследить за проведением реформы в жизнь по всей стране, ибо с начала IV в. 
кочевые северные племена одно за другим стали вторгаться в Северный Китай, 
вследствие чего империя Цзинь прекратила свое существование, а на смену ей 
пришел период Нань-бэй чао, южных и северных династий.
    
   Китай в период Нань-бэй чао (IV—VI вв.)
    Трудно с точностью сказать, какие именно причины послужили основой для 
серии вторжений с севера, волна за волной захлестывавших Китай в IV в. 
Существует теория, суть которой сводится к тому, что цикличные колебания 
климата, весьма сурово сказывавшиеся на образе жизни кочевников (холода — 
нехватка трав — бескормица и падеж скота), временами буквально толкали кочевые 
племена на перемену привычных мест и условий существования. Сами по себе такие 
перемещения для кочевников несложны и не несут угрозы окружающим. Но в 
исключительных ситуациях (гунны при Аттиле или монголы при Чингис-хане) натиск 
кочевников мог оказаться неотразимым и повлечь за собой далеко идущие 
последствия. Нечто в этом роде произошло в Китае: кочевые племена северной 
степной полосы, уже с Хань частично кочевавшие под строгим контролем властей в 
северокитайских степях южнее Великой стены, с начала IV в. стали проявлять 
невиданную прежде активность и склонность к массовым перемещениям на юг, в ту 
зону земледельческого хозяйства, которая явно не соответствовала их привычным 
условиям существования.
    Сначала это было нашествие гуннов (сюнну), которые в 311 г. заняли Лоян, а 
в 316 г.— Чанань, после чего остатки династийных владений Цзинь оказались 
сконцентрированы лишь на юге и юго-востоке страны, в результате чего династия 
изменила свое название на Восточную Цзинь (317—420). Затем вслед за гуннами в 
Китай вторглись другие племена — сяньбийцы, цяны, цзе, ди и т.п. Все они шли 
волнами, одна за другой, причем после каждой из этих волн в Северном Китае 
возникали новые царства и правящие династии, иногда сосуществуя рядом. 
«Шестнадцать царств пяти северных племен» — так это именуют китайские источники.
 Для всех этих династий-царств, принимавших классические китайские названия 
(Чжао, Янь, Лян, Цинь, Вэй, Хань, Дай и др.), были характерны две политические 
тенденции.
    Одна из них — варваризация привычного для оседлых китайцев образа жизни, 
включавшая невиданный в конфуцианском Китае разгул жестокости, произвола, 
пренебрежения к жизни человека, вплоть до массовых убийств, не говоря уже о 
царившей при дворах новых правителей обстановке нестабильности, заговоров, 
казней, переворотов и поголовном истреблении проигравших противников с их 
семьями. Эта варваризация и неустойчивость политической власти вызывала рост 
межплеменной вражды и массовое бегство китайцев на юг, в Восточную Цзинь. 
Вторая тенденция имела обратный характер и сводилась к активному стремлению 
воцарившихся племенных вождей кочевников использовать китайский опыт 
администрации и китайскую культуру для стабилизации своей власти, что вело к 
постепенной китаизации иноземных захватчиков, к тому же охотно бравших себе в 
жены китаянок. С течением вр