, как 
несущее в себе зло. Мардук, повторяли жрецы, вечно хранит свой Вавилон. Сам 
Набонид отстаивал свои притязания на трон, поскольку, по его словам, Мардук 
явился к нему во сне, чтобы объявить его горячо любимым и законным преемником 
своего любимца Навуходоносора.

Как обычно, после того как он отпустил хранителей календаря, к его возвышению 
приблизились два прорицателя из храма, раскинув руки, спрятанные под длинными 
рукавами. Заговорил тот жрец, у кого на голове была повязка с изображением 
лопаты, символа Мардука. Он произнес свое пророчество, как часто бывало, в 
форме загадки.

— В этом месяце придет некто, кого любит Мардук, наш великий господин. Он 
словно пастух поведет свое стадо и отпустит на волю тех, кто томится в неволе.
 — Говоривший помолчал, будто задумался. — Пришествие его будет благоприятно 
для Вавилона, любимого города Мардука.

Набонид отпустил прорицателей со скрытым раздражением. В их пророчестве не 
упоминалось, как обычно, имя Набонида. По-видимому, они намеренно решили сбить 
его с толку. Хотя храм владел бессчетными отарами овец, вряд ли он имел 
отношение к пастухам или тем, кто «томится в неволе». Набонид вознаградил 
жрецов обычной миной золота, и как только смог оставить тронный зал, отправился 
на поиски своей дочери Шамуры. В тот вечер новой луны он нашел ее, как и ожидал,
 за работой в подземной сводчатой комнате, служившей тюрьмой для чужих богов.

Они стояли на изготовленных для них пьедесталах, отбрасывая тени на побеленные 
стены. Во время своего эксцентричного путешествия Набонид забрал их из храмов, 
далеких от Вавилона: Шамаша из Сиппара, носившего лучистую корону в виде солнца,
 Ашшура, громадного воина исчезнувших ассирийцев, Шушинака, уродливое земное 
божество из Шушана, главу плененных изваяний. Некоторые из них, конечно, были 
посажены в эту тюрьму еще в правление Навуходоносора. В дальнем конце комнаты 
поблескивали золотые канделябры, жертвенник и скиния, привезенные из 
Иерусалимского храма.

Его хроникеры записали в летописях: «До окончания летних месяцев боги Аккада и 
Западных земель, все, обитающие над землей и под землей, вошли в Вавилон».

Переступая порог тюрьмы плененных богов, Набонид почувствовал знакомый холодок 
страха. Когда он закрывал за собой обитую бронзой дверь, пламя единственного 
светильника задрожало, и тень царя закачалась на стене. Ему показалось, что 
гигантские изваяния пришли в движение и повернули к нему взгляды сверкавших 
драгоценными камнями глаз. Его дочь Шамура держала светильник над головой; она 
повернула голову, прервав чтение надписи на груди Шамаша, бога солнца из 
Сиппара. Это был устаревший шумерский шрифт, но Шамура умела его разбирать. К 
этому моменту она скопировала все надписи, вырезанные давно умершими мастерами 
на черных каменных фигурах, ставшими от возраста особо гладкими. Шамура не 
боялась встречаться с богами-узниками в охраняемом подвале. Женщина, как знал 
Набонид, могла проникать в тайны, недоступные мужчинам. Он заметил, что на 
треноге странной формы курился ладан, — возможно, она возносила символическую 
молитву одному из божеств. Когда он рассказал ей о загадке слуг Мардука, она 
насмешливо покачала головой.

— Вряд ли это загадка, и уж никак не пророчество. Зерия не может больше 
сдерживать этих предателей из Экура. Конечно, — задумчиво добавила она, — они 
не осмеливаются бросить тебе вызов и просто насмехаются, играя в слова с 
двойным смыслом. Что касается пастуха, который должен явиться, он может быть 
кем угодно. Жрецы довольно сообразительны; они легко выберут кого-нибудь из 
своей клики и провозгласят: это и есть предсказанный вождь, человек, которого 
любит Мардук. Сделать это проще простого, а народ всегда верит в пророчество, 
если кажется, что оно осуществилось. Как ты им ответил?

— Я не давал ответа.

— Тем лучше. Вероятно, они ожидали от тебя гнева, а не молчания. Но поскольку 
они глумились над тобой, и это слышали другие, ты должен их осудить. И 
действовать нужно быстро.

С надеждой ожидавший решения своей дочери, Набонид восхищался простотой ее 
мысли. Шамуру не беспокоили, как его, дурные предчувствия, ей не мешало 
сострадание к другим. Поскольку она почти не выходила из своих покоев в саду на 
крыше, придворные редко ее видели. Она изменила имя и называлась так же, как 
легендарная царица Вавилона, — Шамура, или Семирамида.

Склонив голову в темном парике из кос, заплетенных в египетском стиле, Шамура 
подумала и решительно кивнула.

— Доставь в зал приемов изображение Иштар со звездой, иди перед ней, как ее 
любимый слуга. Пусть объявят — и это должны услышать на улицах за Эсагилой, — 
что она возьмет Вавилон под свою охрану. Во сне она так много тебе рассказала. 
Сделай это завтра. Тогда жрецы Мардука будут грыз