мертна  и
составляет частицу  божества.  Если  кто  растрачивает  или  плохо  охраняет
имущество, вверенное ему другим человеком, то он считается  недобросовестным
и  вероломным;  но  если  кто  вверенное  ему  самим  Богом  добро  насильно
вырываетиз своего собственного тела - можетли он надеяться, что избежит кары
того, которого он оскорбил? Считается законным наказывать беглых слуг,  если
даже они бросают жестоких господ; а мы не считаем грехом бежать  от  Бога  -
лучшего господина? Разве вы не знаете, что те,  которые  отходят  от  земной
жизни естественной смертью, отдавая Богу его дар, когда он сам  приходит  за
получением его, что те люди  удостаиваются  вечной  славы,  прочности  рода,
потомства, а их души остаются чистыми  и  безгрешными  и  обретут  святейшее
место на небесах,  откуда  они  по  прошествии  веков  вновь  переселятся  в
непорочные тела; но  души  тех,  которые  безумно  наложили  на  себя  руки,
попадают в самое мрачное подземное царство, а  Бог,  отец  их,  карает  этих
тяжких преступников еще в их потомках.  Он  ненавидит  это  преступление,  и
мудрейший законодатель наложил на него наказание. У  нас  самоубийцы  должны
быть оставлены непогребенными до заката солнца, в то время, когда мы считаем
своей обязанностью хоронить даже врагов наших. У других народов  принято  по
закону таким мертвецам отрезать правую руку, которой они лишили себя  жизни,
чтобы этим показать, что как их тело было чуждо душе, так и рука  не  должна
принадлежать телу.  А  потому,  друзья,  следует  быть  благоразумным  и  не
присовокуплять к человеческому несчастыо еще грех перед нашим творцом.  Если
мы желаем жить, то мы сами должны заботиться о своей жизни, и нас  нисколько
не должно стеснять принятие пощады от тех, которым мы выказали свою доблесть
столь многочисленными подвигами. Если же  предпочитаем  умереть,  -  хорошо,
пусть это совершится через победителей. Я  не  перейду  в  ряды  неприятеля,
чтобы сделаться  изменником  самому  себе;  ведь  я  был  бы  огда  безумнее
настоящих перебежчиков, ибо последние имеют целью спасти свою  жизнь,  между
тем как я шел бы на собственную  гибель.  Я,  однако,  желаю  себе  коварной
измены со стороны римлян, потому что если, вопреки их честному слову, я буду
казнен, то умру с радостью: это вероломство будет для меня лучшим утешением,
чем даже победа.

     6. Многое в этом духе говорил Иосиф с целью отклонить  своих  товарищей
от самоубийства. Но отчаяние сделало их глухими ко всяким вразумлениям;  они
уже давно посвятили себя смерти, а потому только ожесточались против него. С
обнаженными мечами они кинулись на него со всех сторон, называли его трусом,
и каждый из них был готов заколоть его на месте. Он же, окликнув  одного  по
имени,  окинув  взором  другого  полководца,  третьего  схватив   за   руку,
четвертого  урезонив  просьбами,  сумел   в   своем   горестном   положении,
обуреваемый разными чувствами, кажд,ый  раз  отражать  от  себя  смертельный
удар, поворачиваясь, подобно зверю в  клетке,  то  к  тому,  то  к  другому,
намеревавшемуся напасть на него. Так как они и в своей крайней беде все  еще
чтили в нем полководца, то руки у них опустились, кинжалы упали,  и  многие,
которые только что бросались на него с мечами, сами  вложили  их  обратно  в
ножны.

     7. И в этом положении Иосифа не покинуло его благоразумие: в надежде на
милость божью он решил рискнуть своей жизнью и сказал: "Раз решено  умереть,
так давайте предоставим жребию решить, кто кого должен убивать. Тот, на кого
падет жребий, умрет от рук ближайшего за ним, и  таким  образом  мы  все  по
очереди примем смерть один отдругого и избегнем необходимости  сами  убивать
себя; будет, конечно, несправедливо, если после того, как другие уже  умрут,
один раздумает и останется в живых". Этим предложением  он  вновь  возвратил
себе их доверие; уговорив других, он сам также участвовал с ними  в  жребии.
Каждый, на кого  пал  жребий,  по  очереди  добровольно  дал  себя  заколоть
другому, последовавшему за ним товарищу, так как вскоре за  тем  должен  был
умереть также и полководец, а смерть вместе  с  Иосифом  казалась  им  лучше
жизни.  По  счастливой  случайности,  а   может   быть,   по   божественному
предопределению, остался последним именно Иосиф еще с одним. А так как он не
хотел ни самому быть  убитым  по  жребию,  ни  запятнать  свои  руки  кровью
соотечественника, то он убедил и последнего  сдаться  римлянам  и  сохранить
себе жизнь.

     8. Спасенный таким образом из борьбы с римлянами и своими  собственными
людьми, он был приведен Никанором  к  Веспасиану.  Все  римляне  устремились
туда, чтобы видеть его; вокруг полководца все засуетилось и  зашумело;  одни
ликовали  по  поводу  его  пленения,  другие  выкрикивали   угрозы,   третьи
пробивались через толпу,  чтобы  ближе  рассмотреть  его,  более  отдаленные
кричали: "Казнить врага!" Стоявшие  поближе  вспоминали  о  его  подвигах  и
изумлялись происшедшей с ним перемене; среди начальников не было ни  одного,
который бы, если и был ожесточен против него прежде, не смягчился  бы  тогда
его видом. Тит в особенности, по благородству своему, проникся сочувствием к
его долготерпению в несчастье и сожалением к его  возрасту.  Воспоминание  о
недавних геройских подвигах Иосифа и вид его в руках неприятеля  навели  его
на размышления о силе судьбы, о быстрой переменчивости счастья  на  войне  и
непостоянстве всего, что наполняет  жизнь  человеческую.  Это  настроение  и
сострадание к Иосифу сообщилось от него  большинству  присутствовавших.  Тит
также больше всех хлопотал перед своим отцом о  спасении  Иосифа.  Веспасиан
приказал содержать его под стражей, но обращаться с ним с большим  вниманием
и намеревался в будущем отправить его к Нерону.

     9. Когда Иосиф это услышал, он выразил желание поговорить с Веспасианом
наедине. Последний приказал всем присутствующим  удалиться,  за  исключением
сына своего