У одних земли было 
больше, у других меньше, богатые теснили малоимущих, правдами и неправдами 
присоединяли к себе их земли и становились еще богаче, превращались в сильные 
дома, тогда как бедняки лишались последнего клочка земли («некуда воткнуть 
шило», по выражению китайских источников). Что все это означало для государства 
для казны?
    Традиционное китайское государство с глубокой древности было едва ли не 
классическим воплощением принципа власти-собственности и централизованной 
редистрибуции. Именно за счет редистрибуции избыточного продукта существовал 
веками тот хорошо продуманный и почти автоматически воспроизводившийся аппарат 
власти, который управлял империей. Пока крестьяне имели наделы, обрабатывали 
землю и платили ренту-налог в казну, структура китайской империи была крепкой и 
жизнеспособной. Но коль скоро земли в значительном количестве переходили к 
богатым землевладельцам — а это рано или поздно всегда случалось,— ситуация 
начинала меняться. Богатые владельцы земли, сдававшие ее в аренду нуждающимся 
за высокую плату, отнюдь не всегда с готовностью брали на себя выплату в казну 
причитающегося ей налога. Напротив, богатые земледельцы обычно уменьшали ту 
долю налога, которую должны были платить в казну. И они имели для этого немало 
возможностей, начиная с того, что из их числа выходили чиновники, в руках 
которых была власть (своя рука всегда владыка), и кончая возможностью дать 
взятку тем же чиновникам и с их помощью избавиться от большей части налога.
    Результат всегда был однозначным: казна недополучала норму прихода, аппарат 
власти был вынужден довольствоваться меньшим, т.е. затягивать пояса, причем это 
нередко, как упоминалось, компенсировалось усилением произвола власти на местах 
(новые поборы, принуждения к взятке и т.п.). Это, в свою очередь, вело к 
углублению кризисных явлений как в сфере экономики (потеря имущества, затем и 
земли), так и в социальных отношениях (недовольство крестьян и их побеги, 
появление разбойничьих шаек, восстания), а также в области политики 
(неспособность правящих верхов справиться с положением, возрастание роли 
временщиков, заботившихся лишь о том, чтобы половить рыбку в мутной воде, и т.п.
). Собственно, именно к этому и сводился обычно в истории Китая династийный 
цикл.
    Циклы такого рода были не только в Китае, и об этом уже шла речь, когда 
говорилось о смене периодов централизации и децентрализации в различных 
государствах Востока, начиная с Древнего Египта. Но в китайской истории 
династийные циклы всегда были наиболее наглядны, это своего рода эталон, с 
помощью которого лучше всего можно вычленить н проанализировать само явление 
как таковое. Цикл завершался обычно воцарением новой династии, что вело к 
ликвидации кризиса частично за счет уничтожения в огне мятежей и войн богатых 
собственников, отчасти за счет общего уменьшения погибшего в годы войн и 
неурядиц населения страны, а также возникавшей вследствие этого благоприятной 
возможности вновь раздать каждому из уцелевших надел земли, дабы они исправно 
работали и платили налоги, вначале заметно уменьшенные.
    Можно добавить ко всему сказанному, что иногда привычный цикл усложнялся за 
счет предпринимавшихся властями более или менее удачных реформ, с помощью 
которых кризис временно снимался усилиями сверху. В этих нередких случаях 
династийный цикл как бы прерывался посредине. Но вскоре процесс начинался 
заново, завершаясь, как обычно. К числу удачных реформ относились те, которые 
реально гасили кризисные явления. Реформы Ван Мана, при всей их комплексности и 
потенциальных возможностях, к ним отнести нельзя. Первая династия Хань пала 
жертвой кризиса. Начало второй династии Хань было связано с его преодолением. 
Но прошло немного более века — это довольно обычный срок в рамках цикла, о 
котором только что шла речь,— и состояние процветания, в котором находилось 
ханьское государство, вновь пришло к концу. Во второй четверти и особенно с 
середины II в. стали все ощутимее проявлять себя симптомы дестабилизации, а 
затем и нового приближающегося кризиса.
    Процесс обезземеливания крестьян с начала II в. шел все возраставшими 
темпами, как за счет поглощения земель богачами, так и в процессе своего рода 
коммендации, т. е. добровольной отдачи своих земель, себя и своей семьи под 
покровительство сильного дома с целью получения от него защиты в смутное время, 
связанное с ослаблением эффективности власти центра. Явление это, хорошо 
знакомое и другим обществам в периоды феодальной раздробленности и междоусобиц, 
приводило к формированию устойчивых патронажно-клиентных связей, что в конечном 
счете опять-таки усиливало позиции сильных домов и ослабляло позиции казны. 
Процесс протекал на фоне очередного острого политического кризиса в ханьском 
императорском доме: начиная с II в. власть правителей ослабевала за счет 
усиления временщиков из числа родни влиятельных императриц. Активную роль в 
политике вновь стали играть евнухи, имевшие уникальную возможность быть 
опосредующим звеном между внутренними покоями двора и внешними связанными с 
гаремом силами. Усиление временщиков и евнухов влекло за собой неизбежное 
ослабление позиций служилой конфуцианской бюрократии, вплоть до высших 
сановников империи.
    Следствием всего этого был не просто упадок власти, но также и рост 
произвола и беззаконий, особенно со стороны влиятельных временщиков, 
стремившихся не упустить свой час. Беззакония и произвол в свою очередь рождали 
в народе резкое недовольство, находившее свое наиболее заметное отражение как в 
росте волнений и восстаний, так и в усилении так называемой чистой критики со 
стороны влиятельных конфуцианцев, включая и многие сильные дома. Центром 
критики стали учащиеся столичной школы Тай-сюэ, где готовились кадры чиновников.
 В 60—70-е годы II в. борьба между чиновниками и сочувствовавшими им 
конфуцианцами с их чистой критикой, с одной стороны, и временщиками и евну