сключительным: 
справедливым, храбрым и рассудительным, и если ктонибудь другой явится с его 
качествами, то он, за свою добродетель, будет достойным всеобщего почитания. Я 
никак не могу согласиться с мнением историков, повествующих в своих сочинениях 
о необычайной храбрости тех людей, которые, выступив на войну с наилучшими 
обещаниями (относительно удачного ее окончания), победив врагов и вернувшись 
домой целыми и невредимыми, будто бы совершили из ряда вон выходящий подвиг. 
Конечно, и такие люди достойны похвалы, но истинными героями, храбрецами и 
бесстрашными воителями могли бы по праву быть названы лишь те, которые походят 
в этом отношении на Саула; не служит еще доказательством чрезмерной храбрости, 
хотя бы и пришлось совершать значительные подвиги, если человек в неведении, 
что его ожидает на войне, выступает на нее наугад; но я считаю доказательством 
положительного геройства, если человек, не только не ожидая удачного исхода боя,
 но в твердой заранее уверенности, что ему придется пасть в битве, всетаки 
ничего не боится, ни перед чем не отступает и смело идет навстречу ожидающей 
его опасности. Между тем именно такимто образом и поступил Саул, показав, что 
все те, кто добивается почетной известности после своей смерти, должны 
поступать именно таким образом, чтобы оставить по себе заслуженную славу, 
особенно цари, так как, вследствие значительности их власти, им приходится не 
только ни в чем не отставать от своих подданных, но и подавать им в особенно 
значительной степени наилучшие во всем примеры.
      Я мог бы еще дольше остановиться на прекрасных чертах характера Саула, 
так как нет недостатка в его заслугах, но чтобы не казалось, будто мы уже 
чрезмерно превозносим его своими похвалами, я вернусь к вышепрерванному 
дальнейшему повествованию.
      5. Когда филистимляне, как я уже упомянул, расположились станом, 
подсчитав свои набранные из разных народов, царств и провинций силы, то наконец 
к ним примкнул и царь Анхус со своим собственным войском и в сопровождении 
Давида с его шестьюстами тяжеловооруженными товарищами. Увидев Давида, 
военачальники филистимлян стали расспрашивать царя [Анхуса], откуда явились эти 
евреи и кто призвал их. Тот ответил, что это Давид, который бежал от своего 
властелина, Саула, и, придя к Анхусу, был принят им, а теперь, желая 
отблагодарить его за оказанную услугу и отметить Саулу, примкнул к их войску. 
Но Анхус этим объяснением навлек на себя неудовольствие военачальников, которые 
стали укорять его за то, что он принял к себе в качестве союзника врага, и 
советовали ему отослать Давида обратно, потому что под видом помощи у того 
может скрываться тайное желание оказать своим друзьям большой вред и таким 
образом иметь предлог для примирения со своим государем. Ввиду таких 
соображений, военачальники требовали немедленной отсылки Давида с его 
шестьюстами товарищами назад в то место, которое Анхус предоставил им для 
жительства, потому что ведь это тот самый Давид, который, по хвалебным гимнам 
девушек, убил множество десятков тысяч филистимлян. Услышав эти соображения и 
признав их вполне правильными, царь Гитты призвал к себе Давида и сказал ему: 
«Я со своей стороны могу тебе заявить, что верю в полную твою ко мне 
преданность и любовь; ввиду этого я и взял тебя с собою на войну в качестве 
союзника. Но не так смотрят на дело остальные полководцы. Поэтому возвратись 
еще сегодня в то место, которое я предоставил тебе для жительства, не 
подозревай меня ни в чем дурном и охраняй там страну мою, чтобы в нее не 
вторглись какие – нибудь враги. Такого рода дело тоже достойно союзника».
      Поэтому Давид, по приказанию царя Гитты, возвратился в Секелу; между тем 
в то самое время, как Давид отправился на помощь к филистимлянам, на Секелу 
нагрянули амалекитяне, взяли ее силою, подожгли ее и, захватив здесь и в других 
филистейских владениях богатую добычу, вернулись домой.
      6. Найдя Секелу совершенно разрушенною и разграбленною и видя, что обе 
его жены, равно как жены и дети его товарищей, захвачены в плен, Давид с горя 
разорвал свою одежду и предался ввиду постигшего его бедствия такому отчаянию и 
так заплакал, что вскоре у него не хватило и слез. Вместе с тем он чуть было не 
подвергся опасности со стороны своих товарищей, которые, в отчаянии, что их 
жены и дети уведены в рабство, готовы были побить его камнями на смерть, потому 
что считали виновником всего несчастия именно Давида. Придя несколько в себя от 
постигшего его горя и вознесясь мыслью к Господу Богу, Давид предложил 
первосвященнику Афиафару надеть на себя облачение и, вопросив Предвечного, 
сказать, даст ли Он евреям возможность при погоне настичь амалекитян, отбить у 
них захваченных ими жен и детей и наказать врагов. Так как со стороны 
первосвященника последовал ответ положительный, то Давид бросился во главе 
своих шестисот воинов в погоню за неприятелями. Достигнув ручья, носившего 
название Васела, и совершенно случайно найдя там какогото заблудившегося 
египтянина, совсем истощенного лишениями и голодом (так как человек этот в 
продолжение трех дней блуждал без пищи по пустыне), Давид сперва подкрепил его 
силы пищею и питьем, а затем стал расспрашивать его, кто он и откуда. Тот 
ответил, что он египтянин и был брошен тут своим господином, так как по болезни 
не мог дальше следовать за ним; при этом он пояснил, что находился в числе тех, 
которые подожгли и разграбили Секелу и другие иудейские поселения, Давид тотчас 
употребил этого человека в качестве проводника к месту расположения амалекитян 
и напал на них в то время, как они лежали на земле отчасти за едою, отчасти уже 
пьяные от вина, отчасти наслаждаясь обществом захваченных в виде добычи пленниц.
 Давид нагрянул на них совершенно неожиданно и учинил среди них страшную резню, 
что было тем легче, что все они были безоружны, не ожидали ничего подобного и 
направили все свои помыслы исключительно на пьянство и на разгул. Некоторые из 
амалекитян были перерезаны в то самое время, как они сидели еще з