|
, пристально
его рассматривал. Кир не знал, что и подумать о разноцветном сооружении слева
от него, спиралью поднимавшемся к небу.
— Долго же приходится взбираться на эту башню, — заметил он.
— Зато она напоминает всякому, кто приходит сюда, о славе царя Мидии, —
рассеянно объяснил Гарпаг. — Когда венчающая башню золотая часть станет на
место, будет создана Мидийская империя.
При этих словах странник в серой одежде повернулся к ним, не опуская вскинутые
вверх руки.
— Когда вершина будет увенчана золотом, — крикнул он, — Мидийское царство
развалится и перестанет существовать!
— Ты так считаешь?
— Так сказал Заратустра.
Тогда Кир его узнал — молодого мага, искавшего убежища в пещере над
Парсагардами. Гарпаг тут же кликнул солдат, и они прибежали от ворот, в страхе
перед своим главным начальником пытаясь одновременно склонить головы и копья.
Гарпаг велел им сорвать с мага одежду, привязать руки к хомуту, снятому с
буйвола, и бичевать, пока его белое тело не покраснеет.
— Этот Заратустра — пророк у черни, — объяснил он Киру, бросив на него быстрый
взгляд. — Бунтарь, и к тому же упорный.
Вспомнив, что маг был беглецом и не воспользовался гостеприимством дома
Ахеменидов, Кир сдержал побуждение заговорить с ним. Но, увидев, как солдаты,
желая понравиться начальнику, свирепо обращались с молодым человеком, Кир
заметил:
— Будь я на месте Астиага, вызвал бы этого странника к себе и спросил, что его
заставляет бунтовать против моего правления.
Когда на шею мага взвалили тяжелое ярмо, его темные глаза нашли Кира. Но маг
ничего не сказал.
— Ты не Астиаг, — произнес Гарпаг и знаком приказал ехать дальше через ворота.
Это происшествие должно было насторожить Кира. Однако он продолжал ошибочно
надеяться, что в горах, высоко над поселениями людей, он, сын царя, будет в
безопасности. Он чувствовал, что в Мидии Астиага ложь использовали когда хотели,
что Мандана, по каким-то женским причинам, пыталась навязать ему свои планы, а
Гарпаг многое от него скрывал. Он не сложил вместе два события: расправу над
телохранителем Волькой и удаление его самого от отца, из Экбатаны; его
отправляли путешествовать по незнакомым вершинам и степям кочевников, «где
никто никогда не узнает, что произошло».
Подразумевалось, что из тех далеких краев Кир Ахеменид не вернется.
Враждебность старого коварного Астиага приговорила его к смерти, как
неподходящего наследника мягкого Камбиса. Астиаг предпочитал, чтобы Камбису
наследовал беспомощный внук.
Когда Кир влетел в лагерь конных лучников, все дурные предчувствия его оставили.
Гул над вьючными животными, ржание гордых нисайских жеребцов подбодрили его,
как дуновение горного ветерка. Персидские воины побежали к колеснице, крича:
— Хвала всем богам, Пастух здесь!
Самый первый из всех к колеснице примчался конюх Эмба и пал на колени,
приложившись к ноге Кира. Уже сидевшие на конях мужчины подбрасывали вверх свои
пики с флажками, и встреча превратилась в демонстрацию дружбы и
доброжелательства.
— Теперь-то веришь в мою честность? — крикнул Гарпаг. — На севере тебя ждет мой
сын с проводниками. Да хранят вас обоих Иштар и Шамаш! — С этими словами, ловко
использовав подходящий момент, он укатил в своей колеснице.
И вот случилось так, что Кир по собственной воле снова повесил на пояс меч и
отправился в путешествие и на войну, хотя и скромную, за Мидию. Он продолжал
носить кинжал Манданы, поскольку многие воины им восхищались.
Почти сразу же на дороге он получил хорошие известия. Гонец из Экбатаны,
догнавший их полк, привез поздравления от царя Астиага и сообщение о рождении в
Парсагардах второго сына Кира. Это случилось на тридцатом году его жизни. Жена
назвала мальчика Бардья, что значило «плодородный». Кир не был в восторге от
этого имени, но ничего не мог поделать.
Когда зимние ветры закрыли перевалы позади продвигавшихся воинов, Кир перестал
получать вести из городов. Он превратился в слепца, бредущего по незнакомой
дороге. Не слышал он о смерти Навуходоносора, ничего не знал об освобождении из
заточения в Вавилоне Иоакима, царя иудейского. Послание, которое Губару
направил, как
|
|